Целестина, или Шестое чувство - Малгожата Мусерович

— Тут можно устроить премилую комнатку, — заявила она. — Ты не представляешь, на что была похожа старая кладовка, в которой у нас с Юлькой теперь спальня. Гляди. Берется система удлинителей — в тайнике под нами есть розетка, — сюда ставится электрический камин, и вот пожалуйста, отличный уголок для занятий.

Данка несколько оживилась:

— Так сюда и проигрыватель можно принести?

— Конечно, ясное дело, — соблазняла ее Цеся. — И плитку — чай будем пить. Полный комфорт.

Довольные собой, девочки спустились вниз, в квартиру, где в нос им резко ударил запах пригоревшего бигоса. В связи с этим Данка, сочтя, что пищей духовной она уже насытилась, полетела домой обедать, предварительно поклявшись Цесе, что сегодня в виде исключения приготовит уроки самостоятельно.

Цеся же отправилась на кухню, где, руководимая инстинктом, выработанным давним опытом, быстро изжарила на большой сковороде яичницу с луком. И с этой сковородой и горкой тарелок поспешила в комнату.

Семейство уже сидело за столом. В воздухе ощущалась некоторая напряженность.

— Я, правда, ничего не имею против эмансипации женщин, — как раз говорил отец, с отвращением взирая на тарелку с обугленным бигосом, которую держал в руке, — твори, дорогая Иренка, работай, но только пощади мой желудок.

— Что ты, Жачек! — Мама была чрезвычайно удивлена. — Ты всегда так любил бигос!

— При одном виде такого бигоса у меня начинаются нервные судороги, — с горечью сообщил отец и отставил тарелку. — Ничего не поделаешь, поем сухого хлеба.

— Почему сухого? — спросила мама с раскаянием.

— Чтобы вам больно было на меня смотреть! — прорычал Жачек.

Цесина яичница подавила нарастающий конфликт в зачатке. Обед был съеден в атмосфере относительного благодушия. Одна Юлия сидела с отсутствующим лицом, задумчивая и грустная. Дедушка, ни на что не обращая внимания, читал за едой «Кандида» Вольтера.

Бобик, уже пятый день ожидавший появления рыжих волос на груди, пользуясь привилегиями больного, не проявлял аппетита.

А Цеся подумала, что ее аппетита хватило бы на троих.

Что-то здесь не сходилось. Ведь она была влюблена! Бородач с его пылким взглядом не шел у нее из головы. О ком же, как не о нем, она думала весь урок польского? И потом на математике? И по дороге домой? Юлия, которая влюблена в Толека, не прикоснулась к яичнице, а Цеся поела с удовольствием… Вторым тревожным симптомом было то, что при воспоминании о бородаче, сбитом с ног и барахтающемся в снегу, Целестине неудержимо хотелось смеяться. Тем паче, что с той минуты, когда она, вернувшись со свидания, все рассказала домашним, этот случай стал излюбленной темой дурацких шуточек и язвительных острот, так что в конце концов ее приключение из романтического воспоминания превратилось в юмореску.

Но так или иначе, бородач был неотразим.

Неотразим — двух мнений быть не могло.

Фантастически прекрасен.

Цеся уплела три толстых куска хлеба и яичницу и, к своему изумлению, обнаружила, что по-прежнему голодна и могла бы поесть этого самого пригоревшего бигоса.

И поела.

Ее несколько беспокоило, что скажут родные по поводу такого необычного аппетита, однако никто на нее не обращал внимания, поскольку мама в это время демонстрировала сидящим за столом маленькую бесформенную керамическую фигурку.

— Нет, ты только посмотри, Веся. И вы все посмотрите. Правда прелесть?

— Очень миленькая, — рассеянно подтвердила тетя Веся, ковыряя вилкой бигос.

— Пять лет ребенку, а какой способный! — восхищалась мама. Работа с детьми во Дворце культуры была ее страстью. Примерно каждые две недели она открывала среди своих подопечных новый талант.

— А что это должно изображать? — спросила Цеся.

— Как, ты не видишь? — единодушно возмутились обе художницы. — Это же кролик. В прыжке.

— По-моему, он больше смахивает на змею, — пробормотал дедушка, разглядывая фигурку через очки. — В прыжке.

— А почему оно зеленое? — без обиняков спросил отец.

— Нет, вы безнадежны! — со вздохом сказала мама. — Никакая это не змея. Это кролик. В прыжке.

— Ты что, зеленого кролика не видал? — поддержала маму Юлия. — Впрочем, возможно, малыш хотел цветом что-то выразить. Например, что кролик неотделим от красок луга.

Мама вздохнула.

— Боюсь, что нет, — робко призналась она. — Просто у нас другой глазури не было. Только зеленая.

Отец умилился.

— Честная моя Иренка! — сказал он и поцеловал жену в лоб. — Золотце мое!

— Ты, наверно, хочешь, чтобы я заварила чай, — догадалась мама.

— Верно, а откуда ты знаешь?

— Откуда знаю, оттуда знаю. Но бежать на кухню не собираюсь. Вы забываете про мои расширенные вены. Сегодня у меня были две группы четырехлеток, а с них глаз нельзя спускать ни на секунду. Я битых два часа простояла на ногах.

— Заваривает чай самый благородный, — провозгласила Юлия. — Что же никто не встает?

— У меня подагра, — пробормотал дедушка, не отрываясь от Вольтера. — И я сед как лунь.

— Цеська, поди завари чай.

— А кто жарил яичницу?

— Ты, — признали присутствующие. — Пускай Юля заваривает.

— Чего это вы дурака валяете? — поинтересовался из своего уголка Бобик.

Малолетка дружно одернули. Решительно он слишком много стал себе позволять.

Впрочем, вряд ли Бобик в состоянии был понять, какого напряжения воли требует путешествие из столовой в кухню, в особенности когда на дворе бушует такой вихрь, что аж крыша ходуном ходит. В комнате тепло и уютно, а в кухне холодно, противно, к тому же почти всегда полно грязных тарелок, кастрюль и всяких ненужных вещей непонятного назначения. Кому захочется туда идти?

— Так уж и быть, я пойду, — сказала, неохотно вставая, Цеся.

— Звонят, — оживился Бобик. — Может, это Новаковский!

— Цеся, поди открой, — сказал дедушка.

14

Судьба стучится в двери по-разному. Порой громко, поистине драматически, а иногда тихо и коварно. В данном случае Судьба объявила о себе робким звонком.

— Привет, здрасте. Юля дома? — хором сказали стоящие за дверью художники.

— Привет, здрасте. Юля дома, — ответила Цеся.

Гости переступили порог. Их было трое. Толек и кудрявый Войтек почтительно поддерживали под руки рыжеволосую Кристину, бледную и заплаканную.

— Зови быстрей Юлю, детка, — нетерпеливо сказал Толек, после чего без лишних церемоний смело распахнул дверь в комнату девочек и втолкнул туда своих спутников.

Цеся с удивлением посмотрела им вслед: краем глаза она успела заметить, что на Кристине надето пальто, которое ей, мягко говоря, широковато, а кудрявый волочит набитый чемодан и чайник.

Сей предмет домашнего обихода напомнил Цесе о чае — коли уж мерзнуть в этой передней, так хоть не зря. И, позвав сестру, она поспешила на кухню, чтобы домочадцы могли получить причитающуюся им послеобеденную порцию теина.

Управившись со своей задачей, Цеся потащила поднос в столовую; когда, нажав локтем дверную ручку, она вошла в комнату, ей почудилось, будто она попала в самый центр циклона.

Юлия, стоя перед сплоченным фронтом прочих членов семейства, убедительно им втолковывала:

— Для вас наступила минута испытания. Сейчас мы узнаем, окончательно вы превратились в жалких мещан или кое-какие человеческие чувства еще сохранили.

— Почему она нас оскорбляет? — обращаясь к Жачеку, с упреком крикнула мама.

— Юлия, почему ты нас оскорбляешь? — спросил отец, возводя глаза к небу.

— Сейчас поймете, — заявила Юлия, грозно хмуря черные брови. — У меня в комнате находится человек, который попал в беду. Он должен некоторое время пожить у нас.

— Какой еще человек? — вскинулся Жачек.

— С моего курса. Без крыши над головой, — пояснила Юлия. — Отец — малоземельный крестьянин в Жешувском воеводстве. Ну, что?

— Какого пола этот человек? — сурово спросил Жачек.

— Женского, разумеется. Какого же еще?

Отец вздохнул:

— Существует еще другая возможность. Но раз девушка, пусть поживет.

— Да ведь Юля сначала говорила о какой-то молодой паре! — с тревогой напомнила мама.

— Ну конечно, ведь они муж и жена. Кристина и Войтек, — разъяснила Юлия. — Положение трагическое, жить негде.

— Тоже мне невидаль! — буркнул дедушка. — Сколько их таких, молодых пар, которым негде жить, того-этого. Неужели мы каждую должны опекать?

— Не каждую, а только эту! — рявкнула Юлия. — Нам под мастерскую выделили дополнительный метраж. Вам не стыдно, что у вас излишки площади, а другим даже негде спать? Кристина ждет ребенка, и ведьма, у которой они снимали комнату, их выставила, как только это заметила.

— Положение в самом деле трагическое, — выступил Жачек в защиту гонимых. — Я считаю, надо бы им как-то помочь.