Третья линия - Александр Егоров

— Ну что ты опять молчишь! — воскликнула она, начиная выходить из себя. — Я с тобой разговариваю! — Она смотрела исподлобья, волосы свешивались на лицо, и сквозь пряди высунулся кончик уха, что придавало ей сходство с диковатым зверьком, яростным и испуганным, — не столько атакующим, сколько храбро защищающимся.

Мурату захотелось наклониться и прикусить ушко зубами — так, чтоб не больно, но все же чувствительно.

— Скажи, Саша, чего ты хочешь? — смиренно спросил он.

— Я?.. Чего я хочу? — переспросила она.

«А чего я, в самом деле, от него хочу?.. Чего я так упорно добиваюсь? Да очень просто — чтоб он был другим! Бесстрашным, сильным воином, умеющим бросить вызов судьбе. Таким, с которым возможно все, что начинается с прекрасной приставки „со“: со-зидание, со-юзничество, со-трудничество, со-ратничество, со-творчество, со-единение! Чтоб взял крепко за руку, сказал: пойдем, любовь моя, уже пора, кони наши бьют копытами, нас ждут великие дела, не бойся ничего! Но он не может быть таким! Другая суть, другое сознание, другие предки. И хватит, хватит надеяться на волшебное превращение. Надо перегрызать капкан!» Вслух же Александра спросила:

— А чего хочешь ты сам, Мурат?

Он знобко поежился.

— Ты знаешь, что я несилен в формулировках.

— И все же? — настаивала она.

Он широко развел руками, словно пытаясь поймать то, чего он хочет.

— Полноты! С тобой.

— А я хочу свободы! От тебя.

— Свобода, опять свобода! А мне не нужна свобода. Потому что я люблю тебя!

Саша крепко сжала зубы. Но не смогла уберечься от его прожигающего взгляда.

— Не просто люблю, я тебя вижу, — он протянул руку и прижал ладонь к ее щеке. — Помнишь, ты мне говорила: «Любовь — это когда снимаешь кору с лица другого человека…

— …и перед тобой предстает его живая неповторимая суть», — закончила Александра.

Она отвернулась, освобождаясь от его горячей ладони. Попросила тихо, глядя в сторону:

— Отпусти меня.

— Не могу. Не в моей власти. Мы переплелись с тобой намертво. Ты помнишь ту ночь, когда это случилось? Как мы обнялись крепко и почувствовали: еще немножко, еще крепче обняться — и мы с тобой сорвемся с орбиты, улетим и соединимся там навсегда. Сердце тогда остановилось…

Александра вспомнила, как на посмертной выставке скульптора Вадима Сидура они увидели «Памятник погибшим от любви» — свернувшихся в неразрывное кольцо мужчину и женщину — и подумали, что кто-то еще пережил похожее чувство. Мурат сказал тогда, что у этого памятника должны всегда лежать свежие цветы и гореть вечный огонь.

Саша опустила голову: не слушать его, этот гипнотический голос сирены, закрыть уши, связать руки и тело… Сказать ему что-нибудь злое, обидное… Вместо этого она вдруг выкрикнула с женской горечью:

— Ты можешь жить без меня!

Он усмехнулся невесело.

— Человек не может жить без трех вещей: без воздуха, воды и хлеба.

— Можно позавидовать твоему инстинкту выживания. Ты непотопляем!

— Любовь должна помогать жить.

— Любовь никому ничего не должна. Она сама и есть жизнь! — уже не скрывая своего злого раздражения, вскричала Александра. — Ты даже любовь ухитряешься поставить на службу собственным интересам. Я не могу жить в этом аду с разорванной душой, я себя теряю…

— Потому что ты мне не веришь! Скажи, что ты хочешь быть со мной, скажи, что ты меня любишь, мне это так важно услышать!

Александра уперлась взглядом в тарелку.

— Я никогда не говорила, что я тебя люблю. Для меня это… священное слово.

— Так скажи!

Она отрицательно покачала головой.

Он вдруг отпустил, почти отбросил ее руку и стал быстро, сосредоточенно есть, словно Александры не было рядом. Сильные, крепкие челюсти и долгий подбородок двигались быстро и хищно, и Саше представилось, будто он пережевывает, перемалывает зубами ее саму, тщательно, с любовью к процессу — сто жевательных движений на один кусок. И она исчезает на глазах.

— Это наша последняя встреча, — бесцветно сказала Саша, чувствуя, как стремительно утекает из нее остаток силы, и сейчас она осядет на стуле пустой съежившейся оболочкой.

Он облизнул губы, подчистил языком остатки Александры между зубами. В глазах его полыхнул нехороший пламень. Больно стиснул Сашины пальцы в своей ладони, словно напоминая ей, кто из них сильнее, сказал:

— Ты же сама себе не веришь! Эти слова от головы, а не от сердца.

Александра вскрикнула, выдернула руку. А Мурат продолжил, четко расставляя слова:

— Хорошо вырывать руку, когда ее кто-то держит в своей, не так ли, Саша?

Кровь бросилась Александре в лицо как от хлесткого удара. Молниеносным жестом она подхватила со стола наполненную рюмку и выплеснула коньяк в физиономию любовника.

— Пошел вон!

Медленно встала и прямая как струна вышла из ресторана.

Он нагнал ее на лестнице, схватил за плечо, развернул к себе. Лицо его было страшно: лютость и страдание проступили в его чертах.

— Ненавижу! — Голос хриплый, глухой.

Она засмеялась, откинув голову.

— А ты убей меня! Зарежь! Как там это у вас называется… секир-башка? Кердык?

Пожилая пара, поднимавшаяся по лестнице, шарахнулась в сторону.

— Что, слабо? — Александра скинула с плеча его руку. — Иди морду помой, — пренебрежительно бросила она и устремилась вниз по лестнице.

— Стой! Саша, подожди!

Не жди, не слушай, беги, Александра, беги, женщина, и не оглядывайся!..

Александр Чернов

ГРЕХ

— Остановите лифт! — Темнов склонился над телом девушки и, приложив к неподвижной груди фонендоскоп, прослушал сердечные шумы. — Глухо!

Накинув гибкий шланг бесполезного сейчас инструмента на шею, врач рывком сорвал прикрывавшее обнаженное тело одеяло. Наложив ладони на среднюю треть грудины пациентки, он произвел несколько энергичных надавливаний. И лишь после этого, убедившись в отсутствии пульса на обеих сторонах тонкой белой шеи, хмуро сообщил:

— Остановка.

Понятливая медсестра быстрыми движениями уже извлекала из реанимационного чемодана все необходимое. Темнов продолжил непрямой массаж сердца.

— Шприц с адреналином мне! А сама — гормоны по вене!

Схватив протянутый шприц, Александр вонзил иглу в подбородочный изгиб девушки.

— Что стоите?! Берите мешок! — подстегнул он вжавшуюся в угол лифтершу.

Медсестра протянула перепуганной женщине компактный дыхательный мешок.

— Наложите маску на область рта и носа. Плотнее! Теперь в ритме собственного дыхания сжимайте этот упругий резервуар. Ну! Пробуйте! — Врач не переставал ритмично надавливать на грудину бездыханного тела. — Смелее! Времени нет! Вот… Сжали — отпустили. Не частите! Что там с веной? — поинтересовался он у медсестры.

— Давления нет, попрятались все! — Людмила суетилась над безвольно повисшим запястьем. — Эх, подпорку бы! А то рука висит…

— Приготовьте еще адреналин! Я скажу, когда подать.

В остановившемся между этажами лифте становилось жарко.

— Почему люк в потолке не открыт? — Вопрос был призван в некоторой степени разрядить обстановку, но прозвучал как порицание.

— Так холодно же еще?! — Сбитая с толку лифтерша на мгновение прекратила дыхательную стимуляцию.

— Дышать! — напомнил Александр. — Парься теперь из-за вашей криофобии! — Пот мерзкими теплыми струйками стекал по его разгоряченному лицу.

— Есть гормоны! — сообщила справившаяся с неуловимой веной медсестра. — Что дальше?

«Молиться!» — внутренне ответил Темнов, но, соблюдая алгоритм, приказал:

— Атропин! Катетер стойкий?

— Пока действует. — В доказательство Людмила отвинтила крохотную заглушку, продемонстрировав одинокую капельку темной крови.

— Хорошо. Промойте и ждите. — Реаниматолог вновь тщетно попытался нащупать пульс на шейных сосудах пациентки. — Прекратите дышать!

Выпрямившись, Александр с размаху опустил правый кулак на область сердца девушки.

— Есть шумы! — сообщил врач, прильнув фонендоскопом к покрасневшей от его манипуляций груди. — Дышите, дышите! — подстегнул он замершую по его предыдущей команде лифтершу. — Люда, еще гормоны! Массаж пока отставим.

Через минуту Темнов с удовлетворением убедился в нарастании сердечной деятельности.

— Хорошо! На этот раз вернули. Давайте я вас сменю. — Отобрав у лифтерши мешок, доктор осторожно продолжил подачу воздуха, согласуя поток с едва наметившимся самостоятельным дыхательным ритмом пациентки. — Поехали!

Остановленный между этажами лифт возобновил свое шумное вознесение. Как и предполагал Александр, в холле пятого этажа их уже ожидали родители сопровождаемого им груза. Две пары испуганных глаз с настороженной подозрительностью уставились сначала на тело дочери, а затем обратили взгляды на реаниматолога.