Другой берег - Хулио Кортасар

Зал оказался милым, в буржуазном стиле обставленным помещением: обои с вишневыми ромбами, какие-то субтропические растения, туалетный столик с зеркалом эпохи Регентства, семейные фотографии, бюст Вольтера и, в глубине комнаты, большой, очень красивый письменный стол на витых ножках.

— Иногда я здесь работаю, — пояснила донья Эмилия, предлагая мне сесть. — Но в этой комнате прохладно, поэтому я проверяю тетради и готовлюсь к урокам в спальне старшей дочери — там светлее. А здесь обычно играют внуки. Если бы вы знали, чего мне стоит уследить за тем, чтобы они здесь ничего не поломали и не разбили.

Тем временем во мне физически ощутимо происходило рождение чувства счастья; оно появилось где-то в пятках, затем стало подниматься по ногам, растеклось по животу и наконец заявило о себе во весь голос, триумфально захлестнув сердце и легкие. Мне пришлось совместить облегченный вздох с дежурными комментариями по поводу мебели и картин. Донья Эмилия тем временем приступила к подробному объяснению содержания всех выцветших фотографий. История семьи сладким ручейком протекала в ее ворковании; я же погрузился в счастливое осознание истинности своих ожиданий: то, что произошло, оказалось не чем иным, как плодом фантазии, капризом воображения, — тем, что лечится, как и все абсурдные кошмары, временем, а также виски и некоторым количеством содержащих бром препаратов. Ибо не было в этом зале ничего, что могло бы напоминать мою комнату, меня самого; все здесь выглядело глубоким извинением за навеянный кем-то кошмарный бред. Потому что...

— ...потому что вчера, — сообщила донья Эмилия, — я весь день провела за городом, ухаживая за крольчатами на даче. Знаете, такая порода, фламандские кролики...

Вчера. Вчера донья Эмилия целый день провела на даче. Присматривая за крольчатами. Уже почти спасенный, я вдруг почувствовал, как невидимая ледяная лапа схватила меня сзади за голову и, сжимая все сильнее, медленно потащила обратно — к тому, от чего я так хотел уйти. И именно в этот миг донья Эмилия прервала свою болтовню, негромко, но рассерженно вскрикнув. Ее огорченный взгляд был устремлен на изящный письменный стол.

— Дети! — простонала она, заламывая руки. — Я так и знала! Рано или поздно они должны были испортить его!

Я склонился над столом. На одной из сторон, почти у самого края, кто-то оставил следы своего времяпрепровождения в виде двух букв, выцарапанных каким-то острым предметом. Буквы были причудливо переплетены между собой, но тем не менее «Г» и «М» можно было различить без большого труда; это «художество» не выглядело результатом привычной работы ловких рук, а походило, скорее, на машинальные действия человека, который думает о чем-то своем, не обращает внимания на то, что его окружает, не замечает, чем заняты его руки, в которых почему-то оказался перочинный нож.

1943

Перевод В.Правосудова

Введение в астрономию

КОЕ-ЧТО О СХОДСТВЕ МЕЖДУ ПЛАНЕТАМИ

This is very disgusting.

Donald Duck[13]

Сразу же по моем прибытии на планету Фарос ее обитатели пожелали ознакомить меня с физическим, фитогеографическим, зоогеографическим, политико-экономическим состоянием, а также с ночной жизнью своей столицы, которую они называют просто «956».

Фаросцы, по нашим земным представлениям, могут быть отнесены к насекомым: у них длиннейшие паучьи ноги (если представить себе зеленого паука с жесткой кожей и блестящими наростами на ней, постоянно издающего звуки, похожие на звучание флейты: музыкальные фразы образуют фаросский язык); о глазах, манерах одеваться, политических системах и способах заниматься любовью я расскажу в другой раз. Думаю, что они ко мне сильно привязались; посредством универсальных жестов я объяснил им свое желание узнать как можно больше об их истории и обычаях, и был принят с несомненным радушием.

В «956» я провел три недели: этого мне хватило для понимания того, что фаросцы — цивилизованный народ, способный восхищаться закатом Солнца и разнообразными техническими новинками. Осталось изучить их религию; это намерение я выразил с помощью тех немногих звуков, которыми владел, для чего послужила изготовленная мною собственноручно костяная свистулька. Мне объяснили, что фаросцы исповедуют монотеизм, что жрецы все еще сохраняют видное положение в обществе и что совокупность моральных правил диктует необходимость относиться к ближним более или менее сносно. В настоящее время главная проблема заключалась в Илли. Я выяснил, что Илли был фаросцем и проповедовал очищение веры в сосудистой системе каждого (слово «сердце» по-фаросски в данном случае звучит неуместно). В тот момент он почти достиг успеха на избранном пути.

Меня пригласили на банкет, который высший свет «956» давал в честь Илли. Ересиарх восседал на вершине пирамиды (на Фаросе пирамида играет роль стола), попеременно занимаясь едой и проповедями. Ему внимали и, кажется, даже поклонялись. Илли говорил, и говорил, и говорил.

Я уловил лишь обрывки предложений, благодаря которым составил себе весьма высокое мнение об Илли. Передо мной был живой анахронизм; одним духом я как будто перенесся в далекое прошлое Земли, когда на ней царили суровые, требующие строгого повиновения религии. Вспомнился ребе Иисус. Ребе Иисус тоже говорил, ел и говорил, а окружающие внимали и, кажется, даже поклонялись ему.

Мне подумалось: «А что, если вот этот — не кто иной, как Иисус? Давно уже перестала быть новостью гипотеза, согласно которой сын Божий перебирается с планеты на планету, дабы обращать жителей Вселенной. Почему Он должен посвятить себя исключительно Земле? Геоцентризм давно не в моде. Признаем же за Ним право выполнять свою нелегкую миссию во всех уголках мироздания».

Илли продолжал излагать свое учение собравшимся. Все больше и больше я склонялся к мысли, что этот фаросец и есть Иисус. «Что за потрясающая судьба, — подумал я. — Но и до чего же невеселая. Интересно знать, везде ли разумные существа ведут себя одинаково. Распнули бы Его на Марсе, на Юпитере, на Плутоне?»

Землянин, я ощутил, как во мне рождается чувство стыда. Голгофа — это вечный позор Земли, это приговор ей. Наверное, мы, и только мы, способны на такую гнусность. Пригвоздить сына Божьего к куску дерева!..

Фаросцы, к моему полному замешательству, выказывали все новые и новые признаки своей любви к пророку. Простершись перед ним (каковы были их позы, описать не могу), они предавались поклонению. Вскоре мне показалось, что Илли поднял все свои конечности к лицу (а число конечностей у фаросцев равняется семнадцати). Он корчился и наконец нанес удар по вершине пирамиды (то есть по столу). Затем внезапно почернел и замолк. Я спросил, в чем дело, и мне ответили, что он мертв. Вероятно, его отравили чем-то во время пиршества.

1943

Перевод В.Петрова

ЧИСТИЛЬЩИКИ ЗВЕЗД

К сведению библиографов.

Идея написать этот рассказ появилась, когда я проходил мимо лавки скобяных изделий и увидел картонную коробку с каким-то загадочным предметом, на которой было написано «Star washer».

И было создано некое Общество с названием «ЧИСТИЛЬЩИКИ ЗВЕЗД».

Достаточно было позвонить по телефону 50-47-65 — и в путь немедленно отправлялись бригады чистильщиков, снабженные всем необходимым инвентарем и вооруженные эффективными указаниями, которые они стремились исполнить на практике; по крайней мере, именно так все выглядело в рекламе Общества.

Таким образом, весьма скоро звезды на небе вновь обрели тот блеск, который было притушили время, исторические штудии и выхлопы авиадвигателей. Появилась возможность начать новую, более точную их классификацию по величине, хотя выяснилось, неожиданно и к радости некоторых, что все звезды, после их чистки, принадлежат только к первым трем категориям. То, что раньше воспринималось как незначительное явление, — кто бы стал обращать внимание на какую-нибудь звездочку в сотнях световых лет от нас? — теперь могло оказаться притушенным до поры до времени светом, который лишь ждал момента, чтобы обрести истинный масштаб свечения.[14]

Конечно, дело было не простое. Особенно в первое время. Телефон 50-47-65 звонил не переставая, и директора фирмы ломали голову, как увеличить число бригад и наметить их непростые маршруты так, чтобы они, начиная от Альфы в каком-нибудь конкретном созвездии, успевали до Омеги в пределах одной смены, и чтобы одновременно было вычищено немалое число звезд по соседству. И когда ночью какое-либо созвездие начинало сиять обновленным светом, телефон звенел не умолкая, так как мириады звездных соседей не могли сдержать своей зависти и были готовы на все, лишь бы не уступить сверкающим клиентам Общества чистильщиков. Приходилось прибегать к различного рода уловкам, например, закрывать уже вымытые, отчищенные звезды специальными пленками, которые со временем растворялись и давали выход натуральному ослепительному блеску. Иногда появлялась возможность передышки, — когда, в периоды плотной облачности, звезды теряли контакт с Землей и им было невозможно дозвониться до Общества с заявкой на чистку и мытье.