Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты тоже хочешь насладиться «серым» хвалебным мадхом?! — тихо спрашивает Абу-т-Тайиб, чувствуя, как страшно горят от падения колени, изодранные пещерой: и еще — как закипает внутри то варево, хлебнув которого ты можешь отрезать обидчику губы и заставить бывшего владельца съесть их без соли и куфийских приправ.
Выпад. Прямо в лицо. Сабля плохо приспособлена для таких игр, но рука юноши тверда, и приходится снова издеваться над своими коленями. А также наскоро вспоминать полузабытую науку «детей Сасана» — братства плутов и ловкачей, чья забота в свое время прикрыла поэта от гнева халебского эмира. Шаг, нарочито грузный, снова шаг, подошва сапога скользит по земле, проворачиваясь на носке; и край халата, обласканный сабельным лезвием, повисает хвостом шелудивого пса… жалко, но своя шкура дороже.
— Тише, юноша, подобный блеску молнии во мраке…
Удар.
Злой, бешеный, и оттого бессильный.
— …наслаждению в пороке, дивной пери на пороге,Нитке жемчуга во прахе…
Удар.
— Сладкой мякоти в урюке, влаги шепоту в арыке,Просветленью в темном страхе…
Возраст неумолимо берет свое, хрипло посмеиваясь втихомолку, набивая грудь ветошью, а суставы — железной крошкой, но «сасанская пляска» все длится, подменяя юность памятью, памятью о славном ловкаче Али по прозвищу Зибак, что значит «Ртуть», и о его повадках, следить за которыми было привилегией избранных.
И еще: нутром, чутьем битого бродяги поэт понимает, что убить горячего юнца легко, заставить съесть собственные губы — трудно, но можно; а то, что происходит сейчас, стократ жесточе и первого, и второго.
— Башне Коршунов в Ираке, мощи буйволов двурогих,Шелесту ручья в овраге…
Ливень хлещет сотней плетей по спине, по стене, по глиняным дувалам, истрепывая вдребезги пространство, и хвала Аллаху за сей ливень, ибо сволочной юнец привык биться на твердой земле и даже, скорее всего, под аплодисменты зрителей.
Грязь не для него.
Грязь уравновешивает годы.
— Доброму коню в дороге, неврежденью в смертной драке —Но невольницей в остроге ждет душа…
О благословенная грязь, в которой Абу-т-Тайиб должен был найти последний приют, второй после самума! — беспалая ладонь мимоходом зачерпывает полную горсть тебя, о дивная, бесконечно грязная грязь; и подарок отправляется прямиком в лицо юноши.
Простые средства всегда самые действенные: например, кровопускание или прижигание. Или липкая жижа в нужное время и нужное место. Юноша бестолково взмахивает руками, видимо, окончательно ощутив себя сизым кречетом, плюется, рычит — и тяжелый кулак основательно ласкает сперва плоский живот буяна, а затем и затылок.
Сабля верткой щукой плюхается в лужу. Сам же юноша грузно валится в ноги поэту, валится крайне неудачным образом, мешая продолжить мадх и, что главное, сшибая наземь, поскольку левое колено подвело-таки владельца… а дождь радостно скачет вокруг, стегая наотмашь копошащиеся тела.
Минутой позже тел становится трое.
А еще спустя миг, короткий и полный яростного движения, драчуны выясняют новое обстоятельство: они стоят на четвереньках в семи локтях друг от друга, а между ними стоит баран.
Здоровенный баран очень мрачного вида; и в свете очередной молнии шерсть его отливает синеватым золотом, а глаза явственно мечут искры.
Чуть поодаль молчат маг с девицей, и холодные струи текут по их лицам ручьями; но руки так ни разу и не поднялись отереть воду.
Зато дождь вскрикивает, эхо отдается за горами, и небо перестает рыдать.
Тишина.
Баран сурово глядит сначала на поэта, потом на юношу, потом оброненная сабля ломается под тяжелым копытом, и незваный миротворец бредет восвояси, раздраженно блея.
Маг делает шаг вперед.
— Фарр-ла-Кабир не спешит, но везде успевает, владыки мои! Мы поедем домой все вместе. Знакомься, о избранник судьбы: это теперь твой названный сын, шах-заде Суришар. И ты знакомься, шах-заде: перед тобой будущий шах Кабира!..
Будущий шах встречается взглядом с названным сыном, и вдруг чувствует себя молодым.
Совсем молодым.
Такая замечательная ненависть горит во взгляде шах-заде.
КАСЫДА О ВЕЛИЧИИ
Величье владыки не в мервских шелках, какие на каждом купце,Не в злате, почившем в гробах-сундуках — поэтам ли петь о скупце?!Величье не в предках, чьей славе в веках сиять заревым небосклоном,И не в лизоблюдах, шутах-дураках, с угодливостью на лице.Достоинство сильных не в мощных руках — в умении сдерживать силу,Талант полководца не в многих полках, а в сломанном вражьем крестце.Орлы горделиво парят в облаках, когтят круторогих архаров,Но все же: где спрятан грядущий орел в ничтожном и жалком птенце?!Ужель обезьяна достойна хвалы, достойна сидеть на престолеЗа то, что пред стаей иных обезьян она щеголяет в венце?Да будь ты хоть шахом преклонных годов, султаном племен и народов,Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.Дождусь ли ответа, покуда живой: величье — ты средство иль цель?Подарок судьбы на пороге пути? Посмертная слава в конце?
Глава пятая,
где слышится скрежет зубовный, пахнет заговором, воруются пеналы из мореной черешни, жрецы увлеченно ползают на коленях, а в довершение всего ангел Джибраиль так ни разу и не появляется на страницах этого повествования. 1Зубы болели так, словно по каждой челюсти весело скакала дюжина шайтанчиков, топоча копытцами. Хотелось разодрать десна ногтями, разодрать до самых пяток и выковырять все, что может болеть; включая сердце и печень. Короче, едва мучительный прилив отступал, откатывался в безбрежный океан пекла, где ему и место, Абу-т-Тайиб чувствовал себя заново родившимся и с трудом переводил дух.
После чего в очередной раз связывал нить предыдущих размышлений, оборванную приступом, и продолжал кругами бродить по покоям.
Он — шах. Этот, как его… Кей-Бахрам. Трам-тарам. Странник по мирам, расположенный к пирам. Имя выглядело чужим, его можно было взять в руки и потрогать, с содроганием ощутив шероховатость и заусенцы по краям. Оно и было чужим, данное ему вчера имя. Чужим было все: дворец, покои, преклонение и раболепие, судьба была чужой, одежда, надежда… Пока все идет хорошо, как говорил один мулла, падая с минарета.
Пока все идет хорошо.
Абу-т-Тайиб еле сдержался, чтоб не хватить кулаком по столу, инкрустированному нефритом и яшмой; потом пожалел себя и стол. Кулаки не помогут, хоть в кровь разбей. Ты — шах, мой красавец! Пусть имя твое на айванах царит, и счастье немеркнущим светом горит над родом и краем, и ратью твоей, и ликом, и царственной статью твоей! Во всяком случае, так утверждают твои верноподданные благодетели, утверждают в один голос, стремглав падая ниц, как если бы твое шахское величество пинало их под коленки. Будь счастлив, мой дорогой халиф на час; обжирайся дармовым сыром, пока рычаг мышеловки не привел в движение грубую прозу бытия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Академия Тьмы "Полная версия" Samizdat - Александр Ходаковский - Фэнтези
- Пленник железной горы - Генри Олди - Фэнтези
- Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди - Фэнтези
- Маг в законе. Том 1 - Генри Олди - Фэнтези
- Маг в законе. Том 1 - Генри Олди - Фэнтези
- БОГАТЫРИ ЗОЛОТОГО НОЖА - Игорь Субботин - Фэнтези
- Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди - Фэнтези
- Скорлупарь - Генри Олди - Фэнтези
- Гарпия - Генри Олди - Фэнтези
- Гнев императора. Незваные гости - Иар Эльтеррус - Фэнтези