Фаворитка Наполеона - Эдмон Лепеллетье

Вдруг слух заговорщиков поразил какой-то неприятный повторяющийся, нудный звук; он был настолько неприятен, что они прервали наконец разговор.

– Жозеф, ты слышишь этот звук? – обратился Трюфем к Трестайону.

– Он исходит с этой стороны. Кто-то находится в соседней комнате. Может быть, за нами шпионят?

– Гм… можно было бы подумать, что это храп спящего человека, – сказал Серван, который, встав из-за стола, приложил ухо к деревянной перегородке.

– Тех людей, что так крепко спят, следует остерегаться, – заметил Трестайон. – Мы были застигнуты врасплох, атакованы и проведены этими двумя лжебарышниками из гостиницы «Почта». Тот, кто храпит в настоящую минуту, наверное, из их клики. Пойду посмотрю. И если он спит лишь наполовину, то я угощу его таким сном, при котором не будят своих соседей.

Бросив свирепый взгляд на перегородку, Трестайон потянулся за ножом и вытащил его наполовину из ножен. В нем клокотала затаенная ярость, и оружие, не употребленное в происшедшем смятении на площади, жгло теперь и подстрекало его руку.

Он вышел из зала, вошел в коридор, подошел к соседней комнате и, не давая себе труда открыть, высадил дверь могучим ударом плеча и с ножом наготове в руке кинулся в середину комнаты.

Уронив голову на стол, заставленный пустыми бутылками, какой-то человек спал и храпел вовсю. Он не шелохнулся при неожиданном вторжении Трестайона, и его натуральные мехи продолжали все так же регулярно раздуваться. В закапанном салом подсвечнике уныло догорала оплывшая, немилосердно чадившая свеча.

Трестайон крикнул:

– Принесите огня!

Трюфем и Серван, стоявшие наготове в коридоре, чтобы в случае надобности успеть прийти вовремя на помощь, кинулись на зов и принесли требуемое.

Трестайон поднес свечу к лицу незнакомца, продолжавшего свой концерт.

– Тсс… скажите, пожалуйста! Ведь можно подумать, что он и в самом деле спит! – произнес Трестайон с занесенным ножом, с тем чтобы при первом же движении незнакомца всадить его ему в горло.

– Это какой-нибудь запоздавший гуляка. Пойдем, Жозеф, не станем попусту тратить время; пусть себе переваривает свое вино! – сказал Серван, делая шаг к двери.

Трестайон уже собирался последовать за ним, как спящий вдруг вздрогнул и протяжно вздохнул. Он переменил позу и подложил себе руки под голову в виде подушки. На свет показалось его покрасневшее лицо.

– Да это же наш звонарь! – воскликнул Жозеф Дюпон.

Трюфем и Серван вернулись обратно. Снова приблизили свет, сильно встряхнули Улисса Рабастуля и стали дуть в лицо… Так как на дне бутылки оставалось еще немного вина, то Серван вылил жидкость ему на лоб и смочил виски. Трюфем хлопал звонаря по щекам, а Трестайон тряс его изо всей силы, ворча под нос:

– Как он здесь очутился? Да еще спящим? Вот разъяснение закрытой церкви и отсутствия звона «Анжелюса».

В конце концов Улисс приоткрыл-таки один глаз. Он с величайшим изумлением взглянул на окружавших его трех человек и сделал усилие, чтобы заговорить.

– А-а-а… это вы, товарищи? – пролепетал он. – Ну, необходимо велеть принести свеженьких бутылочек… много бу-тылочек… бу-тылочек.

И, будто обессилев от сделанного усилия, его заплетающийся язык снова умолк, словно язык безмолвствующего колокола. Звонарь уронил голову на импровизированную подушку и собрался снова предаться сну.

– Этот негодный пьяница все сгубил! Уж, право, не знаю, что удерживает меня от того, чтобы послать его заканчивать свой сон в преисподнюю! – воскликнул Трестайон.

– У него нет ключей при себе! – заметил Трюфем, тщательно обшарив звонаря.

– В таком случае его во что бы то ни стало нужно разбудить, – сказал Трестайон.

Серван взял дымившуюся на столе свечу и просунул ее догоравший фитиль между пальцами спящего звонаря. В комнате разнесся запах паленого мяса. Звонарь от страшной боли очнулся.

– Что? Что такое? – растерянно спрашивал он, и его обожженные пальцы машинально зажали угасшую светильню.

– Ключи! Негодяй! Скажешь ли ты, куда ты девал церковные ключи? – крикнул Трестайон, приставляя кинжал к груди Улисса.

Обезумевший звонарь не мог прийти в себя и мысленно спрашивал себя: не чудится ли ему весь этот кошмар? Он растерянно глядел на окружающих его трех человек.

– А! Ключи, – промолвил он наконец. – Они здесь, у меня в кармане. – Обожженными пальцами он полез в карман, но страшная боль заставила его громко вскрикнуть. Все это, вместе взятое, отрезвило его, и он с изумлением прошептал: – Их нет там!

– Мы прекрасно знаем, подлая тварь, что в твоем кармане ключей больше нет! Но где они? Где ты посеял их? Их украли у тебя? – крикнул Трестайон.

– Вовсе не украли… Может быть, маркиз де Мобрейль, пока я спал, взял их у меня, со своим другом, графом де Сигэ. Это два прекрасных, учтивых господина…

– Ты видел их? Они были здесь? Да отвечай же! – приказал Трестайон, свирепея все более и более.

Звонарь, с усилием тряхнув головой, промолвил:

– Я видел их и говорил с ними… они пригласили меня… Они были очень довольны, что все идет так хорошо. Я сказал им, что Жозеф все объяснил мне. Скажи, пожалуйста, да ведь Жозеф – это ты самый! Ха-ха! Вот так история! Это Жозеф разыгрывает комедию. Хочешь выпить, Жозеф? Я ставлю бутылку. От этого заживут мои болячки на пальцах. Не могу понять, что бы это могло быть, но это дьявольски болит. Бутылочку! А? Я плачу за нее! – И, радуясь тому, что узнал Трестайона, звонарь громко захохотал.

– Договоришь ли ты до конца, презренный пьянчужка? – с бешенством прошептал Трестаион, хватая звонаря за горло и сбивая его с ног. – У тебя отняли ключи?

– Я не говорю этого, но весьма вероятно, что, увидев меня спящим, маркиз не пожелал тревожить меня… он был так любезен! И вот, вероятно, он взял у меня ключи отнести их моей жене, чтобы она могла за меня звонить к «Анжелюсу». Пф… он, конечно, не мог знать, что у моей жены есть вторая связка.

– У твоей жены есть вторая связка этих ключей? – с живостью переспросил Серван. – Ну, не все еще потеряно!

– Значит, не все еще потеряно, – сказал Трестаион. – Серван, беги к жене этого скота и возьми у нее ключи. Лишь только они будут в твоих руках, ты откроешь церковные двери и станешь вовсю звонить к «Анжелюсу», а окончишь набатом. Наши тотчас же сбегутся. Решено!

Серван поспешил к жене звонаря.

Трестайон и Трюфем остались одни с Улиссом Рабастулем и всеми силами старались выжать из него рассказ о происшедшем.

Все еще отуманенный винными парами, Улисс бессвязно лепетал лишь какие-то отрывочные фразы; в них неизменно фигурировал маркиз де Мобрейль, которого он видел и который разговаривал с ним. После этого звонарь снова впадал в прострацию.

– Ничего не понять из всего этого! – прошептал Трестайон. – Приехал ли действительно маркиз де Мобрейль в Оргон? Эта история с пропавшими ключами более чем подозрительна! И этот «Анжелюс», к которому не было звона, несмотря на все данные инструкции… Прямо ум за разум заходит!

– Может быть, де Мобрейль запретил звонить. Он знал, что Бонапарт имеет здесь защитников. Он, верно, решил отложить дело… потому-то и не было сигнала.

– Это было бы очень странно. Маркиз де Мобрейль уведомил бы нас; он был предупрежден о нашем присутствии. И почему звонарь пьян, как польский улан?

– Маркиз, вероятно, заплатил ему за его усердие. Он от нечего делать и выпил в ожидании сигнала.

– Твои объяснения правдоподобны, Трюфем, но все-таки не удовлетворяют меня. Я по-прежнему склонен думать, что нас выдали, и только тогда поверю в существование маркиза де Мобрейля, когда увижу его.

В эту минуту в ночном воздухе раздался звон к «Анжелюсу».

– Это сигнал! Серван достал ключи и подает сигнал! – воскликнул Трестайон. – Сейчас явятся наши друзья, мы должны стать во главе их! Брось этого пьяницу! Надо действовать! Пойдем!

Спускаясь по лестнице, они увидели на пороге гостиницы красивого офицера, которому хозяин отвесил почтительный поклон. В нескольких шагах стояла дорожная карета, из которой с любопытством выглядывали две женские головки. Невдалеке стоял мужчина в плаще, наблюдая одновременно за обеими женщинами и за офицером.

Заметив, что хозяин гостиницы избегает определенных ответов на вопросы офицера, человек в плаще приблизился к ним со словами:

– Вы можете спокойно сообщить все необходимые сведения о приезде и пребывании здесь узурпатора. Я полагаю, что вы добрый роялист?

– Пресвятая Дева! Роялист ли я? Спросите вот у них; они тоже стоят за правое дело! – воскликнул трактирщик, указывая на Трестайона и Трюфема, которые остановились, прислушиваясь к этому разговору.

Сделав незаметно какой-то знак офицеру, человек в плаще продолжал:

– Пред вами один из величайших врагов Бонапарта, маркиз де Мобрейль, у которого я имею честь быть управляющим. – И он почтительно поклонился тому, кого назвал маркизом де Мобрейль.