Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

Его открытое, веселое лицо, любезность и простота обхождения понравились всем. Знакомясь и пожимая каждому руку, Уклонский весело подмигнул на костер, от которого вкусно тянуло жарившимся шашлыком.

— Прямо как будто ожидали гостя, — сказал он, принимая из рук Талызина шампур с жирным шашлыком.

— А это родительский чихирек… с устатку очень пользительно, — протягивая ему деревянную чашку с вином, сказал есаул Карпов, один из наиболее именитых казачьих старшин, приближенных к Ермолову.

— Не откажусь. О кавказском вине у нас в Петербурге ходят легенды, — сказал Уклонский. Он долго, не отрываясь, пил чихирь. Наконец, осушив чашу, тяжело передохнул и не без усилия сказал: — Однако этот ковш стоит кубка Большого орла. Осушить его надо иметь немало мужества!

— Просим, просим! — зашумели офицеры, окружив Уклонского и шутливо кланяясь.

— Мрайвол жамиер, — запел застольную грузинскую песню капитан Джавахишвили, снова протягивая фельдъегерю наполненную чашу.

Офицеры нестройно и как попало подтягивали ему.

— Что с вами сделаешь, господа! В чужой монастырь со своим уставом не лезь, — засмеялся Уклонский и, поднеся ко рту чашу, стал медленно осушать ее.

Талызин оглянулся, ища кого-то глазами. Казаки конвойной полусотни спешились, равнодушно ожидая дальнейших действий фельдъегеря.

— А теперь, если разрешите, — отставляя пустую чашу и переводя дух, сказал Уклонский, — направимся в крепость.

— Вместе с вами! — разбирая коней, заговорили офицеры.

Фельдъегерь влез в свой возок, казаки посадились на коней, и вся только что шумно пировавшая компания на мелкой рыси затрусила вокруг возка, позади которого скакала полусотня.

Ермолов сидел за столом, раскладывая старинный пасьянс «Капризы Помпадур». Генерал был сосредоточен. Карты не ложились в нужном порядке, и валеты мешали маркизе, которую изображала червовая дама, встретиться в паре с трефовым королем. На плечи Ермолова был накинут широкий грузинский архалук, из-под которого выглядывала белая нижняя рубаха, кисти шелкового пояска, стягивавшего талию, — все говорило о том, что генерал даже и не подозревал о приезде царского фельдъегеря, возок которого уже подкатил к крыльцу.

Заслышав стук колес и голоса, Ермолов, подняв левую бровь, прислушался к шуму. В дверь постучали.

— Войдите, — продолжая раскладывать карты, сказал генерал.

В комнату, звеня шпорами, сияя новенькими эполетами и придерживая кивер у груди, вошел Уклонский, за которым гурьбой следовали Талызин, Шимановский, Воейков, Сергей Ермолов, Джавахишвили, Жихарев, за спиной которого был виден Грибоедов с дымившейся трубкой в руках.

— По именному высочайшему повелению к вашему высокопревосходительству фельдъегерь гвардии капитан Уклонский! — делая три шага вперед и застывая перед поднявшимся с места Ермоловым, доложил Уклонский.

— Прошу обождать одну минуту, прошу извинить, — сказал генерал и вошел в свою спальню. Минуты через три, уже в сюртуке с генеральскими погонами, с шашкой на боку и Георгием в петлице, он появился перед Уклонским.

— Слушаю приказание моего государя, — сказал Ермолов, поднося руку к козырьку фуражки.

Офицеры, стоя «смирно», смотрели на Уклонского. Вошедший позже всех Грибоедов, бледный и взволнованный, стоял у двери рядом с Талызиным.

— Его высокопревосходительством начальником главного штаба бароном Дибичем велено передать в собственные ваши руки, — торжественно сказал Уклонский, вынимая из сумки пакет с четырьмя сургучными по краям и одной в середине печатями. — Указ его величества! — громко произнес фельдъегерь.

Все настороженно смотрели на пакет, который медленно и осторожно, стараясь не сломать печати, вскрывал Ермолов. Талызин, легко и неслышно ступая на носки, стал за плечами генерала.

Ермолов расправил бумагу.

— Окуляры! — негромко сказал он.

Талызин достал из кармана футляр с очками, и, передавая их Ермолову, быстро пробежал глазами по развернутой бумаге.

«…Следственная комиссия… коллежский асессор Грибоедов… предлагается вам…» — прочел он и отступил назад.

Ермолов надел на нос очки, разгладил бумагу и стал медленно читать высочайшее повеление. Пока он читал, Талызин, встретив настороженный взгляд Грибоедова, чуть заметно кивнул ему головой и вышел из комнаты; следом за ним шагнул и Грибоедов.

Ермолов дважды перечитал высочайшую бумагу, затем бережно сложил ее и уложив снова в конверт, спрятал в боковой карман сюртука.

— Господа офицеры, прошу познакомиться, гвардии капитан Уклонский, — обращаясь к офицерам, представил гостя генерал.

— Да мы уже познакомились, успели даже вашего превосходного вина отведать, — улыбаясь, сказал Уклонский.

— Да-а-с? — с самым простодушным видом удивился Ермолов. — Где же это было?

— А у поста, что перед крепостью. Там оказию встречали, ну и, как водится, чихирь с шашлыком поднесли гостю, — разглаживая черные густые усы, поспешил ответить капитан Джавахишвили.

— Добрый кавказский обычай! Его нужно соблюдать свято. А чачей гостя не угощевали? — осведомился генерал.

— Чем? — не понял фельдъегерь.

— Чачей. Это виноградная водка грузин. Отменного качества и крепости, доложу вам, — засмеялся Ермолов, — а раз не угощевали, то за сие возьмусь я сам. К столу, господа! Время завтрака! — И он гостеприимно указал Уклонскому на табуретку. — Снимайте сабли и шашки, — разрешил он офицерам, — и послушаем столичных новостей. Я чаю, вы нам расскажете многое, о чем наслышаны и не наслышаны мы.

— Новостей миллион, — снимая палаш и передавая его казаку, сказал фельдъегерь. — Разные: и добрые, и плохие, и петербургские сплетни, и столичные дела… Все расскажу, господа!

— Просим, просим! Ведь мы тут одними только слухами да письмами и живем, — заговорили, рассаживаясь, офицеры.

В дверях появился Грибоедов. На этот раз он был спокоен. Его близорукие, слегка прищуренные глаза смотрели уверенно и даже чуточку улыбались.

Талызин, выйдя из комнаты, быстро сбежал во двор и, подозвав казачьего урядника Разсветаева, что-то сказал ему.

— Слушаюсь, вашсокбродь, сею минутою исполним, — негромко ответил урядник и, понизив голос, добавил: — Камардин их высокоблагородия, господина Грибоедова Алексашка уже занимаются этим. Их арбу отвели в лесок, не извольте беспокоиться, вашсокбродь, сделано все в аккурате!

— Спасибо, Разсветаев! Доброе дело делаем, нужного человека спасаем. Скажи Алексашке, чтобы поторопился, и оба забудьте обо всем!

— Не извольте сумлеваться, вашсокбродь! Мы тоже наслышаны кой о чем и понимаем.

Урядник вскочил на коня, а Талызин вернулся в дом. Когда он вошел, капитан Джавахишвили наливал гостю большой стакан желтоватой водки — чачи.

— Чистая виноградная, от нее на душе покой, голова светлеет, а сердце радуется, — угощая Уклонского, говорил капитан.

— Боюсь, что от всех этих кавказских питий вовсе потеряешь голову! — прикладываясь к чаче, сказал Уклонский. — И пахнет спиртом. Боюсь, ваше высокопревосходительство, с ног собьет.

— Ну что чача в ваши годы, — махнув рукой, засмеялся Ермолов. — В тридцать лет я в Германии пивал какой-то ликер, от которого кони с ног валились, а мы, гусары и артиллеристы, только лучше дрались с французом!

Он перехватил взгляд вошедшего Талызина и, поднявшись с места, сказал:

— Господа! От имени собравшихся здесь офицеров, от частей вверенного мне корпуса и от своего лично имею счастье поднять тост за здравие его императорского величества Николая Павловича. Виват! Виват! — осушая стакан с кизляркой, закончил генерал.

— Ура его императорскому величеству государю Николаю Павловичу! — высоко поднимая стакан с чачей, звонко закричал Уклонский.

— Ура! Виват! Ура!! — нестройным, шумным хором подхватили офицеры, высоко поднимая стаканы и чаши с вином.

Талызин, стоя у двери, не замеченный никем, кроме генерала, чуть заметно улыбнулся и утвердительно кивнул. Грибоедов просветлел. Держа в руке стакан с чихирем, он подошел к Уклонскому и очень приветливо и тепло сказал:

— Извините, что за общим шумом и движением не успел представиться…

— Не надо, Александр Сергеевич, к чему это? Кто у нас в столице и Москве не знает вас и вашего столь же знаменитого тезку Пушкина? Мы, офицеры гвардии, наизусть знаем ваше блистательное «Горе от ума!» — И он тепло и с уважением пожал руку поэта.

— Рад, очень рад случаю познакомиться с вами, — сказал Грибоедов. — Какие новости, что творится в столице? Я чаю, новостей у вас тьма?

Уклонский сел, и офицеры, не стесняемые присутствием генерала, стали спрашивать его о столице, о 14 декабря, о волнениях среди войск, задавая самые разнообразные и откровенные вопросы, на которые Уклонский также откровенно, пространно и охотно отвечал.