Искры - Михаил Соколов

— Смотри, Левка, еще чертяк какой скосишь — мой отец две шкуры спустит, твою и мою, накажи бог.

На току никого не было, и Федька предложил Леону покурить — он не курил при отце.

— Как ты думаешь, — с серьезной миной заговорил он, быстро свертывая цыгарку, — яблоки в панском саду по нас не скучают? Годовой праздник на носу, спас, а какие ж мы ребята, ежели не спробуем тех яблок за здоровье пан-генерала?

Леон сказал, что дед Муха к спасову дню купил крупной соли и похвалялся, что будет встречать ею охотников до яблок, но Федька беспечно махнул рукой:

— Да это он на засолку своих головлей! Он же сидит, сидит на солнцепеке, ну, покуда там десятого подсекет, а первые к тому времени уж протухнут. Известное дело, за такое рыбальство бабка Муха молитву ему читает, а то и за бороденку. Вот он и решился делать засолку прямо на рыбалке. Нет, мы так устроим: я заранее заберусь в сторожку и перезаряжу ружье. Уж я что-нибудь устрою вредному старику. Весело будет, вот увидишь!

Хитроумные планы покражи яблок, меда, денег с тарелок в церкви возникали в Федькиной голове молниеносно, и Леон сказал:

— Ну и голова у тебя: наказной атаман позавидует.

— В наказные не гожусь: обкраду всех купцов, — невозмутимо ответил Федька и тут же, меняя тон, озабоченно сказал: — Слышал я от сестры: мол, Яшка, здорово увязался за Аксютой. Как ты на это смотришь? Может, ему фонарей наставим?

— Я говорил Яшке, что она ему не пара. Думаю, что Оксана на него не польстится.

Федька выпустил из уголка рта струю дыма, немного помолчал.

— Вот о чем я должен сказать тебе, как другу, — продолжал он, отводя взгляд в сторожу: — Нефадею не понравится ваша любовь с Аленкой: бедный мужик богатой казачке тоже не пара. Но Яшка, он скоро вторым хозяином в доме станет, помяни мое слово. А если у него с Оксаной не сладится дело, тогда уж у тебя с Аленкой наверняка ничего не выйдет, — уверенно заключил он. — Понимаешь?

Леон об этом не думал. Он бросил на Федьку нетерпеливый взгляд, как бы убеждаясь, серьезно он говорит или шутит, но тот, прямо посмотрев ему в лицо, подтвердил:

— Правду говорю, Яшка такой. Он мстить будет.

И Леон задумался. А что, если и в самом деле это случится? До сих пор Яшка ничего не имел против него, Леона, и, судя по его взаимоотношениям с отцом, несомненно встал бы на сторону Алены. «Но неужели ради счастья Аксюты придется поступиться своим счастьем?» — подумал Леон и спросил:

— Откуда тебе влезла в голову эта дурацкая мысль?

Федька молча указал пальцем в небо.

— Да, умная у тебя голова, — заметил Леон. — Если мы с Аленкой поженимся, Яшку не обвенчают с моей сестрой. Запрещено это, — уверенно возразил он.

Но Федька отрицательно покачал головой:

— Не бойся злого, а бойся золотого, — знаешь ты это? Четвертную архиерею в зубы — и все хлопоты. Это — Яшка. А тебе придется у Нефадея просить благословения.

Леон встал, прошелся возле будки, а Федька, искоса наблюдая за ним, видел, что теперь уж Леон действительно ожесточится, и затаил дыхание.

— А мне не нужно его благословения, заберу Аленку и так, — вдруг заявил Леон.

— Без венца заберешь? Без приданого? — насмешливо переспросил Федька.

— Без венца и без приданого.

Федька снисходительно улыбнулся.

— Это тебе, парень, коса в голову ударила. «Заберу», — язвительно повторил он. — И такое сгородит, что и пьяному в голову не придет, накажи господь! Все в двери ходят, а он в окно, как воряга, будет лезть. Люди спокон веков так живут. Законы на это есть.

Леон остановился, чужими глазами посмотрел на друга. Смуглое, худощавое лицо его потемнело.

— Так что ж, по-твоему, я должен молиться на такие законы? — с дрожью в голосе заговорил он. — Отца в холодную — есть законы? Овечек отымать — есть законы? Земли не давать, губить зеленую пшеницу — тоже есть законы? И только для моей женитьбы на Аленке, для моей жизни нету законов, потому — я бедный мужик. — Сверкнув глазами, он жестко сказал: — Хватит с меня этих законов! Я лучше на большую дорогу пойду и там распытаюсь с атаманом и Нефадеем, почему все законы они обернули против меня! — И, вскинув косу на плечо, быстро зашагал к балке.

Федьке от таких слов сделалось даже страшно.

— Да-а! Он пойдет, на все пойдет, накажи бог! — вслух сказал он, глядя на высокую, удаляющуюся фигуру Леона, и долго еще сидел у будки, думая о словах друга. Потом встал и тряхнул головой. Нет, не согласен он с другом. Законы есть законы, и без них жить нельзя.

А Леон сошел в балку, сел на склоне ее, опершись локтями на колени, и устремил задумчивый взгляд куда-то вдаль.

Внизу, перебегая через камешки, журчал ручеек, возле него, боязливо осматриваясь, пила воду длиннохвостая птичка. Вот она клюнула что-то, вытерла клюв и порхнула вниз по балке, звонко чирикнув.

Леон посмотрел ей вслед и, тяжело вздохнув, проговорил вслух:

— Эх, дал бы крылья кто! Залететь бы под облака да грозным беркутом оттуда на всех их. — Он тряхнул головой и громко сказал: — Кровь брызнула бы! Куски мяса летели бы!

Оксана собирала в балке цветы. Услышав такие слова, она испуганно выглянула из-за кустов и узнала Леона. Подойдя к нему сзади, постояла немного, ожидая, что он еще скажет, но он сидел, сжав виски ладонями, и смотрел себе под ноги.

— Из кого это ты собираешься кровь пускать? — спросила Оксана, присаживаясь рядом.

— Из Загорулькина, из атамана, из всех, кто ходу мужику не дает. Да и Яшке твоему не сдобровать, — хмуро ответил Леон, явно на что-то намекая.

Оксане стало ясно, как относится Леон к ее взаимоотношениям с Яшкой. Это ее развеселило, и она возразила в шутливом тоне:

— Глупости говоришь. Загонят тебя в Сибирь, и кончится все твое бунтарство.

— Ничего, другие найдутся. Нас, мужиков, много.

— Мужиков, — усмехнулась Оксана. — Народники уже пробовали поднять мужика. А что изменилось? Ничего. Яков посильнее тебя, а отца боится. Кстати, вчера он мне объяснялся в любви. Как это можно понять?

— По-хуторскому любовь сперва года два греется возле сердца, а потом уже девке про нее говорят. А по-городскому — не знаю.

Леон сказал это недружелюбным тоном, и Оксане его слова не понравились. Она заговорила серьезно, с явной обидой в голосе:

— То есть, по-твоему, Яков лжет? Допустим. Но почему ты со мной так зло говоришь? Если он так легко объясняется каждой девушке, то это вовсе не значит, что твоя сестра так же легко поверит ему.

Леону стало неловко, и он хотел извиниться, но Оксана продолжала, задумчиво глядя на лес:

— Я давно решила: до тех пор, пока не получу высшего образования, замуж не выходить. Об этом сказала и Якову. Ну, ты одобряешь мое решение? — помолчав, спросила она.

Леон слушал ее и мысленно удивлялся: «Такая молодая — и такие речи!».

— Одобряю, — тихо сказал он. — А получишь это самое высшее образование, тогда на Яшку и смотреть не захочешь.

Оксана хотела сказать: «Я об этом тебе не говорила», но промолчала.

На противоположной стороне балки, поверху ее, прижав уши, стремительно промелькнул заяц. Немного погодя из-за кустов терновника выбежала огнисто-рыжая лиса и остановилась, заметив людей.

Леон встал и обернулся к Оксане:

— Пошли, а то отец будет ругаться.

4

Игнат Сысоич хотел отчитать Леона за то, что он так долго ходил за косой, но постеснялся Оксаны. Лишь когда Леон стал на свое место, он сказал негромко, с раздражением:

— Привязали там тебя, что так долго ходил? Я два раза твою делянку подгонял. — А через минуту с обычным своим добродушием спросил: — Как там у Фомы: четвертей на восемь, не меньше косят?

— На восемь.

Игнат Сысоич видел, что Леон все еще не в духе, и решил подбодрить его.

— Может, и мы по шесть, господь пошлет, наберем, — мягко заговорил он. — Соломка, хотя и незавидная, а зернышко вроде ядреное. Ничего, сынок, и у нас хватит. Ячменька или житца добавлять будем да как-нибудь и продержимся. Чего же теперь?

— И к чему, батя, зря говорить? «Продержимся». До могилы как есть продержит такой урожай! — неожиданно выпалил Леон.

— Тьфу ты, дурак здоровый! — с ожесточением плюнул Игнат Сысоич, выпучив глаза на сына. — Спасибо, хотя это господь посылает, а он — «до моги-илы».

Вязавшая за ними Марья разогнула спину, вступилась за сына:

— Ты чего это расходился нынче? Вон какие хлеба за наши труды уродились, а ты все норовишь за Загорулькой скакать, его урожаи себе переманивать. Аксюты хоть бы посовестился, скакун голоштанный!

Игнат Сысоич помолчал. Поплевав на ладони, он широко взмахнул косой и пошел, пошел вперед, так и не найдясь, что ответить.

Когда зашло солнце и сели вечерять, Настя, подтрунивая, сказала, как бы обращаясь к Оксане: