Мужик и камень - Анна Александровская

Я уйду. Так и быть, я уйду! – она резко встала. – Нашла

тоже, у кого помощи просить… у больного человека! Я уйду!

Только пообещайте, что больше не ворветесь в мой дом!

Тут Гомозову вспомнилась вся та недавняя история, тот

назойливый сон, который, кто знает, мог бы повториться, и он вдруг

покривил лицом и нехотя произнес:

– Ладно. Постойте! Постойте! Я согласен. Можете приходить.

Иногда. И надеюсь, вы ненадолго в окрестностях нашего города.

– Вы угадали. Ненадолго. До весны. Еще четыре или пять

месяцев, – Елена грустно улыбнулась. – Теперь, когда наш с вами

договор в силе, я временно не буду вам докучать. До свидания! И не

вздумайте отказаться от своего решения!

Она быстро прошла в прихожую, накинула пальто и через

короткое мгновение дверь хлопнула.

Ушла, подумал Гомозов. Сумасбродка. Он взглянул на печенье

и решился даже взять одно. Однако есть не стал, только понюхал,

передернулся от сладковатого аромата, и бросил обратно в тарелку.

– Бр-р-р… Предсказуемо. Все слишком предсказуемо, –

пробурчал он непонятно к чему и закрыл глаза, прислушиваясь к

своему организму. В голове были боли, мигрень не проходила.

Стоило бы как следует отдохнуть, и здоровье должно поправится,

непременно поправится.

***

Женщина, согласно уговору, теперь заходила к нему. Бывало,

на неделе появлялась дважды. И так было в течение двух месяцев.

В последний из них, как заметил Филолет Степанович, она даже

перестала особенно досаждать своим присутствием (как определил

для себя Гомозов, будто ее характер выравнивался и улучшался).

Ему самому, кажется, становилось интересно замечать изменения,

происходящие в ней, будто он наблюдал изменения в погоде, а не в

чужом настроении и характере. Кстати, относительно погоды, в

этот светлый день, наконец, выпал снег и уже не первый, а

основательный, окончательно утвердивший законное время зимы.

Филолет Степанович пребывал на работе, когда белые

мохнатые, словно пучки седых волос, хлопья снега падали и

разлетались повсюду за стеклом. Он взглянул в окно и невольно

поморщился от всей этой колкой белизны и света, щипавшего

глаза.

После смены домой Гомозов добирался пешком, в планах

обязательным являлось прогуляться по парку. Так, пройдя парк, и

вдоволь насладившись тихой сумеречной, уже привычной для взора

белизной, он направился по центральной улице, чтобы заскочить в

магазин. В магазине Филолет Степанович приобрел незаурядную

необходимость на сейчас: конфеты с коньяком. «Свежие,

чрезвычайно свежие, наилучшего качества, – подумал практичный

Гомозов, раскусив одну. – В самый раз, чтобы выпить с ними

горячего чая и вмиг согреться после уличной мерзлоты».

Он был так счастлив из-за сегодняшнего приобретения, и так

радостен весь сегодняшний день, что влюбленные, подчинившиеся

невесомости, не могли испортить ему настроения. При их виде он

только отворачивался или просто не смотрел в их сторону.

Факт приобретения конфет, все же имел и тайный смысл.

Сегодня, вероятней всего, заглянет в гости Елена. А такое угощенье

мало кому не придется по вкусу.

Но сколько ни ждал Гомозов, сколько ни вертелся у окон,

будучи дома, Елены так и не показалось на горизонте. В тот день

она не посетила его.

Разочарование ждало Филолета Степановича и в следующий

день, и днем позже, и даже всю бушующую неделю. Женщина, так

нуждавшаяся в беседах, больше не заходила, точно ее потребность

в общении исчерпала себя. И из-за этого Гомозова охватила

бестолковая грусть. Однако, он, не имеющий ни к чему

зависимости, убеждал себя в обратном. К тому же, в его положении

доолжно было радоваться, не иначе как. Ведь, наконец-то, Филолета

Степановича оставили в покое и не докучали своими визитами.

Так он и радовался. Почти радовался. Только через неделю его

охватило особенное беспокойство. Оно билось в нем как

трепещущая маленькая птичка в клетке, которая то и дело норовила

вырваться и упорхнуть, да только старания ее были тщетны, она все

равно оставалась взаперти.

«Она не придет. Она больше не придет, – дрожа, размышлял

Гомозов. – Неужели, что-то случилось? Неужели я ее чем-то

огорчил?»

Временами он чувствовал себя неосознанно виноватым,

временами был горд за себя. Несмотря на всю изменчивость его

внутреннего состояния, постоянным оставалось только одно

качество – решимость. Решимость всегда была конечной точкой в

его сомнениях. Может из-за любопытства, может из-за

беспокойства, никто не знает точно, но ему следовало, как он для

себя определил, наведаться к женщине, что так долго беспокоила

его своими, казалось бы, бессмысленными визитами, а теперь

пропала.

Гомозов направился к ней в выходные. В воскресенье.

Дорогу к дому Елены можно было сократить. Так как на реке

давненько уже встал лед, представлялось возможным пройти по

нему напрямую к общежитию, и не тратить времени на обход через

мост. В подобную, мерзлую заснеженную погоду этот факт был не

маловажной причиной для искреннего счастья. Ведь каждая лишняя

минута, проведенная на таком морозе, напоминала об уязвимости

человеческой сущности, особенно если одежда прохладнее и легче,

чем стоило. Косточки подрагивали от каждого порывистого выдоха

ветра, от цепкого мороза щипало лицо, пальцы рук и ног будто

затягивало в гипс, впрыснув в них леденящий наркоз.

Не успел Филолет Степанович подступить к общежитию, как у

окна, соседнего с окнами Елены, выглянула уже знакомая женская

физиономия. Форточка тут же распахнулась и послышалась

насмешливая интонация:

– Пр ынц! Неужели ты опять пришел?! Мой прынц, ты за

мной? Моего дома нет, заходи скорей! – и она зашлась

омерзительным смешком, и с хлопком закрыла форточку.

Гомозов сплюнул в сторону, от неожиданности даже забыл

выругаться.

Подойдя к двери Елены, и будучи уже в приниженном

душевном состоянии, он робко постучал в дверь. Через несколько

секунд за дверью послышался шум, а спустя мгновение раздалось

короткое «Да! Кто там?!»

Гомозов замешкался.

– Кто там?! – повторил приятный женский голос.

– Елена. Это…это… Филолет Степанович… Гомозов.

За дверью с обратной стороны зачастили быстрые шаги, после

чего дверь распахнулась, и на Гомозова накинулось что-то ласковое,

теплое, приятно пахнувшее.

– Филолет Степанович! Вы?! Вы пришли! Неужели вы

пришли! – Елена крепко и безостановочно обнимала его.

Горячее дыхание ударило Гомозову в шею, сделалось славно,

но он быстро осмыслил происходящее, оценил незнакомое доселе

чувство, и, нервно моргнув левым глазом, осторожно придержал

руки женщины на своих плечах, чтобы они не слишком-то

позволяли себе вольностей.

– Ну, заходите же скорей! Что вы стоите?! – Елена расцепила

свои нежные объятья, из которых было непозволительно

вырываться, и приглашающе кивнула.

Гомозов переступил порог, и женщина повела его за собой.

Они остановились в просторной гостиной.

Часть дома, что арендовала Елена по сути своей и состояла

всего из этой комнаты, кухни, и крохотной кладовки. Гостиная же