Хроника рядового разведчика. - Евгений Фокин

Он вернулся во взвод скоро. Подвернувшемуся под руку Канаеву, стоявшему в окружении разведчиков и рассказывавшему очередную свою байку, назвал фамилии тех, кто сегодня ночью пойдет с ним в поиск. Несмотря на озабоченность, во всем облике молодого командира взвода чувствовались воля, уверенность.

— Торопитесь, — напутствовал он, — времени в обрез. Через полчаса выходим. Обсудим все по дороге. Понял?

В поиск с Дышинским идут шестеро. Вечно неунывающий Канаев, под стать ему Вася Бутин, с копною огненно-рыжих волос, обрамляющих его добродушное крестьянское лицо. Белобрысый, неказистый с виду Володя Сидоркин, худощавый, слегка угловатый, лет девятнадцати паренек. Известие, что он идет в разведку, Володя принял как должное. Переминаясь с ноги на ногу и почесывая по привычке где-то за ухом, он невозмутимо произнес:

— А мы всегда готовы. Нам — что в поиск, что в турпоход на природу, с припасами продовольствия, конечно. Правда, в турпоход все-таки лучше, безопаснее.

Он, как истинный деревенский житель из Подмосковья, не любил торопливости, спешки. Сызмальства приучен к рассудительности, осмотрительности и деловитости.

— А вообще-то ты прав, — тут как тут поддержал его Канаев. — Сходи-ка на кухню, может, что повар и подкинет нам на дорожку.

— Смысл улавливаю, — под хохот окружающих отозвался невозмутимый Сидоркин и отправился на кухню.

— Самое главное, когда тушенку делить будете, обо мне не забудьте, — подал голос Иван Пратасюк, плотный, кряжистый, словоохотливый, с вечным ежиком торчащих из-под пилотки иссиня-черных цыганских волос, большой любитель поспать и заглянуть на дно бутылки. А засыпал Иван мгновенно и в любой обстановке, лишь бы его не беспокоили.

— А ты где разгуливаешь? — петухом наскочил Канаев на Серова, появившегося из-за угла соседнего дома, в небрежно наброшенной на плечи телогрейке. — В поиск собираемся, а тебя нет! Ты же — наша надежда! — переходя на шутливый тон, продолжал Канаев. — Немцев на расстоянии по запаху чуешь. Юра, скажи по совести, откуда у тебя такой собачий нюх?

— Как откуда? — парировал, взъерошившись, Серов. — Я же сибиряк, а не такой, как ты, тульский водохлеб. Тебя мамка небось до десятого класса в школу за ручку водила, а мы сызмальства в тайге свои люди. Мне в двенадцать лет отец уже подарил ружье. Вот так-то, паря!

— Тезка, а ты медведя видел?

— Вот так, как тебя!

— Заливаешь?

— А что мне заливать. Мы с братом во время каникул часто жили на заимке. Рядом с крыльцом росла рябина. Вот он в конце лета и пришел к нам в гости. Деревце все обломал, ягоды сожрал и ушел. А мы в окно за ним наблюдали.

— Ладно хвастаться, готовься! На сегодня ты поступаешь под мое командирское начало.

Серов любил и умел рассказывать нам и про непроходимые заросли кедровника по хребтам гор, про охоту, про хрустальные, ледяные даже летом, реки, в которых ловил стремительных хариусов.

— Эх! Сейчас бы сумку с провизией и ружье — за спину, собаку — на поводок, да на лыжи и в тайгу на недельку, — делился он своими затаенными мыслями. — Хорошо в тайге! До сих пор почти каждую ночь вижу ее во сне. Многое бы отдал, лишь бы одним глазком взглянуть на нее. А тут — фашист!..

И нам виделась картина: кругом бело, не шелохнувшись, укрытые от мороза снежными папахами и припорошенные инеем, стоят величественные сосны, лиственницы. Солнце, отражаясь от искристого свежевыпавшего по насту снега, бьет в глаза, и на лыжах бежит наш Юра. Нравились в нем какая-то безмятежная ясность, чистота и слитность этого человека с миром, с природой, оставшимися теперь где-то там, в другом измерении. Хотя мы и были почти мальчишками, но нами все это воспринималось как далекое прошлое, как в детстве — сказки. Не раз вели разговоры о довоенном времени. Потом на полуслове умолкали, и долго стояла тишина, каждый погружался в свои сокровенные мысли, близкие, но так далекие от войны.

Среди нас были разные люди — со своими взглядами, привычками, характерами, но и в чем-то удивительно схожие: и в целеустремленности, и в постоянной какой-то наэлектризованной готовности к бою.

Собрав всех, Канаев еще раз передал приказ командира, и все закипело: кто принялся осматривать автомат, кто-то пошел к старшине за гранатами, другие стали снаряжать запасные магазины.

Ведя тяжелые бои, наши войска теснили противника, все дальше и дальше отбрасывая его на запад. Теперь оборона немцев была не сплошной. Сбитые с днепровских круч, они спешно подтягивали резервы, производили перегруппировку и с отчаянием обреченных бросали их в бой. Теперь они торопились во что бы то ни стало сдержать наш порыв. Поэтому бои по-прежнему носили ожесточенный характер. Вот для выяснения обстановки в стане врага нашему командованию и требовался срочно «язык».

Вышли еще засветло, шли неторопливо, гуськом. Сначала по краю болота, потом пересекли небольшой лесок, мимо огневых позиций противотанковых пушек, обгоняя тяжелогруженые подводы с боеприпасами. Мелкий, но спорый дождь застал нас в лесу. Через полчаса он перестал. Подувший с востока свежий ветерок разогнал тучи, и под самый вечер, когда мы были уже в окопах боевого охранения, ненадолго даже проглянуло кроваво-красное солнце.

Стоим, переговариваемся с солдатами-пехотинцами. Но стрелки, к сожалению, нам никакой ценной информации о поведении противника не дали. Дышинский, не теряя времени, неторопливо изучал в бинокль вражеские позиции, перенося свой взгляд с одного объекта на другой, замечая и четко фиксируя ориентиры, по которым будет двигаться группа ночью по территории противника. Его внимание привлекла заросшая кустами балка с боковым ответвлением, которое тянулось в северо-западном направлении, и он все чаще и чаще задерживал на ней свой взгляд.

Темнота наступила по-осеннему быстро. Стрельба с обеих сторон велась вяло. Только по горизонту почти беспрерывно то там, то здесь желтыми факелами взлетали ракеты.

— Пора, — шепотом командует Дышинский.

Начинаем выдвигаться. Идем медленно, пригнувшись. После недавнего дождя бурьян стал мягким, не трещал, скрадывал наше движение. Ночь поглотила всех шестерых, готовых в любое мгновение «взорваться» и, как стальная пружина, ударить молниеносно и неотвратимо или надолго затаиться, превратившись в слух и зрение.

Спускаемся в широкую балку и ждем. Тихо. Ни звука. Только отдельные очереди трассирующих пуль рвут над головой темень, да горят люстрами на парашютиках осветительные ракеты. Снова начинаем движение. Скоро попадаем в боковое ответвление балки и не идем, а осторожно крадемся вдоль склона. Неожиданно над головой повисает ракета, слева к ней потянулась другая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});