Слезы пустыни - Халима Башир

как она.

— Почему ты так часто дерешься, Ратиби? — спрашивал он. — Пусть твои братья дерутся. Если ты будешь так махать кулаками, люди скажут, что ты буйная, взбалмошная девочка.

— Я дерусь не потому, что мне это нравится, абба, — отвечала я. — Просто я защищаюсь.

На самом деле драться мне действительно нравилось, и я знала, что во мне было достаточно горячего бабушкиного духа, чтобы в этом преуспевать. Я сказала это лишь для того, чтобы утешить отца. Мне хотелось, чтобы он продолжал верить, что я хорошая, благонравная папина дочка.

Омер же, напротив, довольно открыто нарывался на неприятности. Рядом с деревней были поля, в которых мы выращивали сорго, кукурузу и кунжут. Отец нанял нескольких парней, чтобы ходить за скотиной, но бабуля настояла, что пищу для себя мы должны выращивать сами. Мы ждали начала дождей, прежде чем приступить к посеву, и каждому из нас, детей, полагалось посеять по три или четыре ряда сорго и кукурузы.

На следующий день после первых дождей мы отправились в поля. Бабуля отсчитала для нас по равной порции семян. Сперва мы острыми копалками проделали во влажной земле ряды отверстий. Затем каждый пошел вдоль своего ряда, бросая по два-три семечка в ямку и притаптывая влажную землю босыми ногами. В конце посева ноги жгло, они опухали, и нужно было их отскрести и дать им отдохнуть.

Перед тем как покинуть поля, мы делали джахуб кададж — пугало. Мы срезали две палки — одна чуть короче другой, — связывали их крест-накрест и втыкали в землю ту, что подлиннее. А потом напяливали на них лохмотья и повязывали на голове пугала старый тюрбан. Когда задувал ветер, джахуб кададж казался бегущим по полю человеком, и это отпугивало птиц.

В большинстве семей дети постоянно соперничают друг с другом, и мы с братьями не были исключением. Когда Омер в первый раз пошел с нами в поля, я задумала сыграть с мальчиками шутку. Если я схитрю и брошу в одну дырочку вдвое больше семян, чем положено, то и с посевом управлюсь вдвое быстрее. Бабуля удивлялась, что я так скоро закончила работу, а я радовалась, глядя на злющую физиономию Омера.

Но через неделю мы вернулись, чтобы проверить посевы, и мой трюк был обнаружен. Молодые растения в моих рядах росли слишком плотно и скоро принялись бы заглушать друг друга.

— Кто это сделал? — спросила бабуля.

Никто не ответил.

— Я спрашиваю, кто это сделал? Чья работа? Кто сжульничал?

— Это он! — выпалила я, обвиняюще тыча пальцем в Мохаммеда.

— Мохаммед! — фыркнула бабуля. — Я могла бы и догадаться!

Мохаммед разрыдался:

— Это не я! Это не я! Она врет, она врет.

Я повернулась к Омеру:

— Ну тогда наверняка он. Он же маленький, что он понимает.

Омер вызывающе выпятил грудь:

— А что, если это и правда я? Что, если это сделал я? Что тогда?

— Кто из вас это сделал? — настойчиво спросила бабуля.

— Это сделал я, — повторил Омер. — Я это сделал. И что теперь будет?

Мгновение бабуля стояла пораженная. Затем схватила Омера, перекинула через колено и отшлепала. Но сердце ее, конечно, к этому не лежало. И даже избей она младшего внука до полусмерти, он бы ни за что не заплакал. Это просто было не в его характере. Позднее я часто задавалась вопросом, действительно ли Омер верил, что обманные ряды принадлежали ему. Но скорее всего, этому негоднику просто нравилось влипать в переделки.

На балках крыши в своей хижине бабуля обычно подвешивала сетку из рафии, в которой хранила лакомства. Омер сообразил, что, встав на деревянную табуретку, расщепленной палкой может отцепить сетку. Он спускал ее вниз, и мы с Мо подходили, чтобы заглянуть внутрь. Завидев что-нибудь вкусное, мы не могли удержаться, чтобы не откусить кусочек. Кусочек превращался в кусок, и в мгновение ока ничего не оставалось.

Ожидая вечером гостей, бабуля отправлялась за своей сеткой и обнаруживала, что та пуста. Бабуля впадала в ярость, и мы трое со всех ног неслись прочь со двора. Когда ей удавалось поймать меня или Мо, мы пытались переложить вину на других. Но если попадался Омер, он с гордостью объявлял себя вором и спрашивал, что бабуля собирается с этим поделать.

А она никогда не могла долго злиться на Омера — слишком уж любила его. Бабуля постоянно рассказывала ему истории о старых временах, о героических подвигах загава. Однажды к ней явились старики загава, муж с женой. Они сидели целую вечность, пили горячий сладкий мятный чай и болтали. Когда они собрались уходить, бабуля сгребла нас, внуков, в охапку.

— Видите этого старика? — объявила она. — Когда-то, задолго до вашего рождения, он был великим охотником. Он пошел в лес и в одиночку убил хьяра.

Мы с удивлением смотрели на него. Хьяр — леопард — один из самых грозных хищников в наших краях.

— Но как он убил хьяра? — спросила я.

— Он был очень смелый, — продолжала бабуля. — И, как и все великие воины загава, очень умный. Он обманул хьяра — вот как он его убил.

— А я то же самое сделаю, — гордо объявил Омер. — Вырасту большой и убью хьяра.

Я ткнула его в животик:

— Разве что в мечтах, толстячок!

Бабуля затрещиной заставила меня замолчать.

— Угадайте, как он обманул хьяра?

Мы покачали головами.

— Тогда я вам скажу. Сначала он зарезал козу. Взял тушу и поехал в лес. Он искал и искал, пока не нашел свежие следы леопарда. Потом он слез со своего ишака и принялся копать яму. А когда выкопал, покрыл ее ветками и травой, старыми листьями и грязью, и она стала совсем незаметна.

Бабуля замолчала; глаза ее блестели от возбуждения.

— А дальше что было? — выпалила я, не в силах молчать.

— Ну, этот человек был очень, очень умным. Он влез на дерево и привязал козу к ветке. Потом он спрятался и принялся ждать. Поздно ночью на тропинке появился хьяр. Он шел и принюхивался в темноте. Он чуял запах мертвой козы и ощущал в воздухе ее кровь.

После того что бабуля рассказала дальше, мне стало немного жаль леопарда.

Он прыгнул вперед, чтобы схватить козу, но земля внезапно подалась под ним. Как только великолепное животное упало в яму, охотник спрыгнул с дерева с копьем в руке. Хьяр загребал лапами и рычал, нападая, но выскочить из ловушки не мог.

— Этот леопард — он был очень красивый? — спросила я. — Я имею в виду — хьяр.

Бабуля злобно зыркнула на меня:

— Красивый? Красивый? Он был