ЦТП - Кирилл Берендеев

Когда вернулся, Рада заплакала. Вцепилась мне в плечо и стояла, тихо, незаметно, рыдая. Чтоб не увидели, не поняли, не узнали. Я крепче прижал ее к себе, сдавил так, что самому стало трудно дышать. Или это потому, что так сильно сгустился воздух?

– Что же вы так, как же вы во все это влезли, как же…

– Не надо, – чуть слышно ответила она, – ничего не говори. Просто ничего не говори.

И прижалась еще сильнее. Я гладил ее короткие жесткие волосы, пахнущие дезинфекцией. Надо сказать, объяснить, сделать что-то, для вот этой девочки, для Лидии, для всех них. Бессилие навалилось, придавило, вжало в тяжелые мореные доски крыльца. И никак не оставляет.

Рада отстранилась.

– Мне надо работать. Прости, – и исчезла.

А я все стоял на крыльце, смотрел на захлопнувшуюся дверь, давно не крашеную. Стоял, ждал. Мысли плескались в голове, поворачиваясь с боку на бок, медлительные, неповоротливые. Не зная, чем себя занять – отчего-то твердо хотелось дождаться Раду, прямо здесь, хотя до конца смены еще ой, как далеко, – подошел к будке. Там пролистал газету, прочтя толстенный выпуск по диагонали. Шесть полос одного только «Закона о защите исторической правды, революционных идеалов и народной нравственности». Дальше шли поправки в закон о противодействии подрывным и социально опасным элементам. Далее приказы о снятии и назначении в силовых структурах: столица сменила военное руководство едва ли не в полном составе. Далее…

Тарахтение пикапа, нет, другого, чужого, заставило вздрогнуть так, что едва не разбил стекло. Долго приходил в себя, наконец, набрал номер миссии. Один только вопрос – читали? И успокаивающий тон в ответ, да, знаем, уже приняли необходимые меры, оповестили экспатов, подготовили. На случай экстренных мер, связались со всеми, выправили пропуска в столицу. Хотя особой необходимости нет, ведь между ЦТП и туземным правительством заключено соглашение о невмешательстве и ни разу, за все время, оно не было нарушено.

– Вашей стороной уж точно. А почему невмешательство? – на это руководитель ответить ничего не смог, не его компетенция. Но все соответствующие органы мы ставим в известность о прибытии нового гостя с других планет. При соблюдении предписанных мер поведения, здесь никого не трогают.

– А со мной что, меня же депортировали.

– Вы вели себя неподобающим для страны образом. Но я счел необходимым пояснить, что этот человек вынужден по не зависящим от него причинам задержаться на какое-то время в стране. Для перестраховки мы вам и выдали паспорт гражданина, ведь низовые органы не в курсе отношений руководства с ЦТП. И, пользуясь случаем, еще раз прошу прекратить незапланированные перемещения вне пределов миссии.

– Вы мне не указ. Тем более защитник из вас… просто поразительный.

– Я понимаю ваше возмущение, но все равно несу за вас ответственность, как перед руководством ЦТП, так и перед туземными властями. И призываю включить чип. Еще раз готов заверить, что система слежения будет включаться и выключаться лишь вами, с техником я уже договорился. И прошу не вмешиваться в туземные конфликты. Ведь по соглашению, на котором и основано наше с властями взаимодействие, вам придется покинуть планету. Или понести наказание, предусмотренное туземными законами для представителей иностранных держав…

Какая-то бессмысленная беспомощность. Хотел возражать, но понял, что только сорвусь. Бросив трубку, вернулся на пост. Долго ждал, наконец, буфет закрылся на обеденный перерыв. Никто не выходил, все равно ждал, стоя на крыльце, глядя в дверь перед собой, так, словно одно наблюдение это могло все изменить.

Подумалось, надо позвонить Лидии. Просто услышать ее голос, просто сказать, что все в порядке, что я постараюсь вытащить ее отца, что я попробую договориться… да сколько ж можно лгать ей? Мне просто хочется увидеть ее, хочется вернуться в прежнее, хочется снова быть втроем, вот так, будто мы одна маленькая семья, на забытой планете, в крохотном государстве, на маленькой земле посреди нескончаемого океана. Наверное, поэтому не могу вернуться. Страшно, жутко, противно, все, что открылось за прошедшие дни, но свет все еще мерцает вдали. Я заблудился, мне хочется выбраться, подойти ближе к этому свету, выйти из бесконечного блуждания, в коем я пребываю столько времени. Хочется вернуться домой. Куда-то в то место, что я назову своим домом. И где меня примут. Лидия.

Дверь бухнула.

– Вы? – и снова, – простите, я не думала, что вы будете меня ждать.

Голос ей изменил. Она и хотела и не решалась подойти, стояла, открыв душную кухню, наполненную запахами кислой капусты, прогоркшего масла, затхлого помещения, давно нуждающегося в ремонте.

Наконец, очнулся сам. Вырвал ее у двери, отвел к улице, к телефонной будке, надо же, занята. Рада впилась в меня взглядом. Глаза…, в них невозможно смотреть.

– Пожалуйста, – чуть слышно, – увезите меня отсюда. Куда-нибудь, неважно. Вы же можете, увезите. Сегодня, сейчас.

Пронизывающий, как северный ветер, взгляд. Я оглянулся на будку, все еще занято. Кивнул.

– Сейчас. Надо позвонить в миссию, – и замолчал. Рада стояла рядом, не сводя глаз, и молчала. Я нетерпеливо переминался, человек, в будке, никак не мог наговориться, что-то доказывал незримому собеседнику, убеждал взмахами руки, изредка похлопывал по глухой фанерной стене, на которой висел аппарат; я не выдержал, постучал монетой. Никакой реакции.

Что скажут в миссии, как на Раду посмотрит руководитель, да плевать, но что дальше? Согласно внутреннему циркуляру о туземном населении, ее отсюда не выпустят. Иначе, как под контролем инспектора. Или если мы сочетаемся браком. Тогда мы вернемся в мою дыру, станем ждать у моря погоды, и если решение ЦТП останется в силе, у меня кончатся деньги, а разрешение на работу вне планеты проживания ей не дадут, у нее до конца дней не будет прав гражданина. Только у детей. Да и потом, сочетаясь браком, я буду обязан докладывать ежемесячно о состоянии финансов. А если я смогу ее пристроить, то… а чем она сможет заняться таким, что не роботизировано? И потом, мы обязаны постоянно жить вместе, пять лет минимум, это если меня вернут, если все наладится – органы по контролю зорко будут следить за нашими ссорами и размолвками, если что не так, ее отошлют обратно.

Да о чем это я? Что тогда с Лидией, постыдно брошенной пару часов назад, изгнанной из буфета, будто, в чем-то уличенной. Я дошел до края и развернувшись, поспешил к Раде. Телефон, наконец-то, освободился.

– Рада? – Тит подошел незаметно, небрежно положил руку на плечо. Заметил меня, кивнул. – Переживаете? Правильно. – Лицо его буквально лучилось непостижимым довольством, словно, он радовался каждой неприятности, всякий раз доказывающей нечто важное его жизни. – Верно переживаете. Правительство всерьез решило за нас взяться. А чего мелочиться-то? Чтоб жители сидели тише воды, ниже травы, – он рассмеялся и обратился к девушке. – Ты сегодня как работаешь? Март хочет устроить сходку, придут все, собственно, кроме Гора, все и так на месте. Надо покумекать, что дальше делать.

Она все еще смотрела на меня. Я замялся.

– Мне надо позвонить и съездить в миссию. Это действительно очень важно. Ты меня подождешь? – зачем спросил, сам не понял. Не хотел.

– Рада, не стой, ответь. Вы сами поосторожней, сейчас на улицах всех шерстить будут, а у вас еще и лицо приметное.

– Я отпросилась, – она наконец, ответила. – Поеду хоть сейчас. Вы тогда… – и тоже сказать нечего. Я топтался перед ней, она кивнула Титу и прошла к улице, там он запарковал свой велосипед. Села на раму, молодой человек крепко обнял ее одной рукой, другой вцепился в руль. Оттолкнулся и покатил прочь. Я залез в будку.

Тут только прохватило. Никого не было в этот час на улице, пустая улица, пустые дома с безликими глазницами окон. Обеденный перерыв кончился, работа засосала всех, я очутился в пустынном городе, давно заброшенном, заметаемом песками, погружающимся в пучину забвения. Мне было дарована свобода – я кричал и плакал, я стучал по рамам и бился головой о фанеру. Когда наваждение схлынуло, очнулся, крепко сжимая в руке разбитую эбонитовую ручку. Кое-как привел в порядок одежду, и поплелся в миссию. Или вправду, как советовал Тит, пересидеть какое-то время, скрывшись ото всех? Как этого хотела и Лидия. Сколько раз я могу ее бросать, давать надежду и тут же отбирать. Чего я от нее хочу, наконец, только приходить и уходить, рассчитывая на тепло ее рук, на нежность слов, на вечное ожидание. Оно будет, это ожидание, будет, не сомневаюсь. Потому-то так не хочется его. И столь же сильно хочется.

С чипом техник разобрался быстро – наладка заняла четверть часа. Вживленный некогда в плоть кусочек будет подавать сигналы бедствия во всех случаях, когда сердечный ритм, или содержание адреналина или… там еще с десяток параметров – превысят допустимый уровень, а подать мысленный сигнал к отключению я не захочу. Или вызову так же мысленно, миссию. И после на два дня заседание по поводу призыва о помощи. Я пытался смеяться, но на душе оставалось тошно. Когда снова вышел, с трудом запихав в себя обед, спросил только, как добраться до «Белых столбов», не все достопримечательности осмотрел. Кроме шуток, заметила жена, там хороший пляж, отвлекитесь. Тем более, сегодня такой славный день. Я молча смотрел на нее, не понимая, вторит ли она моей шутке или говорит всерьез.