Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - Белтон Купер

Мысли о реальности боя

Мы со Смитом заползли в окоп и раскатали спальные мешки. Я снял ботинки и каску, накрыл каской пистолет и расслабился. По мерному дыханию шофера я понял, что Смит отключился мгновенно, — а вот мне не спалось. Меня обуревали разом восторг, волнение и страх. Я вспоминал, как шагали навстречу своему первому бою по дороге молодые солдаты, потом начинал размышлять, как буду завтра вести ремроту Б к пункту сбора техники. А что будет дальше? Меня охватывали отчаяние и нестерпимое беспокойство. Когда я вспоминал двоих убитых взрывом солдат рядом с брошенным джипом, на глаза наворачивались слезы. Меня охватывало сомнение — хватит ли мне сил и смелости бог весть как долго сносить все это?

В этот момент я попытался окинуть взглядом свою жизнь и свои идеалы, и в особенности — мою веру. Вспомнились уроки в воскресной школе, когда я еще ребенком приходил в методистскую церковь Хантсвилля. Вспомнилось, как заучивал двадцать третий псалом[21]. «Господь — пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться», — ясно послышалось мне, и я разрыдался, продолжая шептать про себя: «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Потом на меня снизошло спокойствие. Слезы иссякли, и я закончил псалом. Что-то случилось со мной — нечто для меня не вполне понятное, но тем не менее реальное. Меня окутал, как сказано в епископальном требнике, «покой, превосходящий всяческое понимание». Теперь я знал, что мне под силу исполнить требуемое. Я знал, что нас ждут страшные времена; меня не оставит страх и не обойдут стороной страдания и терзания. Но я понимал также, что смогу выдержать все. Те минуты наложили отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.

Новые потери

На следующее утро за время поездки обратно в Эрель не произошло ничего примечательного. Рота «Би» перебралась к пункту сбора техники и немедленно приступила к работе. Весь день не останавливался поток подбитых танков и другой техники. Вдобавок команды эвакуаторов Т2 ремонтной роты 33‑го полка докладывали, что часть танков под вражеским огнем загорелась и восстановлению теперь не подлежала. Выгоревшие корпуса команды тягачей обходили и вытаскивали в тыл только те, что имели шанс на ремонт и возвращение в бой.

У Пон-Эбера, на проселке вдоль реки, под фланкирующий огонь попал целый танковый взвод — пять машин из 33‑го бронетанкового полка. Первым немцы выбили замыкающую машину, отрезав путь к отступлению, затем — ведущую, а потом сосредоточили огонь на трех оставшихся. Наши танкисты пытались отстреливаться, но были сокрушены немецкой противотанковой артиллерией.

Немцы окопались в густых зарослях бокажей, а пехота не могла наступать достаточно быстро, чтобы выбить их оттуда. Всякий раз, когда танки отрывались от пехотного заслона, они оказывались открыты для губительного фланкирующего огня противотанковых пушек и панцерфаустов. Немцы не прекращали огня до тех пор, пока все танки не загорались; им было известно, что выгоревшая машина восстановлению не подлежала. Тем членам экипажей, кому повезло больше, удавалось пробраться мимо немецких позиций вдоль проселка обратно к своим.

По мере того как наши потери все более увеличивались, становилось понятно, что пора забыть об инструкциях и действовать совершенно новым образом. Все прогнозы отдела снабжения основывались на оказавшемся неверным предположении, что во время высадки на континент потери боевой техники (в особенности танков) резко упадут после первых дней боев. Из-за этого количества запасных частей в дивизионном резерве было совершенно недостаточным. Хотя запасными частями было загружено 54 2,5‑тонных грузовика ремонтного батальона, не считая неопределенного количества машин в ремонтных ротах отдельных танковых подразделений, этого было мало. Первоначально необходимый объем запчастей для бронетанковой дивизии определялся по тем данным, что предоставляли строевые офицеры танковых частей. И если Паттон мог столь поразительным образом ошибиться в отношении тяжелых танков, неудивительно, что строевые офицеры недооценили потребность в запчастях в боевых условиях.

Основанная на этих предположениях инструкция гласила, что для ремонта техники пользоваться следовало только резервными запчастями, которые ремонтная команда имела в своем распоряжении, при необходимости пополняя их запас из приписанной к боевой группе ремонтной роты. Машины, которые отремонтировать было невозможно из-за отсутствия запчастей, следовало не разбирать на запчасти для менее пострадавших, а оставлять на СПАМ для эвакуации в ремонтные мастерские армии.

В полевых условиях ремонтникам почти сразу же стало понятно, что следовать инструкции и не снимать запчасти с сильно поврежденных танков — смерти подобно. Иначе невозможно было достаточно быстро починить и вернуть в строй остальные машины. Техперсонал живо договорился отправить инструкцию в топку и сосредоточиться на том, чтобы любыми средствами и как можно быстрее вернуть в строй как можно большее число единиц техники. Один танк в бою стоил куда большего, чем два — в застывшей очереди на запчасти. Да и даже будь у нас вдвое больше грузовиков с запчастями, этого не хватило бы, чтобы обеспечить ремонт всех подбитых в боях танков.

Вдобавок категорически не хватало людей, чтобы заниматься канцелярской работой по поиску нужных запчастей. Было очевидно, что наилучшим источником последних являются вышедшие из строя машины. Таким образом, если танк получал попадание в погон башни (то есть в щель между башней и корпусом), то как башня, так и корпус получали повреждения, которые невозможно было устранить в полевых условиях. Тогда машину немедленно списывали, и ее трансмиссия, мотор, орудие и прочие детали шли на восстановление других машин. Решения подобного рода принимались на самом низком уровне — командирами ремвзводов, как тому и следовало быть, — и порядок этот шел на пользу всей дивизии.

Поскольку жили мы по «двойному британскому летнему времени» (которое на семь часов обгоняло восточное стандартное[22]), темнело только к половине двенадцатого ночи, что давало нам почти 18 часов светлого времени суток для работы. Вдобавок некоторые ремкоманды закрывали корму танков полунавесами, чтобы и после заката чинить вышедшие из строя моторы. Работа шла круглые сутки, и механики засыпали, едва им выдавалась свободная минута. Они знали, что только работой они могли поддержать своих товарищей на передовой — пехотинцев и танкистов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});