Дело человеческое - Татьяна Свичкарь

Курсанты шли строем за его гробом… Салют был над могилой.

А мы с ним переписывались, и после — в его комнате увидели портрет — он увеличил мою фотографию, и еще там лежала стопка моих писем.

Его командование прислало эти письма мне на Сахалин. И еще кое-какие его вещи. В сопроводительном письме было написано, как Владимир Николаевич умер.

Я получала письма на центральном телеграфе. И когда открыла конверт, и прочла, и до меня дошло — я отбежала в угол, и рыдала, наверное, на весь зал — что не успела Владимира Николаевича, которого любила как отца — взять к себе жить.

— Лидия Николаевна, а практику вы проходили?..

— На комбинате Микояна. Там делали балыки, и вялили воблу, и изготавливали консервы из осетровых рыб. Много всего! Кушать там можно было, а вот с собой унести — ни Боже мой.

Одну девочку поймали. Она была родом из села, в Астрахани жила где-то в общежитии. И видно — закончились у нее деньги… Так она, там где резинки от чулок, попыталась спрятать селедку. Несколько рыб, меньше чем на полтора килограмма.

Устроили показательный суд! Собрали весь коллектив комбината — более двух тысяч человек. Девочке этой дали восемь лет — столько же сколько ярым ворам, рецидивистам — чтобы запугать рабочих, чтобы ничего больше не выносили.

— А почему распределение Вам дали так далеко, на Сахалин?

— Это целая история. Хозяин мой квартирный, Илья Павлович, хотел устроить меня в систему МВД, где работал сам. Он вообще частенько повторял, что я — его старшая дочь. Забавно: мне 16 лет, ему 33. Но я не хотела в МВД — зачем тогда училась, мучилась с дипломом?

Я хотела работать по специальности.

Но неожиданно нам — мне и нескольким девочкам — представилась возможность на льготных условиях поступить в Рыбвтуз. Наш преподаватель был назначен председателем приемной комиссии. Он нас и позвал. Кстати, мои подруги окончили этот институт, впоследствии стали директорами заводов.

И я обрадовалась, что выпало такое счастье — получить высшее образование! Но прежде чем принять окончательное решение, нужно было посоветоваться с мамой, съездить домой.

Помню, Илья Павлович повел меня тогда на рынок, и купил туфли на каблуках. Первые в жизни нарядные туфли! Все переплетенные такими хлястиками, сеточкой, а каблук высокий — высокий…

Я сейчас думаю — хозяева не настаивали, чтобы я осталась, потому что у них умирала дочь. Впереди трагедия, похороны. И держать меня еще пять лет у себя…

Когда я приехала в Сталинград, мама медлила с ответом. Переговорила по телефону с Ниной. И конечное ее решение было таким:

— Учиться никогда не поздно. К тому же — не стоит поступать в институт по блату. Некрасиво это, надо надеяться только на свои силы. Сейчас учатся старшие, помоги им получить образование — зарабатывай, высылай деньги. А потом они вдвоем станут учить тебя — ты окажешься в льготном положении.

Делать нечего, вернулась я в Астрахань с таким ответом. И приехала комиссия, которая занималась распределением. Помню, возглавлял ее министр рыбной промышленности Бабаян. Мы все толпились в коридорчике, нас вызывали по одному, рассматривали личные дела, беседовали…

Зашла я … Сидит министр — маленький, толстенький. Увидел, что перед ним совсем девочка, и стал со мной разговаривать, как с маленькой.

— Предлагаю вам Уссурийский край — там интересно, тигры.

— Да дело-то не в тиграх, — говорю, — Мне сестер учить надо.

Рассказала, что одна учится в мединституте, а другая только что поступила в аспирантуру.

— О, тогда я вам хорошее место подберу… Смотрите — вот Дальний Восток, а вот Сахалин… Всего только этот пролив переехать — он как ниточка, и все равно вы уже не дома — но станете вы получать намного больше, согласно коэффициенту. В два раза больше. Учите на здоровье своих сестер! Правильное вы решение вынесли, умное!

— Как же Петр вас отпустил?

Все эти годы мы с ним были неразлучны. Придет он к моей хозяйке, тете Фае — дров наколет, воды натаскает, мяса нарубит… мы ели кондер — мясной суп с пшеном.

В церковь меня Петр провожал. То за святой водой, то просто на службу… А храм после войны был битком забит. И вот надо идти за просвирками, или за водой… Петр вот так… тихонечко людей раздвигал, такая сила у него в руках — я шла, как по открытой дороге…

Тетя Фая часто лежала в больнице, и я старалась помочь семье, чем могла. Шла на рынок — там продавали черную икру. Ее заворачивали в пергаментную бумагу — откроешь, она плавает в жиру… Куплю булочку, икры — и еду к тете Фае в больницу на другой конец города.

Илье Павловичу стирала белье. В корыте, на доске. Я сама худенькая, маленькая — как уж я стирала, хорошо — или плохо — не знаю. А только один раз решила постирать байковое одеяло, которое мне в техникуме дали. Под расписку дали, чтобы я, уезжая, вернула. Да и расщедрились-то потому, что я из Сталинграда.

Я одеяло замочила в холодной воде, потом выстирала — оно такое хорошее стало, желтое. А повесила на веревку сохнуть — глянь, и нету. Стащили. Как меня потом главбух ругал!

— Знаем мы вас, аферистов! Ты его, наверное, продала…

Я стою и плачу:

— Ну честное слово — я его так хорошо отстирала, оно такое было чистое… Выхожу — смотрю, веревка пустая…

И вот, когда я заканчивала техникум — Петр с ребятами отправился в дальнее плаванье. В загранку, на практику. Я пришла его провожать на пристань. Там красивейший зеленый парк, народу много… Петр сказал, что они уезжают на два месяца.

Но он соврал, они вернулись раньше.

Проводила я Петра и поехала в Сталинград. И почувствовала себя такой свободной! Встречалась там с мальчиками, которые обеспечивали меня музыкой, пластинками… Перед одним, Виктором, я преклонялась — он хорошо учился, был спортсменом, носил значок парашютиста, крутил на турнике «солнышко». Днем мы загорали на пляже, а вечером гуляли по улице Ленина, по местному Бродвею.

И вдруг, смотрю, тетя Поля бежит.

— У нас во дворе сидит Петя, ждет тебя.

Я испугалась. Он такой здоровый был, большой — просто за руку возьмет моего кавалера, и мокрое место от него останется. Отправила я Виктора домой, а сама пошла гулять. И вернулась только в два часа ночи. Петра уже не было.

А утром я уехала в Астрахань — получить подъемные, сдать книги в библиотеку.

Илья Павлович мое поведение осудил.

— Я запуталась, — говорю, — Петр красивый, но не спортсмен, а тот уж очень хороший спортсмен. И музыкой меня обеспечивает. И какого выбрать, я не знаю…

— Зачем тогда им головы морочила?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});