Пластилиновые гномики, или Поездка в Мексику - Александр Шленский

Но Тину этот ответ только обозлил: «Все обязанности у тебя поделены между женой, тещей и кошкой. А что ты оставил для меня? Ничего! Вот и иди, корми свою гадкую кошку, а про меня вообще забудь!». Я холодно повернулся и пошел домой кормить Офелию вонючей скользкой кашей, наваренной тещей впрок из овсяной крупы с непотрошенной мойвой и прочей мелкой рыбьей сволочью без собственного имени, на ценнике которой в рыбном магазине значилось: «Мелочь крупная». Кошка Офелия встретила меня в коридоре суровым, сумрачным взглядом. Испереживалась, сидя в одиночестве, обиделась… Поела свою кашу молча, не глядя мне в глаза, и потрусила под стол. На руки не хотела идти. Я ее все же поймал и взял на руки: тело напряженное, загривок нахохленный, прячет глаза и не урчит. Обиделась… Ленка всегда говорила: кошка – тоже человек.

Офелия, нежная крыжовенноглазая Офелия, помяукни меня в своих молитвах! Я так скучаю по тебе… Здесь в Америке, за многие тысячи километров от тебя, мне снится твоя шелковистая шерстка и умильный взгляд. Офелия, ты никогда не выходила даже за порог квартиры, лишь раз случайно выскочила на лестничную клетку. Как ты тогда испугалась… Офелия, бедная Офелия, ведь и ты тоже, как и я, всю жизнь прожила «У»… Тебя не выпускали из квартиры, хотели уберечь от улицы. Ты жила «У» и не знала свободы, не знала улицы, как я когда-то не знал Америки. Теперь я знаю Америку, а тебе, Офелия, так никогда и не попасть на улицу. Ты так и умрешь от старости в изученой до последней трещинки, до последней не убираемой годами паутинки на потолке, тещиной квартире – в квартире, где теперь нет меня… Да и буду ли я там когда-нибудь? Как это страшно – покидать на всю жизнь гнездо, пусть даже чужое и нелюбимое… Черт побери!.. Щеки мокрые. Ну и дела… До Америки я отродясь не плакал, даже в детстве. Наверное, я что-то сегодня неправильное съел. Будем считать, что это пицца виновата.

А может, и не пицца, может, и не Ленка вовсе, может – это сам во всем и виноват? Точно! Это я во всем виноват. Только я сам. И нет мне теперь пути ни в Мексику, ни назад в Ленкину квартиру, ни в Воронеж к родителям – никуда. Всюду я чужой. Я от всех отлип, от всех кроме Ленки, от которой я смогу отлипнуть только когда кого-нибудь из нас не будет. Или ее, или меня. И мне вовсе не надо садиться в швейцарский самолет, мне вовсе не нужно ехать в Мексику, чтобы отлипнуть раз и навсегда. Я могу найти свою Мексику гораздо ближе. Надо только решиться. Мне кажется, что я решился. Утром проверим. А сейчас – спать, писатель Толстоевский, гений, Мейерхольд!

Вот, собственно, и все. У этого дневника уже никогда не будет продолжения.

А.Ш.

13.06.98

Здравствуй, дорогой племянник!

Я решил воспользоваться любезным предложением твоей супруги Леночки и написать тебе по Интернету. Очень непривычен для меня этот вид общения. Старое доброе бумажное письмо при всей его несовременности несравненно душевнее. Спасибо тебе большое за присланную монографию. Ты второпях забыл ее надписать мне в подарок, а может быть сейчас даримые книги уже не надписывают, считая это несовременным, но это ерунда. Главное, что ты меня не забываешь, и это греет мне душу и не дает одичать одному среди моих дорогих стеклышек и стекляшек, над которыми ты посмеивался.

Ты знаешь, Валерик, о чем я подумал? Я уже стар, давно достиг пенсионного возраста, и мне пора подумывать об уходе со службы в почетную отставку. Я мог бы разменять свою квартиру так чтобы оставить тебе однокомнатную квартиру в Москве и съехаться с сестрой, то есть с твоей мамой и папой. Они меня давно зовут к себе. А вы с Леночкой будете жить сами по себе, а ко мне и к Наталье Петровне ездить в гости, когда захотите. Что ты об этом думаешь? Я очень тревожусь за тебя, что ты там один в Америке, а Леночка связана матерью по рукам и ногам и не может к тебе приехать. Бог знает, что Америка тебе даст, а семью так ты можешь потерять. Взвесь все за и против и напиши мне, что ты решил.

Я очень соскучился по тебе. Мне тебя не хватает. Так хочется тебя увидеть, поиграть и попеть вдвоем. Ведь у нас здорово получалось! Можно было быть пригласить твоих маму и папу и Наталью Петровну и дать всем большой концерт в честь твоего возвращения.

Ну целую тебя, дорогой племянник. Удачи тебе во всем, силы душевной и мудрости в делах житейских.

Искренне любящий тебя,

Твой лиценциат Видриейра – uncle Albert