Валлийский рассказ (сборник) - Мэйчен Артур Ллевелин

Наступившая тишина ошеломила его. В ушах стоял гул и гром, в голове раздавались тупые удары, словно кто-то резиновой дубинкой отбивал по ней чудовищный ритм. Наконец Эйкерман покинул свое убежище. Весь выступ был усеян осколками камней, деревянная крепь расщеплена, овечий скелет разметан на куски.

 — Погоди же, Бендл,— прошептал он, теперь действительно опасаясь, что Бендл может его услышать.— Погоди...

Молодой человек вернулся в штрек и вставил в фонарь новый кусок свечи. Слава богу, свечей у него хватает! К нему снова вернулась способность слышать, в голове прояснилось. Оп прикинул, что идти ему примерно с треть мили, и усилием воли заставил себя отправиться в путь. Он должен забыть обо всем, кроме стремления спасти себя.

— Когда поля покроют маргаритки белые...— начал он и осекся, вновь услышав позади себя гул возобновившейся бомбардировки.— Глупец,— мрачно усмехнулся Эйкерман,— зря старается. Ничего у него не выйдет.

Если ему удастся поскорее выбраться, он быстро возвратится лесом, неожиданно подойдет к Бендлу, швыряющему камни, и столкнет этого дурака в шахту, чтобы тот полетел, ударяясь о края, на самое дно! А миссис Бендл... Он громко расхохотался. Только бы до нее добраться!

Смеяться в штреке было рискованно. Звук мог стать причиной сотрясения, которое вызовет обвал. Он подозрительно оглядел кровлю. Высота штольни уменьшилась теперь до каких-нибудь полутора метров. Желая получше рассмотреть стену тоннеля, он поднял фонарь, и в этот момент сильно споткнулся. Он успел уперетњя рукой в холодную на ощупь стену, и тут дыхание у него перехватило: под ногами вдоль проходки шли рельсы.

   — О!— вырвалось у него.— О!

Затем кровля снизилась до метра с небольшим, так что ему пришлось идти согнувшись почти пополам. Стены были отвесными и гладкими, пол ровный и весь истертый. Воздух в штреке свежий, лицо обвевал легкий ветерок. Кое-где, подобно тому как это делают в угольной шахте или в железнодорожных тоннелях, в стене попадались выемки.

 Меньше чем через час,— возбужденно сказал молодой человек,— меньше чем через час я выберусь из этой шахты!

Прохладный ветерок тянул со стороны Йистрада, а он прошел уже сто метров! Едва он успел подумать об этом, как тоннель повернул немного вправо, а слева открылся вход вспомогательной выработки, шедшей вверх и заворачивавшей в направлении, противоположном тому, куда он шел. Он решил, что это штрек второго горизонта, и тут уловил гул, который его озадачил С каждым шагом гул становился все отчетливее, а шагов через двадцать, за крутым поворотом, гул превратился в монотонный звенящий шум, ритмичный, словно пульс. Еще через двадцать шагов задрожала скала: течение подземной реки, устремившейся к ей одной ведомым горизонтам, казалось, с силой проталкивало сквозь тоннель упругий воздух. Стремительный поток был где-то справа от него, совсем неподалеку, он пел низким баритоном. Заметно похолодало, баритон сменился оглушительным басом, и наконец Эйкерман увидел этот поток. Из разлома в скале низвергалась черная лента воды без единого пузырька или всплеска. Молодому человеку вдруг почудилось, что стоит ему поднести пальцы — и вода отрежет их, словно бритва. Этот монотонный, наэлектризованный поток, изливавшийся во тьму, казался в сотни раз грознее, чем при солнечном свете. Молодой человек в страхе поспешил уйти.

Пройдя еще сотню шагов по тоннелю, высота которого большей частью не превышала одного метра, он очутился в просторном зале. Кровля была так высоко, что свет фонаря ее не достигал, и даже электрический фонарик не смог нащупать центр купола. Зал был метров пятьдесят в поперечнике и почти круглый, за исключением большого возвышения справа от Эйкермана. Почва неровно повышалась от центра к краям зала, где высились мощные, округлые бастионы, расположенные настолько симметрично, что создавалось впечатление, будто они были делом рук человеческих. Свет фонаря перебегал с одной коричневатой глыбы на другую, по мере того как молодой человек медленно огибал их. Это был пантеон безмолвия и пустоты; впервые за полстолетия здешняя тишина была нарушена звуками его шагов. Эйкерман попытался представить себе этот зал, освещенный лампами, когда тут велись работы и люди, не выше его самого ростом, катили тяжелые вагонетки с рудой и перекликались под этими обширными сводами.

 — А ведь я живой!— с удивлением воскликнул он.

Когда Эйкерман снова наткнулся на рельсы и обнаружил противоположный конец тоннеля, его вдруг охватил страх. Едва он нагнулся, чтобы войти в штрек, ему почудилось, будто сзади находится огромное, бесформенное Существо, Живущее В Зале. У Эйкермана перехватило дыхание, дрожа, он обернулся, но ничего не увидел.

 — Дурак!— проговорил он с досадой и нагнулся, но опять вынужден был обернуться, охваченный ужасом; волосы у него на голове зашевелились. Кто знает, какие твари могут обитать в вечном мраке этих пещер? Духи гор, демоны-охотники, нападающие сзади...— чушь, — сказал он.— Чушь!

В этих местах работали люди, копошась вокруг, словно пчелы в улье. Вот, взгляни-ка! Когда-то это была рукоятка кайла. Он подхватил ее — хоть какое-то оружие — и прижал к лицу, не боясь испачкаться.

— Выходи!— хрипло крикнул он, оглядываясь по сторонам.

 — Бендл или кто ты там ни есть — выходи!

Но никто не появился. Громкие удары сердца утихли.  

— Ладно,— сказал он.— Ладно.

Он уже сделал шаг ко входу в штрек, когда страх снова заставил его остановиться. Отчего он так уверен, что выбрал верное направление? Возможно, от зала отходят и другие тоннели с рельсовыми путями. Правильный ли путь он выбрал, надеясь попасть в Йистрад? Может быть, он идет по кругу и теперь возвращается к стволу шахты по собственным следам? Это было в сотни раз страшнее ужасов тьмы. Дул ли, как прежде, ветер ему в лицо? Он вдруг живо представил себе, какой огромный холм возвышается над ним. Сто двадцать метров монолита, под которым можно ползти и ползти, пока твой фонарь не погаснет и ты навсегда не сольешься с вечным мраком. Тяжесть окружающей тьмы давила ему теперь на плечи и грудь так, что он задыхался. Он провел ладонью по лбу, пошатнулся, в поисках точки опоры схватился за выступ.  Дыши спокойно,— приказал он себе.— Дыши спокойно. Он должен вернуться в зал, обойти его кругом, отыскать другой выход из тоннеля и идти по нему, пока не услышит шум водопада. Это разрешит одно сомнение. Потом он вернется в зал и снова обойдет его, но уже в другом направлении, и если при этом он больше не обнаружит ни одного выхода, то ему не о чем беспокоиться. Если же существуют другие выходы... Он стряхнул с себя тяжесть тьмы и сомнений и двинулся вперед.

Рукоятку кайла Эйкерман оставил у входа в тоннель и на обратном пути уже не боялся Существа, Живущего В Зале. Вход в штрек, к которому он подошел, был ему знаком, поскольку он, без сомнения, здесь уже побывал. Пройдя немного дальше по тоннелю, молодой человек услышал шум реки. Он вернулся в зал и начал обходить его, на этот раз забирая влево.

 Ну вот,— сказал он, обнаружив рукоятку кайла на прежнем месте,— что я тебе говорил?

Сомневаться было глупо: ветер по-прежнему дул ему в лицо. Он отправился дальше.

У него вдруг появилось странное ощущение, словно кто-то засунул ему теннисный мяч под диафрагму. «Это потому, что я иду сильно согнувшись»,— подумал он и сказал то же самое вслух, но ощущение недомогания усиливалось, становилось острее. Еще через полчаса он наконец понял, что голоден, и остановился в том месте, где из-под скалы пробивался ручеек чистой воды и струился не спеша в попутном направлении. Эйкерман достал хлеб, сыр и фляжку с виски, о которых вовсе позабыл. Поев, он отхлебнул несколько глотков спиртного, согрелся и почувствовал себя увереннее. Он радовался, что ручеек бежит в одном направлении с ним. Это указывало на то, что он идет вниз, к Йистраду. Несколько минут он сидел, наслаждаясь выпитым виски и расслабившись, под золотистым куполом, освещенным пламенем свечи. Его часы показывали половину третьего, и вначале он этому не поверил. Он пробыл внизу, в шахте, уже четыре часа и пятнадцать минут.