Братья Мендель - Владимир Галактионович Короленко

Бася допустит свидание. Нет, это будет насилие.

Дробыш пожал плечами.

– А это, конечно, не будет насилие, если ее, без ее ведома… Да, конечно, без ведома, потому что без сознания, что с ней делают, отдадут за этого идиота.

– Он, наверное, совсем не идиот, – возразил Израиль спокойно.

– Ну, пусть он будет великий мудрец! Крайности сходятся, и мудрого талмудиста никак не отличишь от кретина… Во всяком случае, ни она, ни мы не знаем точно: идиот он или мудрец. А ее отдадут за него раньше, чем сей вопрос будет разрешен. По-твоему, это не насилие? А! я знаю: вы оба опять, пожалуй, скажете, что я так просто решаю все вопросы, потому что у меня нет воображения… По-моему – воображение только мешает действию. Для действия нужна логика и бесстрашие. Ну, хорошо… Ну, я представляю себе: Бася придет в неистовство, ее присные закричат: «Гевулт!»

– Ты думаешь, – дело только в Басе и ее присных? – спросил Израиль.

– Нет, не в Басе и ее присных. Все евреи города тоже закричат «гевулт»… Служка из синагоги выскочит, пожалуй, на площадь, затрубит в …[23] как в судный день… Город, как Иерихон, сотрясется в своих основаниях… Так, что ли?.. Нет? И этого мало? Хорошо, будем воображать дальше. Господин и госпожа Мендель… Мок отец, дворянин Дробыш, его вот дядя – статский советник и тетка… Одним словом, «отцы». Конечно, возмутятся, будут негодовать на дерзкую мальчишескую выходку… Но, рассуждая о переворотах, вы разве думали, что все это можно сделать к общему удовольствию, что это не вызовет столкновения взглядов даже с близкими, с любимыми из старших поколений? Но тогда, – это вы лишены воображения, а не я. И вот, при первом приступе, можно сказать – репетиции в малом виде, вы уже боитесь. Своему воображению вы даете волю только задним ходом: вы так ясно видите неудобства при осуществлении того, что должно быть… Я вижу гнусность того, что есть… Воображение мое манит возможным успехом, а не пугает возможной неудачей. Уверен, что и у Фроима тоже. У него темперамент, несомненно, будущего революционера.

На некоторое время водворилось молчание. Потом Израиль сказал, обдумывая каждое слово:

– Слушай, Дробыш, что я тебе скажу. Ты верно указал на «новую нацию». Мы все зародыши этой нации… Но как ты думаешь: у этой нации есть своя вера?..

– А, – махнул рукой Дробыш. – Это будет что-нибудь от Спинозы, то есть «на городi бузина»… Ей-богу, некогда пускаться в отвлеченности!

Но Израиль продолжал:

– У нее есть своя вера… Эта вера – свобода. Она не позволяет делать что-нибудь, нарушающее эту веру. Ты говоришь, что глядишь в будущее. Это хорошо. Но ты говоришь себе: будущее… оно будет, и делаешь вывод: настоящего уже нет. А оно есть, и оно еще живо, и оно страдает и болит… И оно имеет свои права, и эти права определяются не его, а нашей верой – в свободу!..

– Пока мы будем рассуждать о правах… наших противников, – нетерпеливо начал Дробыш, а я докончил:

– Скоро вернется Фроим.

– Ну, хорошо, – смиренно согласился Израиль. – Я буду говорить о деле… У нас, по еврейскому закону, есть одно правило. Если мужчина наденет кольцо на палец девушки и скажет: «Беру тебя в жены именем бога праотцев наших – Авраама, Исаака и Иакова…»

Дробыш вскочил на ноги.

– То она становится его женой без дальнейших формальностей? Ура, Израиль! Я что-то слышал в таком роде… Ты это хочешь сказать?.. Да?..

– Я хочу сказать, что если удастся вызвать сюда Фруму, разъяснить ей все и спросить об ее согласии…

– Ну, ну, конечно, конечно! Разумеется, спросить о согласии!.. Я уверен, что она согласится. Вот он видел этого «соперника». Можно ли сомневаться, что она предпочтет нашего Фроима этому сопляку? Ура! Теперь я не боюсь, что мне нечем встретить Фроима, когда он вернется… Давайте обсуждать подробности…

Через четверть часа пришел Фроим. Лицо его было теперь красно. Глаза горели. Прямо с порога он заговорил:

– Ну что, придумали?.. Я говорил с матерью…

– Ну? И что же она? – с любопытством спросил Израиль.

Фроим махнул рукой, и глаза его гневно загорелись:

– Ничего! Она не может понять… В ней говорит самолюбие. Ее Фроиму предпочли ешиботника!.. «Чтобы Мендели искали у Эпштейнов». Одним словом – тут безнадежно. У отца тем более. С ним я и не говорил. Приходится действовать нам самим. Я придумал: мы украдем Фруму.

– Ну, не говори пустяков, – перебил Израиль… – Украдешь! И куда же ты денешь ее?..

– Мы примем православие и повенчаемся…

Теперь глаза у Израиля загорелись, и в лице появилось выражение, какое я видел на площади в день приезда рабби Акивы. Но Дробыш перебил его:

– Разумеется, – в этом не было бы ничего ужасного. Один предрассудок заменить другим. Вот и все… Но слушай: Израиль придумал другое.

Когда Фроиму объяснили план Израиля, он вдруг кинулся бурно обнимать брата, лицо которого оставалось при этом озабоченно и серьезно…

– Постой, сумасшедший, – сказал я. – Давай поговорим толком… Но ты, кажется, дрожишь? Хочешь, подкинем дров в камин?

– Да, что-то немного знобит… Хорошо, подкинь… – Его действительно передернуло мелкой дрожью, но тотчас же он заговорил радостно: – Ну, наше дело в шляпе… Вызовем сейчас Фруму…

– Постой, надо все-таки приготовиться. Нужны свидетели… Кольцо… Прежде всего вызовем сюда Аню…

Я вышел и через минуту вернулся с Аней. Входя, она с тревогой и любопытством поглядела на нас. Дробыш рассказал ей, в чем дело, и спросил:

– Согласны вы помочь нам, Аня?

Аня задумалась.

– Мне так жаль Фруму и… – Она посмотрела на Фроима и прибавила: – Да, я согласна… Но… как же это?.. Надо сказать маме…

– Ни слова никому! Вы сейчас пойдете к Басе под предлогом справиться о здоровьи Фрумы после грозы… Бася, конечно, не помешает вашему свиданию. И вы передадите Фруме записочку… Чтобы она как-нибудь урвалась и прибежала к вам завтра…

– Завтра… мои именины. Не надо и записки. Можно сказать при Басе…

– Ну, и отлично…

– Фруму надо предупредить?..

– Не надо, – быстро сказал Фроим. – Пусть только придет…

Сестра ушла и через полчаса вернулась. Она была задумчива и озабочена.

– Видели? – кинулся к ней Фроим.

– Да, видела… И напомнила о дне рождения. Бася немного помялась, но все-таки согласилась отпустить. Ей, кажется, совестно за ее грубость… И «этого» тоже видела, в другой комнате. Бася лебезит перед ним, а он точно никого не видит, Фруму тоже не видит, а она смотрит на него со страхом, точно это бука…

– Ну, значит, все отлично, – сказал Фроим, потирая руки, а Дробыш спросил:

– Вы хотите сказать еще что-то, Аня?..

– Нет, ничего… Только, это так страшно…

– Ну, разумеется, страшно. Но не бойтесь, – мы этого не допустим, – сказал Дробыш.

– Нет, я не об этом… Вообще страшно… всё, всё… и мне кажется, право… она не согласится…

– Ну, какие пустяки!.. Неужто предпочтет этого меламеда?

– Нет, конечно… Но и