Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не обращайте внимания, – утешил он хана. – Мы их свяжем! Торопитесь освобождать ворота…
Потресов поднял над головой зажженный фитиль:
– Я могу помочь вам в этом позорном деле. Один только залп, и ворота полетят с петель… Глядите!..
Сразу став белым, как полотно, артиллерист поднес фитиль к запальнику, но Штоквиц перехватил его руку:
– Не подгоняйте событий, майор… Вы же не мальчик!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Солдаты – как знали: разбежались вовремя. Турки уже штурмовали стены. Началась горячая работа: отталкивать от стен штурмовые лестницы, на которых гроздьями повисли воющие турки и курды. Навстречу им неслись – при падении – частокол задранных пик и острые зубья камней…
– Кипяточку бы! – жаловались бывалые.
А критический момент штурма уже наступил. Или – или. Сейчас или никогда. Пацевич тоже понял это. По сути дела, он один из всех осажденных был самым строгим исполнителем приказа, который родился в его же голове, и он приводил этот собственный приказ в исполнение с настойчивостью, какой от него даже никто не ожидал.
– Куда вы, полковник? – остановил его Штоквиц.
Пацевич махнул рукой, убегая:
– Не стоять же… Надо успокоить турок. Скажу им, что сейчас мы уже выходим из крепости!
Задыхаясь пылью, под сухое чирканье шалых пуль, соскребавших со стен известку, Адам Платонович снова поднялся на крышу, с которой его было хорошо видно даже издали.
Разводя над головой руками, чтобы привлечь внимание турок, полковник громко закричал:
– Тохта, тохта! Барыш – мир…
Погон на его плече вдруг вздыбился под ударом пули и отлетел за спину, держась на одной пуговице, Пацевич резко вскрикнул от боли и, опускаясь на колени, стал медленно поворачиваться.
Толпа турок признала в нем «Пацевич-пашу», и ликующий рев врага долго не утихал над городом.
– Алла-а… Алла-а! – кричали турки.
Но тут многие увидели, как вторая пуля ударила Пацевича под правую лопатку, и полковник медленно осел на крышу. К нему подбежал юнкер Евдокимов, стараясь оттащить полковника в сторону. Адам Платонович сознания не терял и вскоре, поднявшись на ноги, сам направился к лестнице.
Проходя мимо Ватнина, он сказал только:
– Я ранен. И, кажется, сильно… Теперь вы можете делать все, что хотите. Меня это уже не касается!
Эти слова Пацевича, первые после его ранения, переданы автором дословно – в такой именно форме они и дошли до нас. А разрешение делать «все, что хотите» сразу развязало руки баязетскому гарнизону…
12Белые флаги тут же сорвали. Будто живительный ветер пробежал по фасам и казематам. Снова окутываясь дымом, цитадель вдруг заговорила в полную мощь своей силы – огнем и смехом, пальбой и свистом, руганью и пулями, ракетами и воплями.
– На стены, братцы! Бей их…
Клюгенау спокойно пронаблюдал, как Пацевича спустили с крыши, и, странно хмыкнув, барон спрятал «ле-фоше» в карман. Не спеша сойдя во двор, инженер направился сразу к воротам, чтобы укрепить их заново.
– А кто же теперь командует? – полюбопытствовал Исмаил-хан (имея, очевидно, себя на примете).
– Пока что я, – снебрежничал Клюгенау. – Вы, любезный хан, слишком старательно разворотили мои баррикады. И позвольте мне заняться их вторичным созиданием…
Хан Нахичеванский слез с лошади, надолго приник ухом к пыльной земле, потом с явным недоумением сказал:
– Воля аллаха! Они побежали, и скоро в нашей семье будет два генерала…
Баязет был окружен сверкающим поясом, – крепость медленно наполнялась пороховыми газами, которые не успевали выдувать сквозняки. Лавина турок уже тронулась в паническом бегстве, и капитан Сивицкий в госпитале невольно задержал корнцанг в руке.
– Я не могу оперировать, – сказал он. – Пылища, дым, шум… Пусть турки отбегут подальше. Все трясется…
Карабанов участия в стрельбе не принимал – он вышел на фас цитадели и, присев на краю крыши, остолбенело наблюдал за избиением врага. Коричневые камни постепенно делались красными от крови, по брустверам кровь ползла, сворачиваясь в пыли тяжелыми густыми струями…
– Здравствуй, лодырь, – подошел к нему веселый Ватнин. – А ты чего не стреляешь? Набивай руку, пригодится.
– Без меня хватает, – огрызнулся поручик.
Стрельба медленно утихала – турки, которые повезучее и полегче на ногу, успели убежать далеко. Ватнин присел на раскаленную крышу рядом с Карабановым.
– Про тебя, Елисеич, тут разно толкуют, – сказал он. – Говорят, что ты сегодня как бы… тово! Пиф-паф хотел себе сделать. – И есаул, приставив палец к виску, выразительно щелкнул языком. – Не знаю, правда сие или врут люди?
– Может, и правда! – согласился Карабанов.
Ватнин помолчал и вдруг зашептал ему на ухо:
– Слышь-ка, что я скажу тебе… Пацевича-то нашего помогли убрать от греха.
– Как это? – не понял Карабанов.
– Да так. Я-то здесь был, никуды не отлучался, так все видел… Первая пуля его в плечо вдарила. А вторая-то уже в спину жалила. Изнутри крепости, стало быть… Вот я и смекаю – не ты ли это, Елисеич?
Карабанов, дернувшись, встал:
– Иди ты к черту, есаул! Наверное, сам его шлепнул, а теперь «комедь ломаешь»…
Ватнин смутился.
– Оно, конешно, – сказал он. – Вы все благородные. Рази же от вас правду узнаешь?..
Карабанов ушел. В крепости, еще недавно погруженной в мрачное отчаяние, теперь царило какое-то бурное веселье.
С высоты фасов дружно выли казаки:
Ты, Расея, ты, Расея,Мать расейская земля,У меня, да у казака,Курчавые волоса…
Из казематов неслась строевая:
Мундир черный надевать,На ученье выезжать,Нам ученье не мученье,Между прочим – тяжело…
Тем временем, пока гарнизон распевал песни, а офицеры приняли на себя очередные заботы по обороне, Исмаил-хан Нахичевансний тихонько пробрался в кабинет Пацевича и прочно засел на продырявленном стуле начальника гарнизона. Это узурпаторское решение поселилось в голове Исмаил-хана как-то сразу – почти одним судорожным сокращением его скудных мозговых извилин. Просто хан, после разговора с Клюгенау, прикинул на весах «Табели о рангах» свое звание подполковника, и оно, тяжело брякнув, перетянуло все остальные, бывшие в гарнизоне, что и решило дальнейшее поведение Исмаил-хана.
Отыскав полковые печати, подполковник спрятал их у себя. Начальника определяло его первое распоряжение, и за этим дело у хана тоже не стало, – первое распоряжение тут же состоялось: было велено поймать и повесить Хаджи-Джамал-бека, которого подполковник имел основание опасаться, но лазутчика в крепости уже не оказалось. Далее, взломав печати на денежном ящике, Исмаил-хан денег в нем, к великому своему прискорбию, не обнаружил, но зато выгреб оттуда на стол около полусотни новеньких георгиевских крестов для солдат. Пацевич, по всему видать, был не охотником до поощрений и держал эти кресты у себя втуне…
Взволнованный, юнкер Евдокимов прибежал к Штоквицу, у которого собрались офицеры, и сообщил еще с порога:
– Господа, вы посмотрите, что делает Исмаил-хан!
– А что?
– Он раздает кресты. Полюбуйтесь, господа, – юноша показал зажатый в кулаке крестик, – я тоже получил.
Карабанов нервно рассмеялся. За ним громыхнул Ватнин, и только один Штоквиц остался серьезен.
– Прощайте, священные минуты Баязета, – торжественно изрек барон Клюгенау. – Сегодня последний день твоей бескорыстной защиты!
Штоквиц двинул кулаком по столу:
– Что за черт! Какие кресты? И почему именно Исмаил-хан раздает их по гарнизону?
Юнкер аккуратно положил свою награду на стол перед комендантом.
– Ну как же вы не понимаете, – ответил он. – Нахичеванский хан дорвался до власти, и теперь…
– Что-о? – разинул рот Штоквиц. – До какой это власти?
Евдокимов пожал плечами:
– Но вы же не станете отрицать, господин комендант, что по своему званию Исмаил-хан следует за выбывшим из строя полковником Пацевичем.
Штоквиц скрипнул зубами от ненависти:
– Ах, вот оно что! Основания законные… От одного только что избавились, а тут второй… Что вы хохочете, Клюгенау?
Прапорщик не скрывал своего смеха:
– Не обязан же я плакать, господин комендант, если нахожусь в балагане. Правда, за вход в этот балаган некоторые расплачиваются своей кровью. Однако смешное всегда остается смешным…
Ватнин брякнул об пол шашкой, ладонью снизу вверх взъерошил бороду.
– Охо-хо! – вздохнул он. – Противу звания не попрешь: он, как мы ни крутись, а все же подполковник…
И капитан Штоквиц, как следует подумав, сказал:
– Господа, мы здесь люди все свои, я буду говорить откровенно! Надо что-то изобрести такое, чтобы освободить гарнизон от полководческого гения Исмаил-хана.
– Но печати-то уже в его руках, – хмыкнул Карабанов.
– Печать – не честь. Ее можно дать хану подержать, а потом отобрать, – ответил Штоквиц, и тут ему доложили, что Сивицкий закончил оперировать Пацевича…
- Баязет. Том 1. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Реквием последней любви (сборник) - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Нечистая сила. Том 1 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Реквием каравану PQ-17 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Нечистая сила - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Куда делась наша тарелка - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Слово и дело. Книга первая. Царица престрашного зраку. Том 1 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Автограф под облаками - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Слово и дело. Книга первая. Царица престрашного зраку. Том 2 - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Моонзунд. Том 2 - Валентин Пикуль - Историческая проза