Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё раз проверяем правильность креплений, подгонки парашютов и снаряжения. Открывается хвостовой люк. Мы подходим к огромному, гудящему мощными струями воздуха провалу в задней части салона. Оперевшись на кажущийся таким хрупким, в сравнении с бушующей за ним энергией воздушных струй, «газонный» заградительный барьерчик рампы, отделяющий нас от ревущей бездны, слезящимися глазами всматриваемся в проглядывающие сквозь редкие разрывы в облаках кусочки земных ориентиров.
Странно, но в межоблачных прогалах мелькает совсем не та картина, что я ожидал: там сплошной лес, перерезанный лишь прямой веткой автомагистрали с довольно оживлённым движением автотранспорта. Поблизости – никаких населённых пунктов, или хотя бы просто открытых площадок. Но толком разобраться сложно: облачность под нами баллов семь, и землю видно лишь в редкие разрывы.
Резко каркает прерывистый зуммер звукового сигнала выброски... А почему прерывистый? Но бортмеханик тут же отворяет перед Саней «калиточку газончика» и отрывисто бросает короткую команду:
– Пошёл!
В чреве рампы мелькают подошвы Саниных башмаков, а я, подняв взгляд на «светофор» над рампой, с удивлением вижу, что там, на фоне каркающего зуммера, горит красный сигнал «Запрет выброски». Бортмеханик тоже это понял и растерянно смотрит на меня. Но что я-то могу сделать, если Саня уже во-он где, падает затяжным, а я стою тут? И хотя знаю, что выброска запрещена, но в то же время понимаю, что у меня находятся все сигнальные средства, а под Саней – действительно непонятная местность! (Как потом выяснилось, штурман попутал расчёт места выброски – «всего-то» километров на двадцать пять).
Делать нечего – я прыгаю в гудящую дыру вслед за Саней!
Стабильно падаю за ним, стараясь не упустить из поля зрения его периодически тающую в сгустках облаков фигурку. Разом вдруг улетает вверх нижняя кромка облачного слоя, и резко проясняется картина местности. Так и есть: внизу – ничего похожего на нужную нам деревушку, под нами сплошь густой лес и идущее через него шоссе с большим количеством мчащихся машин.
Вижу, как разбросанные в свободном падении Санькины руки убираются к груди, где в кармашек подвесной системы заправлено вытяжное кольцо основного парашюта. Тут же из его расчекованного ранца вылетает вытяжной парашютик – «медуза», выволакивая на стреньге камеру с куполом и пучком строп. Пора раскрываться и мне, дёргаю кольцо.
После рывка-раскрытия осматриваю сверху себя купол и ещё раз местность внизу: вдали виден какой-то дачный посёлок на полянке, но он совершенно не похож на Введенское, да мы туда и не дотянем при всём желании. Тяну то за левую, то за правую стропу управления – «клеванту», держусь на снижении за Саней, стараясь при этом высмотреть мало-мальски пригодное для приземления место. Он тоже озадачен этой проблемой: заметно, как мечется...
Мы чудом примостились на крохотной прогалине среди леса, вплотную примыкающей к обочине дороги. Первый вопрос друг другу:
– Где мы?
Ответ – взаимно неопределённый. Даже по солнцу сориентироваться не можем: небо затянуто облачностью. Саня начал расстилать парашют, а я на обочине шоссе, как наиболее открытом месте, – устанавливать аварийную радиостанцию.
Пора пытаться сориентироваться старым авиационным методом – «опросом населения». Выхожу на дорогу, и, голосуя в потоке мчащихся легковушек, останавливаю молоковоз. Два коротких вопроса шофёру:
– Скажите, пожалуйста, что это за дорога?
– Ребята, да вы что – это же Минское шоссе...
(Вот это да, ну и занесла нас нелёгкая!)
– А вообще-то, вы движетесь в направлении от Москвы или на неё?
– (!)... да вон, сзади – Голицыно, километров пять как проехал.
– Всё я-ассно, спасибо... Езжай!
Спрыгиваю с подножки и, огорошенный, передаю Сане наш разговор.
И только потом я сообразил, что должен был подумать обычный среднестатистический советский водитель, услышав подобные вопросы, видя при этом на обочине валяющиеся парашюты и торчащую антенну радиостанции...
Не успели мы обсудить создавшееся положение, как с той стороны, куда уехал «наш» молоковоз, появился автобус с вооружённым нарядом милиции. Выяснив при проверке документов, что мы «пытаемся выдавать себя за офицеров ВВС», они тут же вызвали представителей военной прокуратуры, которые также приехали с удивительной быстротой.
И только через час с лишним, когда затягивающееся выяснение наших личностей грозило закончиться явно не в нашу пользу, наконец-таки послышалось над головой стрекотание поискового вертолёта, и следом подъехал грузовик с наземной поисково-спасательной командой.
И это-то – при проверке своего же базового аэродрома вылета!...
А штурман с АН-двадцать шестого потом извинялся за то, что он «немного попутал» в расчётах выброски. И когда это понял, то дал прерывистый звуковой и красный световой сигнал: «Отставить выброску!» Но было уже поздно...
... Неутихающая моя боль – Саня Сперанский. Высокий, худощавый, очень симпатичный парень, своей густой чёрной шевелюрой и правильными чертами лица походивший на популярного киноартиста Алварса Лиепиньша.
Парашютист-испытатель Лётно-исследовательского института. Мы вместе немало попрыгали, пока я был слушателем Школы лётчиков-испытателей. «Ходили» на длительные, по 60-70 секунд, задержки, делали показательные прыжки...
Его фанатичная любовь к парашютным прыжкам не знала непреодолимых преград. Как-то раз, при одном из показательных прыжков, он, приземляясь на футбольное поле близлежащего пионерлагеря, сломал себе одну из кистевых костей руки. А потом, вынужденный, как и все мы в то далёкое время, не искать порой среди авиационных докторов друзей, а из-за тогда их обычной агрессивности, наоборот скрывать все свои проблемы, лечился тайком в отпуске за собственный счёт.
Невыносимо тяжело тянулся пыльный август 1988 года...
Шестого умер от мучительной и непонятно молниеносной болезни Анатолий Семёнович Левченко, всего лишь немногим более полугода назад летавший в качестве космонавта-исследователя на орбитальную станцию «Мир». Через двенадцать дней, в «классический» день авиации, восемнадцатого числа, мы были потрясены гибелью в испытательном полёте на спортивном СУ-26 Александра Владимировича Щукина – дублёра Левченко в подготовке и выполнении его космического полёта и второго пилота у него же в экипаже «Бурана».
Так рядом – одним экипажем, их и похоронили в Жуковском на ставшем, фактически, мемориальным Быковском кладбище... Когда заходишь туда порой, кажется, что земля стонет от тлен лежащих там многих и многих испытателей...
Щукин погиб за три дня до долго готовившегося воздушного парада в честь Дня авиации, официально отмечавшегося в том году двадцать первого августа. На этом же параде они вместе с Сергеем Тресвятским должны были на СУ-двадцать седьмых сделать два прохода в строю дозаправки с ИЛ-76, командиром которого был Виктор Константинович Александров, а затем продемонстрировать парный пилотаж. Сейчас кажутся поразительно роковыми сочетания людей и обстоятельств в те дни! Кто бы мог предполагать тогда, что через два с небольшим года, в октябре девяностого, Виктор Александров полетит в задней кабине на спарке МиГ-23УБ, которую из передней кабины будет пилотировать Сергей Тресвятский. После безуспешных попыток выйти из штопора, при их катапультировании, из-за нештатного отстрела кресел Виктор получит сильные ожоги...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Жуковский - Элина Масимова - Биографии и Мемуары
- Триста неизвестных - Петр Стефановский - Биографии и Мемуары
- Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай - Биографии и Мемуары
- Пока бьется сердце - Светлана Сергеева - Биографии и Мемуары
- Биплан «С 666». Из записок летчика на Западном фронте - Георг Гейдемарк - Биографии и Мемуары
- Штурмовик - Александр Кошкин - Биографии и Мемуары
- Покрышкин - Алексей Тимофеев - Биографии и Мемуары
- Жизнь летчика - Эрнст Удет - Биографии и Мемуары
- Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича - Соломон Волков - Биографии и Мемуары
- XX век авиации - Александр Больных - Биографии и Мемуары