Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев

может еще лучше, обостренное зрение.

И всё же, сколько времени? И нужно ли это определение? В темноте – нет, нет никакого смысла. Но здесь, в пространстве собственного мира – здесь осознание необходимо. Ведь тогда возможным стало бы упорядочить процесс, можно было бы что-то с чем-то связать, что-то от чего-то предположить. Принять течение времени обычным образом? Как бы здорово это было. Но нет, ужас заключался в том, что и это было недоступно. Солнце, его движение, лишь в памяти, лишь насущная часть воображения.

Что может быть более страшного. Разве когда-нибудь задумывался об этом. Что значит находиться вне времени, если сохраняется сознание, не желающее принять подобного расклада. И все объяснения: что время продолжает свой ход, не дают никакого успокоения. Как оно идет? Сколько его прошло? И каково твоё место? Где ты сейчас? На каком отрезке, в прошлом, в будущем, или всё остановилось между несколькими минутами. Одна из которых имела место, когда шприц с вредоносным веществом впился в вену, а другая, когда сознание начало стремительно ускользать прочь, оставляя всё больше и больше места наползающему мраку. Может, как-то иначе, только спустя неосознанный интервал, закуток превратился в полноценную комнату, и наконец-то Егор увидел контуры своего мира, где самая дальняя стена включала в себя дверь. Настоящую, из железа, закрытую, один в один похожую на ту, с которой всё началось…

…Очень осторожно, ощущая сильное сердцебиение, Егор потянул дверь на себя, а когда она подалась вперед, то испугался. От чего-то не покидала уверенность в том, что дверь заперта, что много, много лет никто её не открывал, а тот, кто сделал это последний раз, очень давно исчез с земной поверхности, переместился вниз, найдя себе приют на одном из городских кладбищ.

Далее сильный скрип врезался в мозг, добавил испугу и напряжения, и Егор отпустил дверную ручку. Думая, что дверь сейчас с огромной силой, стукнув металл об металл, вернется на своё место, но этого не произошло. Дверь осталась в таком положении, в каком её и оставил Егор. Перед ним была щель размером пять-шесть сантиметров. Неестественность застряла посередине сознания: если с таким усилием я тянул её, то почему она не возвращается назад, ведь её ничто не удерживает. Егор глубоко выдохнул, отошел на метр назад, после чего тревожно оглянулся. Вокруг никого не было. Лишь загадочный пейзаж развалин старинного здания, к которому уже имел возможность привыкнуть. Под ногами куча кирпичей, которые являлись его работой. Это он в течение нескольких дней, с помощью молотка, разбирал кирпичную кладку, увидев через небольшое отверстие, что за этой стеной имеется небольшая, темная ниша. Всё было следствием. Не казалось странным то, что он уже знал об этом. Но всё равно подкашивались ноги, сдавливало внутри, голова боролась с неприятным кружением доводов и мыслей.

Какая разница, возвращается дверь на место или нет. Не от того исступление переходит в нервную тряску, совсем не от того, причина происходящего в другом, в том, о чем сейчас было даже страшно подумать. Но ведь потянуло сюда, когда, как казалось, в этом уже не было никакой нужды. Ведь роман был практически закончен. С гордостью можно было подправлять недочеты, с ощущением малообъяснимой эйфории, нужно было готовиться к работе над чистовым, окончательным вариантом. А потянуло сюда, и где-то маячило, что это необходимо для полного утверждения и осознания. Оказалось, что нет. Невероятное играя своим превосходством, предложило продолжение. События, описанные в романе, не захотели оставаться лишь в нём. Сейчас, отложенной секундой, они собирались предстать перед автором в реальности. Сознание же металось от непередаваемого ужаса, только от этого страшно было открыть уже образно открытую дверь. Там за дверью Егора ожидал тот мир, который он придумал, который был его детищем.

“А если нет, если я не создавал его. Если он сделал это сам, используя меня. Если я всего лишь жалкое орудие в руках чего-то страшного, но почему страшного? Ведь данный мир, он, напротив, мир справедливости и счастья, он тот мир, о котором лишь можно мечтать, он то, от чего нельзя отказаться” – металось в сознании Егора, и он еще раз осмотрелся по сторонам.

“Но я боюсь, я боюсь того, как встретит меня моё же творение. Вдруг захочет оставить меня у себя. Я же где-то читал о подобном, если это так, то это неприемлемо. Уйти и не смотреть, вернуться к рукописи. Глупо, всё одно преодолеть искушения не удастся”.

Егор вновь взялся за грубую металлическую ручку. После реальностью стала долгая пауза, продлившаяся никак не меньше минуты. Затем, Егор, закрыв глаза, со всей силой потянул дверь на себя. Поток чужого воздуха окатил с ног до головы. Инородный шум поглощал слух. Страх не позволял открыть глаз. Егор не решился, он сделал самый важный в жизни шаг с закрытыми глазами. За спиной сильно и громко стукнула закрывшаяся дверь.

3

– Значит, вы Егор Евгеньевич не хотите добровольно предъявить черновики вашей антигосударственной книжки – произнёс следователь, по фамилии Возков Виктор Андреевич.

Просторный кабинет находился на первом этаже солидного здания в самом центре города. На крыше здания красовался огромный трехцветный флаг. Выше входного портала имелся герб государства, рядом символика находящегося здесь ведомства. Окна были большими. Лестницы широкими, каждая из них была покрыта ковровой дорожкой, поэтому шаги в управление госбезопасности были неслышны. Ровно то же самое можно было сказать о словах, о делах, о людях, о судьбах, и о многом, что всегда притянет к безысходной обреченности.

Ниже имелся колоссального размера подвал, еще ниже второй ярус, далее третий ярус подземного помещения, но он к этому времени использовался редко, от того люди бывали там нечасто. Зато ходило множество слухов о том, что именно на этом уровне есть три камеры, в которых убивают, из которых, пользуясь подземной галереей, трупы вытаскивают в другой подвал, что в здании через дорогу, а оттуда увозят в те места, о которых можно услышать много легенд, но нельзя найти ни одного подтверждения.

Егор не попал на третий ярус. Ему повезло, и второй ярус его не затронул. Содержали Егора на первом этаже подземелья, в обычной одиночной камере. Без права свиданий, переписки, и тому подобного.

– У меня нет, и никогда не было никаких черновиков. Я сразу писал книгу начисто – опустив голову вниз, произнес Егор.

– Прекратите врать. Та рукопись, которую мы изъяли у вас, является переписанной, выведенной начисто. Или вы думаете, что мы ничего не соображаем, что у нас нет