Колдовской час (ЛП) - Нейл Хлоя

Коннор фыркнул.

— После инициации мы поужинаем с моей семьей. По традиции семья посвященного устраивает ужин.

— Что едят волки, чтобы отпраздновать появление нового члена Стаи?

— Старого члена Стаи, — ответил он и рассмеялся, когда мои глаза расширились. — Это была шутка.

— Знаю, — произнесла я. «Или по большей части знаю».

Он улыбнулся.

— Зависит от региона. Поскольку мы в Миннесоте, — он замолчал, задумавшись, — селедку или лося?

— Ням, — проговорила я с фальшивой радостью, сомневаясь по поводу обоих вариантов.

Он повернулся, и я заметила что-то темное у него на боку, чуть выше правого бедра. Это была татуировка в виде какой-то надписи.

— И давно у тебя появилась татуировка? Я видела тебя без рубашки примерно две недели назад.

— В ту ночь было темно, и мы сражались.

Было не так уж и темно, и нужно быть очень незаинтересованным человеком, чтобы не рассмотреть его торс в мельчайших деталях.

— Подними руки, — попросила я. — Я хочу ее посмотреть.

— Не нужно меня осматривать.

— Как инспектор, я не согласна. Давай, — с ухмылкой произнесла я и покрутила пальцем в воздухе.

— Я против того, чтобы меня объективировали, — сказал он, но его дерзкая улыбка говорила об обратном. Он поднял руки и повернулся.

Поперек его бедра жирным шрифтом, напоминающим средневековый, были выведены латинские слова, написанные очень умелой рукой темно-красным цветом.

— «Non ducor, duco», — прочитала я. — Что это означает?

— Что-то вроде: «Я не ведомый, но ведущий».

— И снова на удивление дипломатично для оборотня. Ты уверен, что частично не вампир?

— Следи за словами.

Я усмехнулась.

— Исходя из сроков, и ввиду того, что ты, похоже, не совсем ей доволен, я бы сказала, что ты напился с кучкой оборотней во время поездки.

— Я не был пьян, Холмс. Но меня переиграли в дартс, — признался он. — С трудом. И это была цена моего проигрыша.

— Весьма неплохая цена, — сказала я. Буквы были четкими и ярко выраженными, чернила — темными и безупречными. Мне понравилось, как она смотрится, и сама фраза. — Она не исчезает — не исцеляется — когда ты перекидываешься?

— Рана заживает, закрывается. Но это никак не влияет на чернила. — Он сделал глоток кофе и склонил голову набок. — А вампиры могут делать татуировки?

— Тот же исход. Исцеление закрывает рану, но не влияет на чернила.

— Мне пришло в голову, что я не видел тебя голой. У тебя они есть?

— Нет.

Он улыбнулся.

— Хочешь сыграть в дартс?

— Не хочу, — засмеявшись, ответила я. — Но я бы не отказалась поесть. Человеческую еду, — добавила я. — Ты готовишь?

— Я делаю очень хорошие горячие сэндвичи с сыром. А ты?

— Только кофе, — ответила я. — Но это очень хороший кофе. — И это уже кое-что.

— Наверное, я смогу приготовить яичницу-болтунью.

— Тогда я, наверное, смогу ее съесть.

Он приподнял брови.

— Ты просишь меня приготовить тебе завтрак, негодница?

— Жилье и питание, — напомнила я ему и сделала глоток крови. — Таким было твое предложение.

Он выглядел слегка раздраженным, когда понял, что я права, но повернулся к холодильнику и отодвинул бутылки, достав клетку яиц, пачку масла и бутылку сливок. Пока я пила кофе, он разбил яйца в миску, добавил немного сливок и подождал, пока нагреется маленькая сковородка, и растает масло, которое он туда положил.

— Похоже, ты неплохо готовишь, — сказала я, когда он вылил взбитые яйца в сковороду.

— Лучше, чем ты печешь. Я помню пожар в Доме Кадогана.

Я поджала губы.

— Пожар в Доме Кадогана случился не по моей вине. Кто позволяет ребенку печь без присмотра?

Он ухмыльнулся.

— Думаю, ты имеешь в виду, что за восьмилетняя вампирша забредает на кухню одна во время домашнего барбекю, потому что хочет кекс, а когда не может его найти, решает сама его приготовить?

«Очевидно, я, но в восемь лет я не понимала, что ингредиенты нужно тщательно отмерять, и что глазурь — это нечто большее, чем сахар и пищевые красители».

— Это был всего лишь небольшой пожар.

Он помешал яйца лопаткой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не принесешь две тарелки? Шкаф над раковиной, с левой стороны.

Я допила остатки из бутылки, а потом, обойдя стол, нашла тарелки и вилки. И когда Коннор начал зачерпывать мягкую желтую массу яичницы, я протянула ему тарелку.

Я отнесла свою порцию к столу и села на табурет.

Он наложил яичницу себе, выключил конфорку и передвинул сковородку, а потом поставил свою тарелку рядом с моей. Но вместо того, чтобы приступить к еде, он положил руки на стол, сцепил их и нахмурился.

— Прежде чем мы отправимся на инициацию, я бы хотел… кое-что объяснить.

— Ладно, — произнесла я, кивнув, ожидая услышать, как вести себя с кланом. Правила, этикет, которые мы не успели обсудить перед поездкой.

Вместо этого он провел рукой по волосам.

— У меня не было нехватки женщин, — начал он, а потом замолчал.

Я выгнула бровь. «Не такого начала разговора я ожидала». И я поняла, что он выглядел более чем немного взволнованным. Впервые, насколько я помню, он не казался полностью уверенным в своих действиях.

Коннор посмотрел на пол и поморщился.

— Я столкнулся с небольшими трудностями. Обычно при разговоре с женщинами у меня не возникает проблем.

Он действительно казался неуверенным в себе.

— Ты собираешься мне сказать, что мутил со всеми на курорте?

— Что? Нет. Я говорю о нас. О хижине и постели.

— Ладно, — снова произнесла я, все еще сбитая с толку, но гораздо более заинтригованная.

— Я привык к тому, что привлекательный, — сказал он. — Красивый. Принц в окружении кандидаток. Это вроде как моя фишка. Или была ей. После сражения с фейри — сражения вместе с тобой — и после двух недель разъездов и размышлений, я признал, что таким принцем для меня быть недостаточно. Больше нет.

Мое сердце заколотилось, как будто оно поняло то, что еще не осознала остальная часть меня.

— Каким принцем ты хочешь быть?

Он посмотрел на меня, его голубые глаза светились так, будто подсвечивались изнутри.

— Таким, который достаточно хорош для тебя.

Я хваталась за слова, но они уносились прочь, совершенно незаинтересованные тем, как я пытаюсь выразить свои головокружительные эмоции.

— Не знаю, что сказать.

Он улыбнулся.

— Конечно, не знаешь. Ты самоуверенная, Элиза, может, немного высокомерная. Но не надменная. Не бессердечная. Ты опытный боец, умная и забавная, и у тебя весьма очаровательная одержимость правилами.

— Значит, то, что в детстве делало меня непослушной, делает меня очень хорошей взрослой.

Улыбка превратилась в злобную ухмылку.

— Твои слова, не мои. Ты хочешь быть хорошей, подкованной. Но все же ты можешь сопереживать. Тебя заботит справедливость, и ты поступаешь правильно. И продолжаешь поступить правильно, даже когда боишься того, что находится внутри тебя.

Я не вздрогнула при упоминании монстра, потому что подано это было так лестно. Было странно слышать, как он описывает меня таким образом — парень, которого я почти двадцать лет мечтала прибить.

— У меня была куча привилегий, — сказала я. — И меня учили — так же, как и тебя — очень четко различать добро и зло. Ты самоуверенный, — произнесла я с улыбкой. — Может, немного высокомерный. Иногда надменный, но не бессердечный. Ты опытный боец, умный и забавный, и у тебя иногда возникает очаровательная одержимость нарушением правил. Ты также стараешься поступать правильно. Ты заботишься о своих людях. Ты отправляешься в поездки, чтобы помочь им, рискуешь собой, чтобы помочь им. Ты достаточно хорош для любой.

— Даже после того, как я изводил тебя большую часть твоей юности?

Я не смогла сдержать улыбку.

— Ты был сущим наказанием, но давай признаем и мою роль в этом. Хотя я все буду отрицать, если ты когда-нибудь снова поднимешь эту тему, я могу быть… непослушной.