До особого распоряжения - Борис Пармузин

Провожающие всю дорогу молчали. Только у границы один из них напомнил ориентиры, которых

должен придерживаться Камил.

- К вечеру вы должны встретить пастухов... Только они подскажут путь к городу.

Камил пожал провожающим руки.

- Счастливого пути...

Ему хотелось обнять незнакомых людей, услышать от них еще несколько теплых слов. Но они опять

повторили:

- Счастливого пути...

...Ноги утопают в песке. Сухой, зыбкий, он струйками стекает вниз. Нужно выбирать место, куда

шагнуть. Камил невольно задерживается, чтобы передохнуть, стереть со лба пот.

За одним из барханов - заросли саксаула. Пожалуй, это подходящее место. Если снять халат,

набросить на голые ветки, то образуется легкая полоска тени. По крайней мере - голову можно спрятать.

Камил положил хурджун, переметную суму, который с каждым шагом становился все тяжелее. Потом

вытащил из него кожаный бурдюк и отпил несколько глотков.

Еще неизвестно, где чабаны, что они за люди. Пока воду надо беречь.

Солнце медленно поднимается в зенит. Раскаленное, почти белое солнце.

Чабан был из племени курдов, гордый, лишенный любопытства, привыкший к одиночеству человек.

Он прикрикнул на собак, откормленных, злых. Те глухо порычали и легли в стороне, изредка косясь на

чужого.

Камил вытащил бурдюк, налил в пиалу воды и протянул чабану.

Курд оценил такое угощение. На тлеющем огне стоял его кумган, совершенно черный металлический

кувшин, в котором клокотала вода. А путник еле шевелил пересохшими губами.

Чабан не хотел пить. Но осушил всю пиалу и вернул ее незнакомцу.

- Пей, гость... Скоро мы поужинаем, и ты отдохнешь. Пока пей... Рядом есть колодец. Отдыхай.

- Спасибо вам, уважаемый... Спасибо за добрые слова...

Чабан, прищурившись, посмотрел на стадо. Какая-то непутевая овца отбилась и уходила в пустыню.

Он что-то крикнул собакам. Устав от безделья, сытые псы ринулись наводить порядок.

Ужинали поздно... Камил достал куски холодного мяса, мешочек с солью. При виде соли пастух, не

выдержав, удивленно произнес:

- Настоящая?

- Да, уважаемый, настоящая.

- А говорят, у Советов ничего нет.

- Есть... Но разные люди по-разному живут. . - ответил Камил.

27

- Ты прав, юноша. По-разному весь мир живет. . - согласился курд.

О мире он имел смутное представление. Всю жизнь пас овец своего племени. Сколько лет? Пожалуй,

сам не знает. Люди пустыни - обветренные, сожженные солнцем, жилистые... Трудно определить их

возраст.

Вечная настороженность, борьба с капризами пустыни научили читать следы, узнавать характер

чужого человека с первой минуты знакомства.

Чабан мог даже по топоту копыт определить, с какой вестью, с каким намерением скачет всадник.

Незнакомый молодой узбек не был врагом. Он либо идет к близким или ищет удачу. Что там

происходит у них в Советах, пастух не знает. А здесь даже в пустыне - тревожная жизнь.

Шли к святому, знаменитому городу через пески беженцы - туркмены, таджики, узбеки. Все ли сейчас

благодарят аллаха? А ведь молитвы многих теперь всевышний не услышит. Сколько костей белеет в

пустыне!.. На беззащитных беженцев налетали лихие всадники, отнимали вещи и золото, забирали

молодых женщин.

Тихая, усталая пустыня наслушалась криков, выстрелов, угроз...

- Пейте чай... - предложил чабан.

Чай пахнет весной, еще свежим апрельским ветром. Пастух накрошил какой-то, ему только известной,

травы...

- У меня есть чай... Настоящий... - сказал Камил.

Чабан махнул рукой:

- Береги... Пока ты кого-нибудь найдешь... - Он шумно вздохнул.

Но Камил уже с готовностью открыл хурджун, стал рыться, отыскивая пачку чаю.

Чабан заметил книгу и тетради.

- А это ты выбрось...

- Почему? - удивился Камил.

Вместо ответа пастух задал вопрос:

- Ты грамотный?

- Да. Я учился.

- Неужели мулла?

- Нет еще... - сознался юноша, опустив голову.

- Это коран?.. - спросил он.

- Нет, это другие книги.

Подумав, пастух решительно повторил:

- Выбрось в песках.

- Почему?

- Перед святым городом ты обязательно кого-нибудь встретишь. Если они найдут книги, тебе будет

очень плохо. Здесь не умеют читать. Будет плохо...

- Отец, - обратился гость к чабану, - не могу ли я оставить хурджун у вас? Поживу в городе, потом

возьму.

Камил выжидающе смотрел на курда. Чабан не спеша резал мясо, ломал сухую лепешку. Небольшие

кусочки он подносил ко рту осторожно, боясь уронить хотя бы крошку.

Сытый, отдохнувший, Камил начал позевывать.

Пустыня спала... Улеглись и люди...

На рассвете Камил стал собираться в дорогу. Он все-таки взял одну тетрадь, засунул ее за голенище.

Расстелив поясной платок, отобрал несколько необходимых дешевых вещей.

Узелок получился маленьким, тощим.

- Так лучше... - похвалил пастух и подал старый досох. - Пригодится... От собак... - Подумав, добавил:

- А людей старайся избегать.

Потом принес наполненный свежей водой бурдюк и снова объяснил дорогу до маленького городка,

откуда юноша может с любым караваном уйти в знаменитый святой город.

Через день на рассвете небольшой караван подходил к святому городу.

К Камилу его спутники поначалу отнеслись с подозрением. Но ночью они молчали. А с первыми

лучами солнца, когда все встали на молитву, они уже неприкрыто враждебно поглядывали на Камила.

В лучах сверкали голубые купола, увенчанные золотыми шарами. Камил читал молитву не про себя,

не просто шевеля губами, как другие. Слова молитвы явственно доносились до купцов.

Закончив молитву, Камил обратился к старшему, рыжебородому, на языке фарси. Он пожелал всем

своим спутникам здоровья, удачной торговли... Он благодарил хороших людей, разделивших с ним

трудный путь к святому городу...

Тронутые почтением, купцы сменили гнев на милость.

Один из них заговорил на том путаном тюркском языке, каким начинают говорить люди, давно

покинувшие родину, привыкшие к странствиям.

- Видно, юноша идет издалека... Есть ли у него пристанище?

Усталое лицо, жалкий узелок, пастуший посох, порыжевшие сапоги... Всего этого не скроешь.

Расспрашивать молодого человека о его делах было бы нелепо. Вот он весь с головы до ног. . Еще один

батрак в святом городе.

28

Когда въехали в город, старший из купцов, представившийся Гусейном-ага из Азербайджана, сказал:

- Я отведу тебя к моему земляку. Али Акбар - добрый человек, грамотный. В Гандже, там, в

Азербайджане, он был одним из видных мусаватистов. Поживи у него в чайхане. Там спокойно.

Али Акбар оказался крепким, высоким человеком. Он то и дело покручивал огромные усы, которые,

вероятно, были его гордостью. В просторной черной кавказской рубашке, в чевах из белой кожи, хозяин

чайханы воплощал спокойствие и довольство собой.

Его тоже незачем было расспрашивать о делах и здоровье! Разве не видно...

Али Акбар пообещал пристроить юношу, который, как сообщил ему купец, бывал в Гандже. Название

родного городка возымело свое действие.

Когда Али Акбар сидел с нежданным гостем за чаем и расспрашивал о родных местах, Камил скромно

заметил:

- А я вас знаю... Вернее, слышал вашу фамилию в Гандже...

Хозяин чайханы подтянулся, разгладил усы и, с трудом скрывая радость, сказал:

- Значит, помнят. .

- Помнят. . Вы были во главе «Мусавата» в Гандже, как же забыть...

- Да, да... - проговорил Али Акбар и сразу же заметно подобрел: - Ты пей, ешь... Устал с дороги. - И

наконец спросил: - Как тебя зовут?

- Махмуд-бек...

- Ешь, Махмуд-бек. Если понравится, останешься у меня... Работа не тяжелая... Подумай. А сейчас

отдыхай...

...Странно, после длинной дороги он не мог долго заснуть. Встреча с чабаном, с азербайджанским

купцом, с Али Акбаром...

Каждая новая встреча - испытание... А сколько таких встреч впереди...

Муфтию докладывали о каждом новом эмигранте.

Садретдин-хан слушал, закрыв глазки. Казалось, он дремал.

Но сухонькая ладошка взлетала вверх, муфтий останавливал собеседника и задавал самые

неожиданные вопросы.

- Зачем он купил эту шапку?

Собеседник молчал.

- Видишь... Зачем ему теплая шапка? Может, он в горы уйдет?

Единственная в городе суннитская мечеть была маленькой, тихой. Муфтий жил во дворе. Богатые

покровители предлагали ему перебраться в хороший дом, но он отмахивался: