Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская

жителей в людей.

Но в чистом виде художники выжить не смогли бы никак.

Племя ХО, с которым пересеклась я в юности, несомненно происходило от общего корня – от пещерных художников. За тысячелетия оно разрослось и стало неоднородным. Уже после Каина с Авелем большая часть Художников все же превратилась в Оформителей. Они нашли заказчика проще и ближе, чем Бог. Но нужно отдать людям ХО должное – лучшие из них, настоящие мастера, сохранившие древнее нелепое стремление останавливать мгновения на века, искали не только богатых, но и духовно развитых покровителей. Они во все времена участвовали в воспитании заказчиков. Все властители мира, даже советские начальники, иногда уставали от кровавой борьбы за власть, задумывались о посмертном величии. В зрелые годы вожди при молчаливом, но очевидном участии ХО превращались в усталых патрициев, мечтавших о собственном рае, о вечной жизни после смерти. И три поколения советских вождей, меняясь, верили в свой собственный – гранитный, мраморный, бронзовый вечный Рим, а по бедности и необходимости – в бетонный, фанерный и гипсовый. К чему я об этом?.. С детства хорошо помню сельский клуб с бархатным занавесом, с огромными гипсовыми бюстами Ленина и Сталина, с портретами скучных людей в багетовых рамах… Советское племя ХО, как уж могло, повсеместно воплощало мечты вождей и начальников среднего звена посредством доступных материалов. Не их вина, что часто получалась просто шиза, не имеющая отношения к божьим вспышкам быстротечной и прекрасной жизни, к мгновениям, которые действительно стоило и хотелось остановить. Но Художники, ставшие Оформителями, не растерялись. Они хорошо разглядели своих заказчиков и создали для них наш пресловутый соцреализм – несуществующую и самую абстрактную из реальностей, можно сказать, – СоцСюрРеализм. Да. Вот что, на самом-то деле, было сработано в огромных количествах и дано в ощущениях жаждущим рая гражданам, родившимся в СССР… Такая вот квазиматерия.

Вас зеен вир ауф унзерем Бильд?..[5]

Вас зеен вир… Так в моей буртымской школе любила повторять учительница немецкого языка, красавица Галина Александровна Замятина. И я с тех пор не ленюсь спрашивать себя: «Что мы видим на нашей картинке?» И постоянно с интересом разглядываю как картины протекающей жизни, так и произведения Х и О. Просто так, мимоходом поглядываю. Но все же по детской привычке, бывает, задумываюсь о том, что же в самом деле вижу на них. Иногда догадываюсь о Заказчиках. Иногда, когда догадаться не удается, просто оцениваю, так сказать, мастерство исполнителя. И начинаю подозревать: может, это сделал Художник?.. Все реже они встречаются, эти пещерные, эти чистые и одинокие, разговаривающие с Богом.

Но бывает, что уши заказчика торчат за каждым мазком по холсту, а картинка всё ж хороша! И – мне нравится!.. Что ж, очень просто: видимо, мне приглянулся человек, ее заказавший и оплативший. Возможно, мечты Заказчика, качественно воплощенные Оформителем, совпали с моими? Ведь и заказчики бывают людьми достойнейшими и даже милыми. Но разницу я все-таки, надеюсь, чувствовать не разучилась. Еще дядька мой, инженер-оформитель Аркаша Косых, говаривал: «Не надо путать вилку с бутылкой».

Главный инженер

Парторг с профоргом переждали шелестящие аплодисменты, не перешедшие в овации, и предложили задавать вопросы. Но в этот момент в зал заседаний уверенной походкой вошел неожиданно элегантный мужчина. На голове короткий седой ежик. Одет в костюм-тройку! Твидовый! И его небрежно повязанный узкий галстук был обыкновенного тусклого цвета, но – ей-богу! – вязаный. Крепкий и быстрый, он подошел к столу на сцене и пожал руки профоргу с парторгом. Я почувствовала, что мой дядька напрягся.

Возможно, Аркаша почувствовал всеми фибрами души, что вошедший вполне годится ему в Заказчики. Не знаю. Но действительно, в этом стремительном, хотя и не слишком молодом мужчине, в этом некрасивом красавце прочно сидел стиль будущего времени, эпохи еще не случившейся, но мечтаемой. Которая, правда, на моей памяти так и не случилась.

Помню, я спросила:

– Это кто?

– Главный инженер завода.

Конечно, я немедленно вспомнила Евгению Павловну и прочувствовала Аркашину боль.

– Вы ведь тоже инженер, – глупо сказала я.

– Нет, – хмуро ответил Аркаша. – Я тайный агент, и концы в воду… Кончай болтать.

Главный инженер уже стоял на трибуне. Первым делом он извинился, что опоздал. И объяснил почему:

– Я разбирал предложения Аркадия Семеновича Косых по оформлению завода к празднику Октября. Очень интересные, яркие предложения. На эскизах все выглядит хорошо. Одобряю. Но особенно порадовали перспективные разработки в области технического дизайна в цехах под номерами шесть, четырнадцать и пятьдесят один, и сто восемнадцать. Красиво придумано, со знанием мировых тенденций, с тонким пониманием технологических цепочек и техники безопасности. По моим расчетам проект товарища Косых в скором времени сможет повысить производительность труда и улучшить общую трудовую атмосферу на УХЗ. Аркадий Семенович сообщил, что работал над проектом не один, а при поддержке коллектива х/о УХЗ. Товарищи, ваш проект я намерен представить в головное министерство.

Главный инженер сделал паузу, и зал, загудев, зааплодировал. Особенно Стасик Пуговица в первом ряду, просто подпрыгивал. Я покосилась на своего дядьку. Он не хлопал. Но порозовел, как от работы на гиперболоиде. Только глаза были опущены, и слезы не лились. Главный инженер поднял руку, зал стих.

– Что касается оформления колонны УХЗ на демонстрации, это не по моей части. Советуйтесь с профкомом и парткомом, делайте, что должны и умеете. С моей стороны одна просьба: прямо сейчас подавайте четкие заявки на всякие необходимые конструкции, инструменты и материалы в механические и столярные мастерские завода. Вот Аркадий Семенович такие заявки уже подал, еще на прошлой неделе. Не затягивайте и вы. Всё, товарищи, я закончил.

Меня этот человек поразил. Краткий и точный. И я подумала, ведь он, наверное, тоже ленинградец. Как и его жена, стоматолог Евгения Павловна.

Инженер ждать конца аплодисментов не стал, вышел, как вошел, – стремительно. Парторг с профоргом только переглянуться успели. Профорг совещание закрыл. Но присутствующие, хоть и встали с кресел, расходиться не спешили, потоптались, потрепались друг с другом, а некоторые повалили в мастерскую к Аркаше.

И я пошла, чтобы забрать свою торбу. Появился у меня такой мешок, типа рюкзака для книг, был он сделан мамой из разноцветных кусков кожи, замши и прочих лоскутов. Мама его мне еще летом подарила, но я долго не решалась им пользоваться. Сшит он был мамой на древней ручной машинке «Тевтония», которая любой материал пробивала толстой немецкой иглой с длинным ушком. Осенью в день моего рождения мама достала позабытый мною мешок из шкафа и спросила:

– Почему подаренную мною торбу не носишь?.. У нее, мне кажется, есть свой шарм. Если хочешь – стиль…

Я торбу разглядела и вдруг согласилась. Просто маме надо было сразу назвать мешок — торбой