Аэропорт - Сергей Лойко

Медсестра Ника сидела в углу, переводя дух. Рядом еще один журналист задавал вопросы врачу. Ника вспомнила, что видела его раньше. Это был тот странный русский журналист, который, нацепив жовто-блакитную ленточку, задал Путину вопрос на украинском языке во время последней пресс-конференции, в декабре. Вопрос был абсолютно идиотский — введет ли Путин войска в Крым. Путин, естественно, назвал это домыслами и чушью, пообещав «мы шашкой махать не будем». Тут она снова перевела глаза на отца погибшего парня, который продолжал свой скорбный рассказ.

— «Тато, не хвилюйтеся! В мене е чарiвна оонiвська каска, нiчого зi мною не станеться». Ось такi останнi слова я вiд нього почув»[58] — Володымыр, отец Устыма, поднял каску с пола и долго смотрел на запекающуюся кровь, потом поднес пробитую каску к лицу, словно стараясь почуять тающий запах и уходящее тепло сына, попытался что‑то сказать, но речь его оборвалась на словах «блакитна каска»[59]. Он упал в кресло, опустил голову, и его массивные плечи вздрогнули.

Бывший милиционер, всю жизнь верно служивший своему Отечеству, сейчас он старался заглушить подступивший, неведомый ему ранее, приступ. У него почти получилось...

Он рассказал, что, как гражданин, поддерживал сына в его желании быть на Майдане. Как отец — возражал.

— Я не знаю, чи мусить Янукович стояти передi мною на колiнах, але я напевно знаю, що вiн мае сидiти перед мiжнародним трибуналом за те, що вiн зробив з моею краiною i з моiм сином, — жестко произнес напоследок отец[60].

У Устыма шансов выжить не было, как и у других одиннадцати, лежащих теперь рядом с ним в холле гостиницы «Украина», оборудованном под временный морг. Так сказала журналисту главный врач мобильной клиники Самообороны Майдана Ольга Богомолец.

— Снайпер или снайперы работали профессионально, — повторила она уже на выходе тому же журналисту. — У всех ранения в сердце или в голову. Все убиты пулей калибра семь шестьдесят два[61]. Стреляли на поражение.

Ника, глубоко вздохнув, снова отправилась на Институтскую, где продолжалась стрельба. На ней не было бронежилета. Сказала, что неудобно и он ей не идет! Зато на голове красовалась белая пластиковая каска с красным крестом. Мишень...

* * *

Алексей уже был в начале Институтской, напротив гостиницы «Украина», возле Октябрьского дворца — желтого старого здания с белыми колоннами. Он короткими перебежками пробирался вверх по улице. Мимо него сверху улицы в сторону «Украины» бегом проносили тела раненых и убитых. Выше по улице работали короткими очередями «Калашниковы» и единичными выстрелами СВД. Туда же, наверх, перемещались, согнувшись и перебежками, молодые ребята в строительных касках и мотоциклетных шлемах с деревянными и жестяными щитами. Они были не вооружены. У некоторых из оружия были лишь деревянные палки.

«Цык» — сработала СВД. Один из ребят на другой от Алексея стороне узкой улицы упал на спину, уронил щит, задергал ногами.

«Цык» - тут же второй выстрел. У парня, который наклонился к раненому, из пластикового шлема вырвался фонтанчик крови. Он упал рядом без движения. Первый раненый кричал, взывая о помощи. Алексей снимал всю эту страшную сцену телевиком через улицу. Он даже видел жуткую гримасу боли на лице раненого.

К раненому со всех ног снизу летел какой‑то невысокий щупловатый паренек в белой каске с красным крестом.

«Б...дь! — пронеслось в голове у Алексея, пока он выстраивал кадр в видоискателе. — На нем даже бронежилета нет! Что за...?!!! Это же не парень! Это девчонка!!!!!!!!!!!!!!!

ЭТО ЖЕ...!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!»

Ника подхватила раненого сзади под мышки, поволокла его вниз по улице. Не застегнутая каска сорвалась у нее с головы. Красный крест улетел.

Вдруг с противоположной стороны улицы сорвалась темная фигура с двумя камерами наперевес, в бронежилете и без каски и бросилась к Нике...

* * *

— Так, хорошо. Первый в минус. Второй его тащит. Все правильно. Молодцы, ребята, — тихо говорит себе под нос снайпер. — А ну‑ка мы его утяжелим десятью‑то граммулями.

Выстрел. В сердце. Объект свесил голову, затихает, ножками не сучит. С того, что тащил его, слетает каска.

«От страха? Прицеливаемся. Плавненько, Сережа, плавненько. Б...дь, это ж девчонка. Стоп. К ним кто‑то бежит», — стрелок переводит прицел на бегущего. Говорит громко вслух: — Журналист, по ходу. Две камеры.

— По журналисту минус, минус, — трещат наушники.

Стрелок переводит прицел на девчонку, к которой бежит журналист. Девчонка повернула голову к бегущему. Ее висок под темными локонами в прицеле. Стрелок задержался на секунду, смахивая пот с бровей. Выстрел. Облако дыма, прилетевшее с Крещатика, на секунду закрывает ему обзор.

— Работу закончили, работу закончили. Конец связи, — доносится металлический голос из наушников.

Снайпер, даже не глядя, попал или нет, деловито встает на колени, складывает винтовку, скручивает каремат, закрывает окно. Профессионал...

* * *

В прыжке Алексей сшиб Нику с колен. Пуля попала ему в бок, сломала ребро через броник. Ника лежала под ним. Повернув к нему голову и глядя в его глаза, неожиданно прошептала:

— А я тебя ждала... — и притянула его к себе обеими руками.

Стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Ясное холодное небо над Майданом готовилось принять свою первую Сотню...

ГЛАВА VI.

МЕДВЕДЬ-КОМБАТ

Бой был короткий. а потом

Глушили водку ледяную,

И выковыривал ножом

Из-под ногтей я кровь чужую.

Семен Гудзенко. Перед атакой17 ЯНВАРЯ 2015 ГОДА. КРАСНОКАМЕНСКИЙ АЭРОПОРТ

— Степа, дело пахнет керосином. У нас два тяжелых, — мрачно произнес Сергеич, грузный усатый старший лейтенант медицинской службы лет сорока пяти, самый пожилой из защитников КАПа. — Остальные трехсотые еще продержатся дня два-три, на подножном корму, что называется, а этих, Окуня и Акробата, нужно эвакуировать сегодня, иначе, как говорится, Аллаху акбар.

При этих словах ветеран перекрестился.

— Чекаемо на «чайок». Сергеiч. Казали, буде цiлих три сьогоднi[62], — ответил Бандер, перезаряжая свой «стечкин».

Все в КАПе знали Сергеича как Доктора Айболита и именно так к нему и обращались. Здесь он был настоящим старожилом. Пять-шесть бессменных ротаций, не меньше. Сергеич был местным богом. Киборги ему поклонялись. В него верили.

Очередной обстрел только-только закончился. Пыль и дымный пороховой смрад стеной стояли даже в КСП.

Сергеич перетряхнул свой медицинский рюкзак. Все лекарства и прочие средства привезли волонтеры еще с неделю назад. На расстеленную на полу грязную белую тряпку с блекло-бежевыми пятнами от йода и темными, почти черными от крови среди прочего вывалилась блестящая упаковка презервативов. Наверное, случайно затесалась, или какой‑то остряк так смешно пошутил.

— Нас здесь и без этого добра пялят день и ночь, — пробурчал Сергеич и положил упаковку в карман.

Осторожно перешагивая через стонущие мешки с ранеными и молчаливые с двухсотыми, в его угол КСП пробирается паренек лет двадцати, с горячим еще автоматом и в туго застегнутой каске.

Он контужен, почти ничего не слышит, быстро моргает слезящимися глазами, будто пытается длинными, как у девушки, ресницами стряхнуть с глаз какую‑то грязь, громко говорит, заикаясь. Из левого уха тонкой струйкой стекает кровь.

Сергеич привычно прячет сигаретку в кулаке и почти что обжигает себе руку, осматривая парня, водя молоточком перед его глазами.

— Поздравляю, будешь жить, — кричит Сергеич в солдатское ухо. — Отлежись сегодня. А вообще‑то, в позиционном боестолкновении каску нежелательно застегивать, тем более так туго.

— П-п-п-п-почему?

— Если пуля, особенно семь шестьдесят два, попадет в каску, может шею сломать, и заикаться, сынок, уже больше не будешь.

— Сп-п-п-п-асибо, Д-д-д-доктор Айболит, — солдат кричит в ответ и довольный, будто доктор его спас от смертельного ранения, идет к столу пить чай, если повезет с кипятком.

Во время последнего перемирия, в конце декабря, сепаратисты, усилившись свежими регулярными частями, прибывавшими из России чуть ли не по батальону каждый день, воспользовались моментом. Они превратили всю местность, примыкающую к КАПу, в самый настоящий укрепрайон, с тремя фортифицированными, как в учебнике, линиями обороны, бетонированными блиндажами, дотами и дзотами, обступающими КАП с трех сторон.

Утром командир украинской десантно-штурмовой бригады с позывным «Майк», чьи бойцы сейчас держали Аэропорт, с ужасом обнаружил, что даже для эвакуации убитых и раненых посылать в КАП ему больше нечего и некого. За неделю вся его техника — четырнадцать БМП, БТРов и «мотолыг», — была сожжена или выведена из строя. Не говоря уже о тяжелых потерях среди личного состава. В строю из двухсот пятидесяти двух бойцов (столько их было в начале операции месяц назад) осталось человек сто пятьдесят, включая тех, что в Аэропорту. В ангаре по соседству стояли две мертвые «бехи», которые механики уже разбирали на запчасти. И только приданная «арта» работала более или менее исправно.