Тайна Царскосельского дворца - Анна Соколова

— Нет, это ни на что не нужно. Я даю тебе полную свободу действий! Анну я сама приведу к порядку.

— За объяснения с принцессой я и не берусь! — пожимая плечами, произнес Бирон. — Эту обузу я, при всей своей преданности к вам, не соглашусь принять на себя. Не советую и вам терять напрасно дорогое время. Есть масса более полезного и плодотворного дела, нежели беседа с вашей упрямой племянницей.

Последние слова фаворит проговорил, уже переступив порог двери.

Императрица вернулась к себе и, задумчивая и недовольная, обернулась к кривлявшемуся шуту Голицыну.

— Ступай прочь! — сказала она, — мне досадно и порою обидно видеть, как ты из-за куска хлеба позоришь и свой сан, и свой дворянский герб.

— Голод — не тетка, матушка Анна Ивановна! — смело глядя государыне прямо в глаза, ответил титулованный шут. — Кабы ты мне Лифляндию или Эстляндию подарила да жалованье хорошее мне положила бы, так и я настоящим князем был бы… А то на голодное брюхо-то и герцогская корона с головы свалится!

Императрица пристально взглянула на него и вместо Ответа проговорила:

— Пошли сюда ко мне Юшкову!

Через минуту камер-юнгфера осторожным, вкрадчивым шагом вошла в комнату государыни. Она остановилась у притолоки и подобострастно подалась вперед, ожидая приказаний.

— Ну, что? Выследили? — не глядя на нее, спросила императрица.

— Так точно, ваше величество! Верный человек по пятам шел.

— А не врет твой этот «верный человек»?

— Помилуйте! Смеем ли мы!.. Да мы пред вами, ваше величество, как свечи горим!

— Знаю я свет от этих свечей!.. За грош медный продать готовы!

Юшкова хотела что-то возразить, однако императрица знаком руки остановила ее.

— Не таранти! — резко произнесла она. — Так это точно, датчанка всем делом орудует?

— Она, ваше величество! Она всякий раз и провожает принцессу.

— Ладно, дай срок! — про себя проговорила Анна Иоанновна, — все довольны останутся! Где теперь принцесса Анна?

— У себя в покоях… отдыхать изволит… тоже притомилась небось после бессонной-то ночи!

Императрица строго взглянула на Юшкову и коротко заметила:

— Говори, да не заговаривайся! Мне твоих рассуждений не нужно.

— Я насчет того, что, на балу танцевавши, устала принцесса, — трусливо попробовала оправдаться камер-юнгфера.

— Ладно! Знаю я, насчет чего ты говоришь! Научилась я хорошо понимать всех вас! Ступай, и чтобы теперь мне ни о ком не докладывали… я отдохнуть хочу.

— Ножки погладить не прикажете ли, ваше величество? Или сказочку рассказать? — спросила Юшкова.

В числе ее прочих талантов имелся талант замечательной рассказчицы. Сказок у нее всегда был в репертуаре целый запас, и императрица в свободную минуту не прочь была их послушать.

Это пристрастие к сказкам было предметом частых споров между нею и фаворитом, всячески старавшимся вывести из придворного обихода все эти преданья старины. «Петр Алексеевич прорубил окно в Европу, — говорил Вирой, — да до конца прорубить не успел. После него опять доски на прежнее место сдвигаться стали, и прежней тьмою стало заволакивать!»

Теперь, услышав предложение Юшковой, императрица сделала нетерпеливое движение.

— Не до сказок мне! — ответила она. — И так уж я наяву словно сны вижу… кругом меня сказки растут. Ты вот гляди да запоминай; как схороните меня, так своим детям сказки эти и перескажи, чтобы они их в потомство передали!

— Ах, матушка наша родная, о чем вы говорить изволите! — всплеснула руками Юшкова. — Возможно ли о таких бедах поминать? Да разве ж кто-нибудь из нас, верных рабов ваших, сможет пережить вас?

Императрица махнула рукой.

— Небось все разом со мной в могилу не ляжете! — почти презрительно произнесла она. — Ну, ладно, ступай к себе да гляди в оба!.. И чтобы ничто не было скрыто от меня! Ты знаешь меня! Я и наградить умею, и за провинность не помилую. Ступай!

Юшкова, согнувшись в три погибели, вышла из комнаты. Через минуту она снова приотворила дверь. Императрица встретила ее гневным взглядом.

— Простите, ваше величество! — вкрадчиво и трусливо произнесла камер-юнгфера. — Я насчет допущения к вам не все приказания выслушала.

— Что еще? — сдвинула императрица свои густые, значительно подкрашенные брови.

— Ежели их светлость господин герцог пожалует, их прикажете к вам допустить, или нет?

Анна Иоанновна пристально, почти подозрительно взглянула на нее и вместо ответа произнесла:

— Глупеть ты стала, Аграфена! Я дураков около себя держать не люблю… Ступай!

Юшкова, недовольная финалом своего разговора с императрицей, дала себе слово выместить свою неудачу на первой из попавшихся ей жертв, и судьба поблагоприятствовала ей.

Пройдя на свою служилую половину, она прямо наткнулась на молоденькую камер-юнгферу принцессы Анны, миловидную Клару, робкую и безгранично преданную своей госпоже датчанку, вместе с принцессой Анной прибывшую в Россию. Семья Клары уже долгие годы проживала при мекленбургском дворе, и Клара была почти подругой детства маленькой принцессы Анны, которая росла среди совершенно простой обстановки и вовсе не готовилась к внезапно выпавшей на ее долю высокой судьбе.

Клара шла, понурив голову, и только тогда заметила шедшую ей навстречу Юшкову, когда почти натолкнулась на нее.

— Что больно задумалась, красавица? — язвительно проговорила старая камеристка. — О старых грехах, что ли, размышляешь, или новые шашни затеваешь?

— Я не знаю, про что вы говорите! — ответила молодая девушка, вся изменяясь в лице.

— Да я-то хорошо знаю! — зло подмигнула Юшкова. — Подожди, касатка! Доберемся и до тебя! Недолго тебе ждать осталось.

Этими злыми словами завершилась беседа Юшковой с молодой девушкой, которая, проводив ее взором, так и осталась на месте, словно прикованная. Она чуяла недоброе, но сознавала, что сама она не в силах ничем помочь себе. Она молча подняла взор к небу, как бы оттуда ожидая себе помощи и спасения.

Юшкова тем временем прошла в комнату, отведенную ей на «служилой половине», где ее встретила ее подруга и товарка, лифляндка Гамзен, приставленная к императрице самим Бироном и потому всеми особенно уважаемая.

Маргарита Гамзен была совершенно заурядная личность, неспособная ни на добро, ни на зло, и как-то пассивно относилась ко всему, что не касалось ее личных интересов. На совсем беспричинное зло она была так же неспособна, как и на преданное добро, и ее всегда удивляло то непомерное рвение, с каким Юшкова изыскивала случай поймать кого-нибудь на запретном деле и предательски изобличить пойманного.