Сестра мертвых - Барб Хенди

Карие глаза старухи подозрительно сузились… однако Чейн в своем длинном, хорошо сшитом плаще и добротных сапогах нисколько не походил на разбойника. В душе он надеялся, что старуха примет его за молодого торговца.

– Да уж, трактиров здесь в округе нету, – подтвердила она скорее вежливым, нежели сочувствующим тоном. – Так, говорите, Эван вас сюда послал? Очень на него похоже! Оболтус ленивый, все бы ему нос совать в чужие дела!

– Кто там, бабушка? – донесся из хижины девичий голос, и Чейн крепко стиснул зубы, чтобы не выдать их предательскую, нетерпеливую дрожь.

– Молодой человек, который ухитрился потерять собственного коня, – ответила старуха, хихикнув, а затем шире отворила дверь. – Что ж, входите уж. Покормить мы вас покормим, но уж на ночлег проситесь к Эвану и Ольге. Внучка моя – незамужняя девица, и давать пищу сплетням нам без надобности.

Как же много нового довелось Чейну испытать за эти дни! Вначале – настоящий голод, которого он никогда не испытывал, служа Торету, теперь – подлинное облегчение, которое он ощутил, когда его пригласили войти в дом.

Обстановка в хижине, как он и ожидал, была довольно убогая, однако на противоположной стене уютно пылал огонь в очаге, а над ним на чугунной перекладине многообещающе булькал чайник. На миг Чейну вспомнились листья мяты… а затем это краткое воспоминание исчезло бесследно, когда он увидел вторую обитательницу хижины.

Девушка лет пятнадцати, соблазнительно пухленькая, вся в веснушках, с буйной копной рыжих кудрей, с любопытством уставилась на него.

– Бабушка, мне сбегать за Эваном? – спросила она.

– Попозже, дорогая Адена, чуток попозже. Вначале разогреем-ка похлебку.

Старуха передвигалась с усилием, кряхтя, как будто у нее ныли все суставы и кости. Чейн подождал, пока она не добредет до очага и девушка не подойдет к ней. Взяв ухват, девушка подцепила им кипящий чайник. Когда обе женщины, молодая и старая, оказались рядом, Чейн стремительно шагнул за спину старухе и одним рывком свернул ей шею.

Старуха бесформенной грудой осела на пол.

Девушка уронила чайник, и кипяток выплеснулся на мертвое тело ее бабушки. Она хотела закричать, но Чейн проворно зажал ей рот.

Затем он придвинулся к девушке, которая неистово царапалась и билась, пытаясь оттолкнуть его руку. Ее волосы пахли мускусом и соломой, но очень скоро все запахи перекрыл аромат страха, который источало все ее тело. Чейн желал бы, чтобы она сопротивлялась подольше, чтобы он мог вдоволь насладиться этим ароматом… но он слишком долго не пил крови и теперь совершенно не владел собой.

Толчком прижав девушку к стене, он впился зубами в ее горло. Одного укуса оказалось достаточно, чтобы нанести большую рваную рану, и Чейн буквально вгрызся в молодую трепещущую плоть. Струя восхитительно теплой крови хлынула ему в рот, потекла по горлу, наполняя его жизненной силой.

Девушка вначале пыталась вырваться, изо рта ее, зажатого ладонью Чейна, доносились сдавленные крики. Вскоре, однако, она затихла и перестала шевелиться. Обычно Чейн так наслаждался процессом борьбы с жертвой, что едва осознавал вкус крови; теперь же этот упоительный вкус наполнил его рот и принес ему прежде не испытанное блаженство.

Он жаднее впился в горло жертвы и пил до тех пор, пока ее сердце не перестало биться. Когда девушка умерла, ее кровь тотчас лишилась вкуса жизненной силы, и Чейн без сожаления швырнул на пол мертвое тело.

Затем он привалился к стене, стараясь прийти в себя. От такого бурного и жадного кормления ему стало почти дурно. Что бы там ни толковал Вельстил, но он больше не станет так долго отказывать себе в крови!

В этот миг Чейну думалось о том, что все его существование представляет собой долгую историю рабства. Вначале он подчинялся отцу, затем Торету, теперь Вельстилу. Даже сейчас, исполненный теплой силой девической крови, Чейн содрогнулся, вспомнив своего отца, виконта Андрашо.

О, этот человек умел виртуозно притворяться! Все окружающие видели в нем обаятельного аристократа, расточавшего веселость и улыбки. Дома же, за закрытыми от света дверями он становился совсем иным. Наслаждение ему доставляли только власть над домашними и жестокость. Излюбленной жертвой Андрашо была мать Чейна, маленькая, хрупкая, как птичка, женщина, любившая музыку и книги. Чейн обожал свою мать, но из года в год вынужден был наблюдать за тем, как она все больше замыкается в себе. Он так боялся отца, что не смел заступиться за мать. Эта вина тяготила Чейна до сих пор. Едва получив наследство, он бежал в Белу, чтобы там начать другую жизнь, хотя и не подозревал, каким окажется его новое существование. Позднее он узнал, что мать наложила на себя руки. Чейн не вернулся домой даже для того, чтобы присутствовать на ее похоронах.

И сейчас, стоя в жалкой хижине, впервые за много дней ощущая себя исполненным силы, Чейн решил, что никогда не станет покорным рабом Вельстила. Да, они используют друг друга, чтобы достичь каждый своей цели, – это приемлемо, но вот подчиняться Вельстилу или нет, Чейн решит сам.

Бросив в хижине двух мертвых женщин, он ушел в чащобу. Если ему повезет, то Вельстил все еще ворочается на полу, бормоча во сне. Чейн мог только гадать, что собой представляет его спутник. Дети Ночи, чтобы не ослабеть, должны кормиться четыре-пять раз в месяц, и, насколько Чейну было известно, им не снятся сны.

Извечный туман и сырость древинкского леса вызывали у Чейна отвращение. И кто только по доброй воле захочет жить в этаких местах? Он направился было к капищу, но тут прямо перед ним возник, вынырнув из зарослей, неприятно знакомый силуэт.

– Где ты был? – спросил Вельстил.

Чейн даже и не почуял, что он так близко. Вельстил, как всегда, выглядел безупречно, только пряди нечесаных волос в беспорядке свисали на лоб. Взгляд его упал на грудь Чейна, и Вельстил выразительно поморщился:

– У тебя вся рубашка в крови.

Чейн взглянул вниз и убедился, что его спутник прав.

– Я должен был покормиться, – сказал он, – иначе бы к утру от меня не было никакого прока.

Еще секунду Вельстил немигающе смотрел на кровь, затем поднял голову:

– Ты хотя бы избавился от трупа?

– Нет, я бросил их в хижине. Меня никто не видел, а к утру мы будем уже далеко.

– Их?! – Лицо Вельстила явственно окаменело, и он пристально поглядел в темноту, туда, где скрывалась деревня. – В которой хижине?

Чейн услышал слабый треск лопнувшей кожи – это Вельстил с силой стиснул кулаки, обтянутые черными перчатками.

– Второй справа, – тихо ответил он.

Вельстил с хрустом двинулся напрямик, через заросли к хижине, Чейн следовал за ним. Распахнув дверь хижины, Вельстил заглянул внутрь и покосился на Чейна с таким отвращением, словно перед ним был дикий, нерассуждающий зверь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});