Досье поэта-рецидивиста - Константин Корсар

Ничего поделать я всё равно больше не мог, и вскоре грусть моя сменилась сначала безразличием, а затем и покоем. Ручей службы зажурчал снова и побежал дальше, не встречая на пути своём высоких порогов проблем и каменных уступов неувязок.

Незаметно для меня наступил очередной хеппи нью еар и очередной халявный банкет, на котором было всё – нарисованные омары, фантазийное «Шато-Бордо» 1865 года, текила, бренди и коньяк, разлитые из одной ёмкости. Была и водка.

Взглянув на одну из бутылей, я почему-то вспомнил о Владлене, и оказалось, что моё воспоминание прозвучало каким-то чудом вслух.

– Ааааа… Этот алкаш… – послышалось со стороны столика, где кучно собрались дирибасы. – Не зря я его тогда уволил. Пьяный шатался по коридору с початой бутылкой водки и ещё уверял, что технику протирает.

Справа и слева послышался гомон.

– Наглец!..

– Даааа…

– Алкаш, ёп…

– Бухарь…

– Вот гад!..

Я промолчал. Добавлять что-то было уже бессмысленно. Воистину, делая добрые дела, старайся никому ими не навредить. Я помолчал ещё немного, взглянул по сторонам. Равнодушие и презрение повисло в воздухе и на лицах окружающих. Взял бутылку, откупорив, щедро налил содержимого соседям по столу и с улыбкой сказал: «За всё доброе и хорошее, друзья!» – да тихо выпил за Владлена и вместо него.

Мысли из никуда

Эпитафия неизвестному еврею: имя твоё бессмертно, подвиг неизвестен.

Взлёт грехопадения.

Слава Догу.

Религия умрёт, когда наука родит абсолютную истину.

Союз читателей России.

У Йети есть жена и дети?

Работа, приносящая удовольствие, зачастую только им и вознаграждается.

Наших дней Дориан Грей

Водка подходила к концу. Мы тихо сидели на берегу Иртыша в центре города напротив областной администрации в надежде узреть кого-нибудь из руководства региона. Лето ещё было в самом разгаре, и ночь выдалась теплая. Не спеша беседуя, мы тихо выпивали в ночном полумраке, тревожась, что кончается запивон. Наш берег плыл вдоль реки, свет костра улетал по спокойной глади смешивающихся на наших глазах Оми и Иртыша. Костер быстро прогорал, и нам приходилось постоянно подбрасывать в него ветки, рассыпанные по берегу весенним паводком.

– Пойду схожу в туалет! – сказал Бидон и скрылся в полутьме зарослей ив. Прошло пять минут, а он всё не возвращался. Через десять минут мы окликнули его – ответа не последовало. Через пятнадцать минут мы обшарили заросли, но Бидона не обнаружили – видимо, он аннигилировал. Особо мы не волновались – корешок наш не первый раз уходил по-английски. Допили водку, сходили по нужде, заодно потушив костер, и пошли пешком домой по ночному городу. На улицах ни души. Отсутствие людей меня всегда радовало. Казалось, что весь мир в этот момент принадлежит лишь мне. Ночные прогулки я и мои друзья могли себе позволить. Мы учились в институте, и никто из нас не был ещё обременен ответственной должностью, а в институт можно было и не ходить – учебный год ещё не начался. Можно было не ходить, даже если бы он и начался.

Бидон был крепкий тип. Роста среднего, с квадратным лицом и телом – иногда мне казалось, что с такой же кубической душой. В целом положительный человек, но любил мышкануть что-нибудь, особенно деньги. Видимо, выпивка на халяву казалась во сто крат приятнее, а к приятному, как известно, стремится каждый уважающий себя человек.

Частенько Бидон неожиданно для всех вставал, говорил нечто вроде «сейчас приду», «пойду-ка я куплю сигарет» или милое «пройдусь…» и уходил в только ему ведомое место. Потом мы узнавали, как он отлично провел время после расставания с нами: выиграл пятьсот рублей в казино и пропил их, выиграл тысячу на бильярде и промотал её с маркером, обманул лоха на полторы тысячи и незабываемо их прогудел с бывшими одноклассниками. С нами почему-то он никогда так не веселился. Видимо, с нами всегда была тоска и мрак. Да и сами мы давно уже ему опротивели, и наши рожи казались свиными рылами. Другого объяснения его поведению не нахожу.

Так вот, однажды Бидон вышел с вечеринки. Ушел студентом по-маленькому в кустарник, а вернулся через два года голубым беретом из гор Дагестана. Столь долгому отсутствию Бидона никто не удивился. Просто выпили за возвращение корешка.

Бидон и до армии был не очень-то разговорчив – после же всё больше пил и курил да думал думу, выгрызающую ему весь мозг, что-то постоянно анализировал и припоминал, вспоминал и переживал снова и снова в своём квадратном, по форме черепа, мозгу. Глаза его в такие моменты упирались в одну точку, тело цепенело. Возможно, он ни о чём и не думал – просто так ему было кайфово, так он отдыхал, отдыхал от жизни, как будто тяготившей его чем-то.

У Бидона было два школьных дружка. Один носил хорошее победоносное имя, второй чем-то напоминал жестами и наружностью дворового пса. Бидон после армии крепко с ними сдружился на почве злоупотребления алкогольной продукцией, но узнали мы об их крепкой мужской привязанности (не подумайте ничего плохого) позднее, как и о том, что злоупотребляли они не только водочкой.

Первый дружок Бидонов был весьма весёлым и приятным в общении человеком. Вся человечность в нём растворялась парой-тройкой стопок водки, как растворялось хлоркой пятно от упавшей котлеты на белой рубашке. После чекана водки человек этот становился неуправляемым, асоциальным, как стая бешеных псов.

Корешок Бидона с оперативной кличкой «Собака» был более умён – не выставлял свою агрессию на всеобщее обозрение, однако был не менее омерзителен даже в трезвом уме. К тому же он употреблял тяжёлые наркотики, что не является признаком высокоразвитости интеллекта.

Всё шло своим чередом: Бидон и кореша пили, курили, веселились. Затем просто пили и курили. Позже стали курить и на бодрячке веселиться. Чуть позже просто курить. Затем начали колоть и веселиться. И в итоге просто колоть…

Разговоры не помогали. Бидон становился прожжённым нарком. Несколько раз мы встречали его в состоянии реактивного наркотического полёта. Он говорил то же, что и все такие типы: «Да хоть щас завяжу и больше не буду! Я не наркоман! Чуть-чуть для бодрячка покурили кокса…» Но верить в это становилось всё труднее, хотя многие ему всё ещё одалживали «на лечение больной бабушки», «на отмазку от милиции» и прочие первоочередные душещипательные дела наркоманов. Долгов он не отдавал, и вскоре круг потенциальных кредиторов резко сузился.

И вот свершилось – он сел. Но не в лужу, а на зону. Мастер спорта по альпинизму. Ученик лучшей и старейшей гимназии города, студент педагогического вуза, «голубой берет» и… зэка Бидон! Невероятно причудливая траектория жизни. Браво, Бидон!

За что его закрыли, мы не знали. Известно было лишь, что когда-то давно он «открыто похитил пять тысяч рублей у официантки в кафе». Проще говоря, подбежал, вырвал из рук деньги и убежал. Его изловили и пожурили. Дело как-то уладили. В этот раз, видимо, все было гораздо серьёзней. Впоследствии при вопросе, за что он подсел на тюрьму, Бидон просто и обыденно произнёс следующую фразу: «Отобрал у лоха ноутбук – поймали…» Прошёл год, затем второй. О Бидоне не было известий, и память начала стирать о нём воспоминания. Как будто безымянный электрик методично веерно отключал питание на участках мозга, зафиксировавших подвиги героя. Все контакты его были удалены из телефонов, записных книжек, из подкорки и сознания.

И вот случилось то, чего я никак не ожидал и где-то в глубине душе страшился.

Пятница, вечер, около десяти, звонок на сотовый, неизвестный номер… Беру…

– Алё, алё…

– Привет, как дела? – заговорил мужской голос в трубке, почти не разделяя слова.

– Здорово, неплохо…

– Ты меня, наверное, не узнал? – продолжал голос.

– Нет, не узнал.

– Это я, Бидон.

– А, привет, Бидон.

Слова мои прозвучали как-то сухо и обыденно. «Да и ладно», – подумал я.

– Встретиться не желаешь?

– Да нет.

…В общем, встретились.

Внешний вид Бидона изменился не очень – он не постарел и не помолодел, не поправился и не похудел. Армия, бухло, наркотики, зона его как будто законсервировали. На это обратили внимание все. Он же обратил внимание, что мы сильно изменились. Ещё бы – пока мы жили, он застрял во времени и не трогался с места. Пострадала от путешествия во времени лишь его одежда. На ботинках красовалась сантиметровая дыра, в куртке явно кто-то красил потолок, футболка была, похоже, трофейная… ещё с армии.

Я обсуждал с Бидоном в тот день только книги. Особенно мне понравилась беседа о Дориане Грее. Только человек, познавший тяготы, способен понять глубину этого произведения, только не сломленный судьбой способен осознать всю вечную современность этого текста Оскара Уайлда. Бидон вроде бы соответствовал сей характеристике – пострадал от своей глупости, но не был ею сломлен.

Бидон говорил, что завязал со своим прошлым, и все присутствовавшие в это почти поверили. «Ещё пара встреч, и мы станем старыми друзьями», – подумал я.