Коронованный рыцарь - Николай Гейнце

— Растопчин! Жалую тебя генерал-адъютантом, обер-камергером, генерал-аншефом, андреевским кавалером, графом, и жалую тебе пять тысяч душ. Нет, постой! Вдруг, это будет слишком много! Я буду жаловать тебя через неделю!

Так и жаловал, каждую неделю по одной милости.

Иван Сергеевич замолчал.

Виктор Павлович сидел задумавшись.

— Так теперь Владимир Сергеевич ваше превосходительство.

— Форменное…

— А что Зинаида Владимировна? — дрогнувшим голосом спросил Оленин.

— Ага, теперь я понимаю? — вдруг вскрикнул Иван Сергеевич.

— Что понимаешь, дядя? — испуганно посмотрел на него Виктор Павлович.

— Да больше половины; почему ты сидел в Москве и никак не мог принять из опеки свои имения… видимо, ты попал под другую опеку.

Оленин смутился, покраснел и опустил глаза.

— Под какую опеку, дядя… я не понимаю…

— Рассказывай, брат, не понимаешь; нет, ты у меня лучше не финти… Все равно не проведешь… Старого воробья, брат, на мякине не обманешь… Что же, ты в таком возрасте… Это понятно… Всякому человеку определено таскать это бревно за собою… Жениться думаешь, исполать… Еще Лютер, немецкий поп, сказал, что кто рано встал и рано женился, никогда о том не пожалеет… а я скажу, кто рано не женился, тот никогда не женится, если, конечно, у него здесь все дома…

Дмитревский указал пальцем на лоб. Виктор Павлович слушал молча.

— Женитьба, брат, это неизбежная глупость… Одна из трех глупостей, которые делают люди: родятся, женятся и умирают…

— Ты, однако, дядя, избежал средней.

— Я что, я только исключение, подтверждающее правило… Но это в сторону… Я не удерживаю и не отговариваю… Общая участь, почти та же смерть… Мне лично, впрочем, всегда бывает веселей на похоронах приятелей, нежели на их свадьбах.

— Это почему?

— Да там их, по крайней мере, хоронят другие… Но я опять уклонился от предмета… Вот выбор твой не одобряю… Палагея… или как ее там по модному, Полина — я так Полей зову, лучше…

— Да ведь они так похожи друг на друга.

— Да, но та поменьше ростом, а из двух зол надо всегда выбирать меньшее.

Иван Сергеевич засмеялся. Улыбнулся невольно и Оленин.

— Это, впрочем, шутка, а если говорить серьезно, то я скажу тебе вот что: похожи-то они лицом очень, но душой далеко нет, физически они почти одинаковы, но нравственно различны. Это небо и земля.

— Которая же земля?

— Конечно, твоя Зинаида… Ее и тянет к земле, к земному, а та, другая… — вдруг неожиданно даже привстал на локоть Дмитревский.

— Да что вы, дядя, я ни на ком не думаю еще жениться…

— Врешь, брат, по глазам вижу, что врешь… или, может, у вас с Зинаидой все уже покончено?

— Помилуйте, она даже не знает, что мне нравится… Я за ней вовсе не ухаживал… Так, издали только… любовался…

— Это столько-то время в Москве прожив… все издали.

Иван Сергеевич раскатисто расхохотался.

— Или ты врешь… или ты глуп… Последнего я, однако, не замечал за тобою… Почему же?.. Издали?.. — опять с громким хохотом спросил Иван Сергеевич.

— Мне как-то все страшно… Что из этого будет…

— Из чего это… из этого?..

— Из нашего знакомства… сближения…

— Да что ты… Неужели втюрился… до робости… Это уж совсем скверно… Еще офицер… В чужих краях бывал… в Париже жил… Перед девчонкой робеет, а торчит около ее юбки до того, что о службе забывает… И мчится в Питер только потому, что она поехала… Ведь потому приехал… Не виляй… Отвечай прямо… — крикнул почти строго Дмитревский.

— Да… — совершенно невольно подчинился повелительному тону, отвечал Виктор Павлович.

— Баба ты… а не офицер… Мы эту дребедень… баб-то, приступом брали… Быстрота… натиск… шабаш.

— Да не то, дядя… Вы меня не понимаете… Ну, полюбим мы друг друга… Я-то люблю, уж я вам откровенно говорю, люблю до потери рассудка… Что же дальше?..

— Как, что дальше… Если до потери рассудка, то женись… Жених ты завидный… Капитан гвардии… богат… молод… красив… Какого же ей рожна, прости Господи, надо, коли тебе отказывать вздумает…

— Вот то-то, что я жениться не могу…

— То есть как… не можешь… объяснись… не понимаю.

— Я женат…

— Ты… женат? — вскочил с дивана Иван Сергеевич и остановился перед Олениным.

— То есть как тебе сказать… собственно и не женат…

— Что же за чертовщина… женат и не женат… Ничего не понимаю… Расскажи толком…

— Изволь, слушай…

Дмитревский сел на диван.

XIII

ПОД ГНЕТОМ ПРОШЛОГО

— Я только что получил первый офицерский чин, — начал свой рассказ Виктор Павлович.

В этот самый момент в квартире раздался оглушительный властный звонок.

Оленин оборвал на половине фразу и вздрогнул.

— Кто бы это мог быть? — заметил Иван Сергеевич. Виктор Павлович не отвечал.

Сердце у него как-то болезненно упало.

Оленин, по характеру своему хотя всецело и не оправдывал русскую пословицу: «блудлив как кошка, труслив как заяц», но пугался неожиданностей, даже самых обыкновенных.

Он испуганно глядел на своего дядю.

— Что с тобой… Ты чего-то боишься?

Виктор Павлович еще не успел ответить, как в кабинет вошел Петрович с каким-то таинственным выражением на лице.

— Что так такое? Кто это звонил? — спросил Дмитревский.

— Барыня… госпожа Оленина… — таинственным шепотом доложил камердинер.

— Как ты сказал, Оленина?.. — переспросил Иван Сергеевич и вопросительно уставился на Виктора Павловича.

Тот сидел, как пригвожденный к месту.

— Она ко мне? — снова задал вопрос Дмитревский.

— Никак нет-с… она спрашивает… Виктора Павловича… говорят, что им доводятся супругой… — еще более смущенно проговорил Петрович.

— Супругой… — повторил Иван Сергеевич и снова бросил взгляд на сидевшего неподвижно Оленина, смотревшего в одну видимую только ему точку.

— Хорошо… сейчас выйдет… попроси подождать… — бросил Иван Сергеевич камердинеру.

Тот вышел.

— Виктор… Что это такое?.. — после некоторой паузы, видя, что Оленин молчит и сидит, как будто весь этот доклад и рассказ Петровича до него ничуть не касается, спросил Дмитревский.

— Что это такое? — сдавленным, видимо, от внутренней боли голосом заговорил Виктор Павлович, обратив на дядю свой помутившийся вгляд. — Что это такое? Это она…

— Кто она?..

— Моя… жена… — с трудом выговорил Оленин последние слова.

— А-а-а… — протянул Дмитревский. — Ты выйдешь? — спросил он, помолчав.

— Должен… — с горечью ответил Виктор Павлович и встал.

Он раза три прошелся по кабинету, провел несколько раз рукою по лбу и медленно пошел к двери, ведущей в залу.

Отворив ее, он вошел.

Со стула с мягким сиденьем и жесткой спинкою, которыми по стенам была уставлена эта комната, стоявшего у зеркала в рамке красного дерева с таким же подзеркальником, поднялась высокая, стройная молодая женщина.

Красивая брюнетка, с тонкими рельефными чертами, точно выточенного смуглого матового лица, с большими миндалевидными черными глазами, жгучий взгляд которых несколько смягчался длинными густыми ресницами, она стояла перед ним, высоко подняв свою изящную головку.

На тонких пунцовых губах чуть змеилась полупрезрительная улыбка, тонкие, точно нарисованные брови были несколько сдвинуты.

Художник едва ли бы отказался от такой модели разгневанной богини.

Молодая женщина, видимо, была взволнована и ей требовалось много силы воли, чтобы сдерживать это волнение в известных границах.

Это выдавал предательский румянец, то загоравшийся, то пропадавший на ее покрытых легким пушком щеках.

Темный, но богатый туалет довершал очарование.

Войдя, Виктор Павлович остановился перед ней, не доходя шагов двух и опустил голову, как бы болезненно ощущая на себе молниеносные взгляды посетительницы.

— Ирена… — чуть слышно прошептал он.

— Что Ирена… Я скоро двадцать лет Ирена… — сперва как-то выкрикнула, а затем сдержавшись, продолжала гостья голосом, в котором слышались металлические ноты. — А вот где это видано, чтобы жена мужа разыскивала по всему городу. Чтобы он не справлялся даже по приезде, где находится его супруга?

Молодая женщина говорила по-русски очень чисто, но с заметным польским акцентом.

— Я думал ты в Варшаве… — виновато прошептал Оленин.

— Ты думал… — с горьким смехом перебила она. — Может быть даже ты ехал ко мне, но на перепутьи заехал отдохнуть к дядюшке.

— Нет… но…

— Без всяких «но…» Ты из моих последних писем должен был знать, к какому я пришла решению… Ты должен был знать, что я еду в Петербург… Я вызывала тебя сюда… Ты ведь приехал по моему вызову?