И возродится легенда (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна

Аллея распахнулась в простор куртин, фонтанов и пологой лестницы, раскинувшей крылья в обе стороны, а над ней взмыла в небо прочерченная узкими, блестящими окнами замковая стена.

И домес Имельдский весело произнес:

— Вот мы и дома.

— Ничего себе хоромы, — Батрисс задрала голову к потолку, едва войдя в замковый холл.

— Ты не стесняйся, проходи.

— А я разве когда стесняюсь? — она дернула плечиком, сверля взглядом слуг и охрану.

— Вот и хорошо. Посидим по-дружески, как в старые времена.

Лель отдал несколько распоряжений и повел гостей за собой длинной галереей, подпертой каменными столбами. На плитах пола лежали солнечные пятна, своды эхом отмечали шаги.

— Я бы завел вас в трактир, но его хозяин скончается от счастья, а завсегдатаи навсегда потеряют аппетит.

Домес отпер окованную полосами железа полукруглую дверь — в цепь связанных арками сводчатых залов. Сквозь пыльные окна с трудом проникали солнечные лучи.

— Ничего, напьемся здесь, — Батрисс, потянувшись, постучала кулаком ему в плечо. — Всегда мечтала о чем-то изысканном. Лишь бы вина и закуси было много.

Лель осклабился:

— Это уж непременно. И никаких посторонних, слуг и отравителей. Будете подливать себе сами.

Видно было, что за этой частью замка почти не ухаживали. Ну, разве что время от времени смахивали пыль, выбивали постели да настилали свежий тростник на полу. А так… здесь все осталось в неприкосновенности с самой войны. Даже удушливый запах крови таился по углам.

Но… разожгли огонь в камине, засветили ароматические свечи в тяжелых, заляпанных воском подсвечниках, внесли зелень и нарезанную ломтями свинину на деревянных подносах. Откупорили бочонок славного вина — и вот она, жизнь, прогоняет тени прошлого. Пусть клубятся себе под сводами и не отзываются болью за грудиной.

Когда первый голод был утолен, контрабандистку потянуло на подвиги. Или на воспоминания.

Она дернула на себя тяжеленную дубовую дверцу и сунула нос в полутемный пустой покой.

— А моя кровать… кровать сохранилась? — Батрисс с опасным прищуром взглянула на Леля.

— Ну, еще бы! Вот так иной раз стою, — он подпер кулаком подбородок, — гляжу на нее и тебя вспоминаю… с ужасом.

Мужчины рассмеялись, а контрабандистка надулась.

Дым принес подсвечник со свечами, озарив широченную постель, укрытую комковатым серым одеялом.

— А помнишь, как ты прыгала на ней, Бат? — он мечтательно завел глаза к пыльному балдахину. Вероятно, отмечая, откуда и докуда прыгала.

— Еще бы! Я бы и с тобой тут покувыркалась, но ты занимался ранеными, и пришлось развлекаться в одиночестве.

— Неправда, — Эриль широко улыбнулась. — Я пыталась заснуть на второй половине, и ты мне жутко мешала.

— Пф-ф! Какая неженка! Кто хочет спать — тот спит.

Эрили вспомнилась пригибающая к земле тяжелая усталость. Вуивр едва успела расставить посты и свалилась бы, где стояла, если бы кто-то не подхватил и не дотащил до постели.

— Налей еще, Янтарь, в горле от пыли першит.

Оборотень косо взглянул на мага, но все же наплескал ему в чашу густое вино, похожее на кровь. Пустили чашу по кругу.

Через какое-то время голова осталась легка, а ноги у всех отказывали и язык заплетался. И расспросы Леля, зачем вдруг вся компания собралась и в Имельду приехала, казались естественными и закономерными.

— Вообще-то мы не к тебе, …ик, не к тебе, — поводила пальцем у себе перед носом Бат. — Мы к Алене… нарушить …ик, семейную идиллию. Она тут, на болоте, трактир…

Лель кивком подтвердил: знаю.

— А к тебе — не. К королю! Нам король не указ. Нам кромешники повелели разобраться. Именем Корабельщика. Потому что мир …ик гибнет!

— Охо-хонюшки… — вздохнул Дым, прижимая голову Батрисс к груди. — Что ты городишь?

— Огород?

Дым покрутил головой, словно спрашивая у всех совета, как вразумить пьяную красавицу.

— Владыки властвую, церковники молятся, пророки пророчат… Ничего особенного, — Лель покачал сережку в ухе. — Я не понимаю, отчего кромешникам пришло в голову, что этот мир нужно спасать. Но, возможно… я что-то проглядел?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Меня, такую красивую! — вырвалась Батрисс у мага и попыталась возлечь домесу на колени.

— Кромешники так напутают, что потом всем миром не распутаешь, — буркнул Дым, оттаскивая контрабандистку за косы. — Надо же собственную жадность оправдать перед людьми. И желание власти.

— А ты не желаешь, — сверкнул Янтарь очами, — власти? Все маги…

— Сволочи. Ты повторяешься, друг мой.

— Вот этого, — пьяно потряс рукой оборотень, — не нужно. Я с магами дружбу не вожу… И другим… не советую.

— Здесь… жарко, — заметил домес в пространство. — Не желаете ли прогуляться по стене, сударыня?

Он склонился перед вуивр.

— П-прогуляйся! — дала разрешение Батрисс, локтем отталкиваясь от Дыма. — А то он свалится со стены.

— А так они свалятся вдвоем.

— Ер-рунда! Только не з-задерживайтесь. А то все выпьем без вас.

Холодный ветер снаружи заставил Эриль с Лелем протрезветь, и они довольно ловко вскарабкались по лестнице и пошли по гребню стены, огибая безмолвных часовых, шагающих туда и обратно, и через башню попали в верхнюю галерею, нависающую над парком; выстланную досками и подпертую просмоленными балками. Там часовых не было.

Как-то совсем незаметно наступила ночь.

Туша замка заслоняла луну, набрасывала на парк и город густую тень, а небо впереди было усеянным звездами, зыбким, прочерченным с боков зубцами башен и стен. Словно сцена или, скорее, наполненный дыханием зрителей темный зал. В любой миг Эриль могла сосредоточиться и увидеть мир, как вуивр — ясно и четко, не глядя на ночь. Но не хотела этого. Ловила прикосновения холодного ветра на щеках, звездное мерцание, шевеление ветвей внизу… И словно не парк отделял дворец от спящего города. Словно сотни стай пролегли между ними.

Эриль поежилась, и Лель набросил ей на плечи плащ. Его рубаха резко засветилась в темноте. Лицо и кисти рук казались черными рядом с этой белизной, даже режущей глаза.

— Ты замерзнешь.

Он шевельнул плечом: Эриль скорее угадала, чем заметила движение.

— Это было здесь. Или чуть подальше.

— Что было?

— Меня спихнули вниз любезные родственники. Спешили выслужиться перед Лидаром.

— Лель.

— Я обещал тебе показать однажды.

Он крепко сжал запястье Эрили горячими пальцами.

— Не гляди вниз. Тут высоко.

— Я не боюсь.

— Ну, да. Я все забываю, что ты оборотень. Молния разящая…

— Оборотень у нас Янтарь, — попыталась отшутиться она.

— Тогда был день, яркий-яркий. Праздничный. Впрочем, в детстве все дни праздничные. Я не ожидал, что оно так скоро закончится. Меня толкнули, я помню, как камень крошился из-под ноги. Я тогда верил, что умею летать. А теперь крылья сложены за спиной и никогда не расправятся.

— Я должна тебя пожалеть?

— Мне никто ничего не должен.

— Лель, — Эриль движением плеча стряхнула плащ. — Мы завтра уедем. А ты женись и живи долго и счастливо.

Он хмыкнул, так и не выпустив руки вуивр.

— А не получится долго и счастливо. Без тебя.

Свободной рукой он вытянул из-за ворота кораблик, стиснул в ладони.

— Прости, я пьян. Мне следовало держать язык за зубами. Постой! А почему у тебя рука перевязана?

Вуивр криво ухмыльнулась:

— Я не резала себе вены.

Глаза Леля блеснули в темноте.

— Такое… я подумал бы о тебе в последнюю очередь. Садись и рассказывай.

И добавил мягко:

— Пожалуйста.

— Тебе шпионы не доложили?

Горбун коротко хохотнул.

— Это ты о домоправительнице?

И добавил, вздыхая:

— Мои соглядатаи не так сильны, как бы мне хотелось. И не так плотно тебя обставили. Иначе бы ты не исчезла.

В запахах дыма и сырой земли крепость плыла среди звезд, как огромный корабль. Эриль сидела с Лелем на плаще, этим же плащом укрываясь. И губы привычно рассказывали, а память подсовывала воспоминания: как они падали от усталости то на лапник, то на топчан в заброшенной хижине, то на сырой мох у костра. И засыпали тяжелым сном без сновидений, прижимаясь друг к другу, чтобы плаща хватило на двоих.