Золотая жила для Блина - Евгений Некрасов

— Я больше не буду, вождь Сухое Тело. Хочешь, носки переодену?

Нет, от женщин надо держаться подальше. Не случайно все великие сыщики были одинокими! Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Глеб Жеглов, детектив Нэш… Только мама уживается с папой, и то потому, что сама женщина, хотя и подполковник контрразведки.

Поскандалив, Лина опять стала вполне приличной «Васькой у папы». И носки подтянула без новых напоминаний, и пошла так быстро, что ждать ее не приходилось.

Блинков-младший спешил. Изумрудная линия просеки исчезла из виду, когда они углубились в тайгу. Раньше им не давала сбиться с пути сама гора: идешь вверх — значит, к вершине. А сейчас куда ни пойди, как ни петляй, все будет вниз. И к просеке, — вниз, и совсем в другую строну, к ночлежной яме — вниз. В кронах сосен путалось солнце. Скоро оно уйдет за гору, и последний ориентир исчезнет.

Было у Митьки еще одно соображение, которое он побоялся выкладывать Лине.

ПОЧЕМУ УГОЛОВНИКИ НЕ ВЗЯЛИ ПАШКИН ПАРАШЮТ? В тайге он мог стать и крышей, и постелью, и одеждой на крайний случай: выкроил себе хламиду, прорезал дырку для головы и носи. Хотелось думать, что уголовники собирались переночевать в знакомом с зимы доме, тогда парашют им не очень-то и нужен. Но, может быть, они просто не успели снять парашют с дерева, потому что заметили Митьку и Лину. Тогда уголовники или тихо ушли (во что слабо верилось) или следят за ними, следят до сих пор. Как только они поймут, что Митька с Линой одни… Здесь тайга. Здесь можно убить и уйти безнаказанным — наскоро прикопанные тела не найдут и за годы. Если бы уголовники появились из кустов, когда Митька с Линой стояли на вершине горы, он бы не раздумывая схватил зеленоглазую в охапку и спрыгнул вниз с рваным парашютом.

Но время шло, Митька с Линой спускались в седловину, а уголовники никак себя не проявляли. Митька устал оборачиваться на каждый птичий шорох в кустах и успокоился.

Часа через три они вышли на просеку. Вдали под уклоном блестела река. Митька оглянулся — просека поднималась в гору. С любого места она просматривалась сверху донизу, от горного перевала до реки. Он почувствовал себя неуютно, как голый. Из-за каждого дерева могли наблюдать глаза чужаков.

— Пойдем-ка мы лесом, — сказал Митька.

Лина сразу отошла в кусты и спросила:

— Боишься?

— Бояться пока некого, а на рожон лезть не хочу.

— А я боюсь, — призналась Лина. — Видел, что они с Бандурой сделали? Попадешься таким…

— Бандура не человек, — решил успокоить ее Митька.

— Да, но ломали ее, чтобы людям нагадить!

— Я еще понимаю, когда кто-то не может отомстить врагу и вредит ему потихоньку. Но незнакомым-то людям за что?! У меня был один… Ухаживал. Восемнадцать лет, работает в автосервисе, «БМВ» у него спортивная, костюм белый. Едем в лифте, а он взял и кнопку поджег.

— А ты? — спросил Митька.

— Нажала «стоп» и вышла навсегда — мы к нему ехали, типа, диски слушать. Когда человек что-то ломает для удовольствия, это диагноз.

Притихнув, они молча шли по лесу. Блинков-младший думал об этом восемнадцатилетнем со спортивной машиной. «Типа, диски слушать» — как же! Такие хмыри только и заманивают девушек, чтобы диски слушать и пить пепси-колу… Он понял, что ревнует и, стало быть, неравнодушен к зеленоглазой.

Крак!

Задумавшись, Митька впоролся грудью и рукавом в ржавую колючую проволоку.

— Ты что, Дим? — догнала его Лина.

— Да вот…

Митька надежно застрял. Рвать единственную рубашку не хотелось, выпутываться одной рукой было неудобно.

— Сейчас помогу. — Лина отломанной веткой подцепила проволоку. Она тянулась дальше в кусты.

Глава XVIII

ЗИМОВЬЕ В ТАЙГЕ

Проволока никуда не вела и ничего не охраняла — просто ненужный кусок. Он кончился через три шага у ямы, полной тронутых ржавчиной консервных банок. Похоже, и проволоку хотели бросить в яму, но не донесли. Банки были большие, на некоторых сохранились выцветшие этикетки: селедка, салака, томат-паста. Небогатый выбор и дешевизна говорили о том, что здесь кормили не банкиров. Догадки Блинкова-младшего подтверждались.

— Где помойка, там жилье, — сказал он, присматриваясь к банкам. Для людей, у которых совсем ничего нет, любая посудина — сокровище.

— Пойдем отсюда, — прошептала Лина.

У Митьки самого тревожно сосало под ложечкой, но уйти сейчас было бы неправильно. Тут, как в прятках, высовываться опасно, а не высовываться нельзя. Надо же знать, что делает водящий. Митька посмотрел на зеленоглазую: какая она сейчас — «Васька у папы» или «Лина у дедушки с бабушкой»? Лишь бы не начала ссориться. Не здесь и не сейчас.

— Хочешь туда пойти? На разведку? — догадалась зеленоглазая.

— Да нет, какая разведка, — покривил душой Блинков-младший. — Пошарю в доме, может, найду бензин или спички.

— Или топором по шее, — добавила Лина. — Мы уйдем, и все. Сейчас же! Без всяких разведок! Не хватало нам еще соваться в дом к этим типам.

— А ты знаешь, где они? — спросил Митька.

— В бараке или что там у них — в общем, на зимовье. Ты сам говорил.

— Я говорил «или — или». Или они собираются здесь пожить, или идти дальше. Если они здесь, то мы до ночи постараемся от них оторваться. А если ушли, то, наоборот, лучше сами здесь останемся, и пускай они от нас отрываются.

Зеленоглазая молчала. Кажется, Митька сумел ее убедить.

— Ладно, иди, — неохотно согласилась она. — Только быстренько, а то мне одной страшно.

— Быстренько нельзя, надо понаблюдать за домом хотя бы полчаса. Спать еще рано. Если они там, то как-нибудь себя проявят.

— Делай как знаешь, — махнула рукой Лина, — но учти, я вся на нервах!

Митька отвел ее от помойки, выбрал укромное место в кустах и бросил на землю куртку и парашют.

— Полежи. Хочешь, я тебя ветками замаскирую?

— И еловый веночек в ноги? Нет уж! Помру, тогда веточками меня присыплешь, — мрачно сострила Лина. Митьке не нравилось ее настроение.

Он вернулся к помойке. Заметных тропинок вокруг не было. Здесь жили только зимой, и протоптанные тогда тропинки растаяли вместе со снегом. Но срубленные кусты подсказали, куда идти.

Шагов через сто Митька вышел к длинному бревенчатому бараку с маленькими оконцами. Присел за куст и стал наблюдать.

В воздухе сразу же зазвенело. Давно не виделись. Днем комарье пряталось от солнца и только на ягоднике немного пустило кровь Митьке с Линой. Теперь солнце ушло за гору, да и лес был самый комариный — густой, сумрачный. Кровопийцы взялись за сыщика всерьез. Оранжевая папина пуховка осталась у Лины — на разведку в такой одежде не ходят, — а рубашку и голые руки комары облепили сплошной шевелящейся массой.

Митька терпел, внушая себе, что это полезно, люди специально платят за иглоукалывание. Колени он подтянул к груди, защищая то и другое, губы поджал и старался чаще моргать, отмахиваясь ресницами от лезущих в глаза. Комары стали забиваться в уши и в ноздри. Митька заткнул нос пальцами, чтобы не чихнуть, если какой-нибудь гад заберется поглубже.

В бараке было темно и тихо.

Митька отполз и стал обходить его кругом. Так, а это что, баня? По другую сторону барака стоял дом поменьше. Судя по узким, как бойницы, окошкам — точно баня. Но бани не окружают колючей проволокой. Странно. Если в бараке жили лесорубы-заключенные, а в маленьком доме — охрана, то почему «колючку» не намотали вокруг барака? Что ли, охрана не охраняла, а защищалась от лесорубов?

Что-то скрипнуло, и Митька замер с занесенной для шага ногой.

Еще скрип.

Митька заметил, как шевельнулась дверь барака, и отступил за сосну.

Скр-рип! — пронзительно, противно, хуже, чем звон комаров. Он выглянул и увидел того, кто его напугал. На пороге барака, сунув кончик носа за приоткрытую дверь, стояла тощая лисица.

Он выглянул и увидел того, кто его напугал. На пороге барака, сунув кончик носа за приоткрытую дверь, стояла тощая лисица.

Скр-рип! Лисица толкнула дверь носом и отступила. И снова: скр-рип! Митька понял, что хитрюга тоже в разведке. Только у нее разведка боем: сунуться в подозрительное место, пострелять, то есть поскрипеть, и, если противник обнаружит себя, удрать.

Скр-рип! — на этот раз лисица не отступила, а шмыгнула в барак. У Митьки был большой соблазн там ее и запереть. Но если даже на зимовье найдутся спички или бензин для зажигалки, есть лисицу — последнее дело, ее мясо пахнет псиной. К тому же она была союзницей: сделала Митькину работу, причем быстрее, чем сумел бы он сам. В бараке определенно никого нет, да и в доме тоже. Будь там люди, они бы вышли посмотреть, кто скрипит.

Осмелев, Митька скользнул к дому. Калитка в заборе с колючей проволокой была приоткрыта. Он шмыгнул вдоль стены и заглянул в разбитое окошко. В нос ударила вонь.