Шериф с Мэр-Ривер - Дэн Робинс

— Не могу я понять, с чего бы это тебе быть на моей стороне, если ты работаешь на Трента?

— А почему нет? — вспыхнул Тим.

— Сам знаешь, как многие из нас относятся к мэру Тренту… А ты, между прочим, — ты держишь свое обещание: ни капли спиртного индейцам?

— Да.

— Не похоже что-то… Они получают свое пойло, как и раньше. И я слышал, что берется оно отсюда.

— У меня другие сведения, — настаивал Тим, хотя в нем закипал гнев от мысли, что кто-то может действовать за его спиной.

— Я бы на твоем месте приглядел за ними получше. Если, конечно, ты действительно настроен сдержать свое обещание.

— Настроен, и всерьез, — заверил его Тим.

После того, как фермер ушел, Паркер переговорил с угрюмым барменом Герби. Тот сказал, что никто из них не отпускал сиу ни капли спиртного. Но Тиму показалось, что отвечал он как-то неуверенно и уклончиво. Расспрашивать Морана Тим не стал, зная, что правды от того не добьешься. Он решил скрытно проследить за шулером. Если Моран попадется — это и будет повод уволить его.

В один из ближайших вечеров в салун заглянул преподобный Абель Грей. Было еще рано, и зал был почти пуст. Грей улыбнулся Тиму и сказал:

— Мы совсем потеряли тебя из виду в последнее время.

Тим был смущен: он намеренно избегал встреч со священником и его дочкой.

— Я тут как привязанный…

Священник пристально оглядел зал и заметил:

— Странно: у тебя такое большое помещение каждую ночь переполнено, а я в моей маленькой церкви не могу собрать даже небольшую группу…

Тим печально усмехнулся:

— Я предупреждал вас, преподобный: перспективы для церкви в Мэд-Ривер — не из лучших.

Похоже было, что пожилой священник смирился со своей участью.

— Я не отказываюсь от задуманного, уверяю вас в этом. Но это печально.

— Я сожалею.

Преподобный переменил тему:

— Я пришел не случайно. Моя дочь собирается приготовить на завтра парадный ужин. Ведь завтра — мой день рождения. Мы оба хотели бы, чтобы ты присоединился к нам.

Тим заколебался:

— Не так просто будет вырваться отсюда…

— Знаю. Но мы могли бы устроить торжество пораньше. Ведь публика соберется здесь поздно ночью.

— Что ж, тогда смогу к вам присоединиться. Но мне придется рано вас покинуть.

Проповедник обрадовался:

— Сабрина и я — мы это понимаем. Убедишься: она превосходно готовит. У нас будет жареный цыпленок по-мэрилендски, это мое любимое блюдо. Ровно в шесть часов, договорились?

— Хорошо, я буду, — согласился Тим.

…Сабрина встретила его в светло-зеленом платье, которое было так к лицу красавице-блондинке. Обед оказался потрясающим. А что сотворили женские руки с грязными комнатами позади лавки! На окнах — роскошные занавески, на стенах — новые обои…

Лавка также была отделана заново. Отмытые добела стены и кафедра проповедника выглядели отлично. После обеда Сабрина и ее отец провели Тима по своим владениям. Поднявшись на кафедру, священник сказал:

— Мне очень приятно, что мы сумели повлиять на нескольких местных индейцев. Обнаружилось, что они не так уж и плохи.

— Рад за вас, — сказал Тим натянуто. Эту тему ему не хотелось обсуждать.

Сабрина укоризненно покачала головой:

— Я знаю, у тебя есть предубеждения… Но индейцы здесь — в самом отчаянном положении. Они жалуются, что их обманывают в местных лавках, и вообще скверно с ними обходятся. Но принимают это покорно…

Преподобный обратился к Тиму:

— Ты ведь знаешь, что они продолжают получать спиртное?

— Да, я уже слышал, — признался Тим. — Уверяю — я тут не при чем.

Пожилой священник одобрительно кивнул.

— Я рад это слышать.

Спустя некоторое время он извинился, сказав, что должен навестить кого-то из его паствы, и оставил Сабрину и Тима вдвоем.

Они вернулись в уютную жилую комнату. Усевшись на свое любимое местечко, Сабрина спросила:

— Вы по-прежнему считаете, что у вас хорошая работа?

Он пожал плечами.

— Это работа, которую я знаю.

— Но вы были фермером… — сказала она.

— Был когда-то.

— Вам никогда не приходила мысль — вернуться к той жизни?

— Никогда.

— Я понимаю, — сказала она грустно и умолкла.

Тим долго не решался нарушить неловкое молчание. Наконец, сказал:

— Мужчине тяжело оглядываться назад. Еще тяжелее — начинать сначала. Ведь ты уже не тот, что был когда-то.

Блондинка озабоченно взглянула на него:

— Я боюсь за тебя, Тим.

То, что она впервые обратилась к нему по имени, и тон, каким она это сказала, поразили его. Он спросил:

— Почему?

— Сам знаешь. Назревает что-то ужасное. Все до единого говорят, что девушка-шериф не в состоянии поддерживать порядок. Папа думает, что она не потеряла свое место лишь благодаря поддержке тех, кто попирает законы.

— Если придет беда, каждый из нас окажется в опасности. А насчет Сьюзан Слейд твой папа ошибается. Она старается…

— Но она — всего лишь девушка, такая же, как я!

— Нет, не такая. Ее отец был здесь шерифом до нее, и она знает, что значит — быть представителем закона. И помощник у нее хороший…

Блондинка поднялась:

— Ты говоришь так, словно действительно веришь, что она способна держать город в руках!

— Она неплохо справляется со своим делом.

— Ты не влюбился в нее, Тим?

Он удивленно поднял брови:

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю… — беспомощно ответила девушка. — То, как ты о ней говоришь, наводит на мысль, что она много значит для тебя.

Он проглотил комок, подступивший к горлу.

— Я думаю, она заслуживает доверия.

— Я понимаю, — сказала тихо Сабрина.

— И я повторю: твой отец ошибается, если думает, что она заодно с местными воротилами.

Было заметно, что Сабрина расстроена.

— Я передам ему твои слова, — пообещала она.

Тим обеспокоено заглянул ей в глаза.

— Если что стрясется, вам двоим придется хуже всех — тебе и твоему отцу.

Блондинка покраснела:

— Мы не так напуганы или слабы, как вам кажется, мистер Паркер!

— Теперь уже — «мистер Паркер»?

— Не говорите о нас свысока лишь потому, что мы пытаемся делать людям добро, — сказала она, явно готовясь расплакаться.

— Ты ошибаешься. Я не насмехаюсь над тобой, — сказал Тим торжественно, беря ее за руки. — Но я знаю, что порядочные люди — такие, как вы, — всегда принимают на себя первый удар.

Слезы потекли по ее щекам.

— Я ужасно боюсь, Тим, за папу, за тебя, за всех нас!

Он прижал ее к себе и поцеловал. И тут же разжал руки:

— Извини. Я не имел права…

В ее глазах была нежность.

— Ты его имеешь…

— Ты не поняла!