Веласкес - Мария Дмитренко

Однажды при посещении Севильи премьер–министру короля Филиппа III пришла мысль познакомить по–рыцарски учтивого, галантного и образованного Оливареса с принцами. В 1615 году он вызвал графа в Мадрид. И Оливарес вступил на первую ступень иерархической лестницы, ведущей к вершине. Вначале он стал правой рукой будущего короля только в играх, потом настолько вошел в доверие, что высокий государственный пост не замедлил себя ждать. Немалую роль в этом сыграл и его дядя Суньига.

Головокружительная карьера Оливареса была при дворе неожиданной. До сих пор все знали, что этот граф, дошедший по жизненной дороге до середины пути, не очень увлекался государственными делами и не проявлял в этой области особых талантов. Какою будет его политика, можно было только догадываться. Но первые шаги начинающего царедворца свидетельствовали о решительности и умении постоять на своем.

Именно на Оливареса уповал в своих мечтах дон Пачеко. Кроме графа, которого молодой король к тому времени пожаловал титулом герцога Сан Лукар и сделал своим премьер–министром, в Мадриде жил еще один влиятельный земляк маэстро — Хуан де Фонсека. Высокое духовное лицо, настоятель королевского собора и королевский капеллан, дон Фонсека тоже был большим другом Пачеко.

Многие знакомые севильянцы уже покинули город и переехали в Мадрид под высокое покровительство. Среди них были художники и поэты. Но никого из них дон Пачеко не мог поставить в один ряд с зятем. Почему же было ему не думать, что Веласкес должен занять подобающее ему место при дворе? Он — сын очень почтенных родителей. Его предки — славные рыцари и гранды. Фамилия его матери — Веласкес — известна еще в годы царствия великого Карла I. В государственных документах 1520 года среди двадцати аристократических родов дворян первого ранга значится род Веласкес, которому дано наследственное право на звание гранда. Не менее уважаем и род его отца — дворянина из Опорто. Но молодой художник предпочел носить фамилию матери, как более именитую и в знак того, что он, как и его предки из рода Веласкес, будет всегда достойным рыцарем у короля. Дон Диего необыкновенно талантлив и прекрасно воспитан. Это ему очень пригодится в будущем.

Считая себя достаточно просвещенным в делах политических, а также в меру дипломатичным, дон Пачеко начал подготавливать молодого маэстро к отъезду. Для этого требовались терпение и выдержка. Но на что не пошел бы учитель ради своего любимого ученика и счастья дочери!

Долгими зимними вечерами он рассказывал Диего о Мадриде и королях.

Сумрачный могущественный Филипп II, отдыхая однажды после охоты среди пустынных равнин Кастилии, обратил внимание на небольшое арабское поселение Махерид. Только такому аскету, как Филипп, могло приглянуться столь унылое место, лежащее вдали от больших рек и дорог. Он приказал перенести сюда столицу. Воля короля в государстве закон. И вот из Вальядолида в Мадрид в 1569 году переехал двор.

Среди равнины под серым неуютным небом стали расти великолепные дворцы. Мадрид — маленькое местечко на реке Мансанарес — стал столицей, сердцем государства. У него появилась своя самостоятельная политическая история. Но Мадрид оставался исключительно резиденцией короля и двора. Университеты Алькалы и Саламанки по–прежнему привлекали к себе цвет пытливого юношества, а давно сложившиеся художественные школы Севильи, Кадиса, Гранады, Толедо — лучших мастеров живописи и зодчества. Город на Мансанаресе оставался неуютным, словно необжитым. Окаймленный на севере и северо–востоке хребтами Самосьерры и Гвадаррамы, он стоял высокий и неприступный. Недаром в народе говорили, что трон испанского короля самый высокий в мире после божьего!

Со всего света в Мадрид стекались богатства. Короли не жалели средств, дабы украсить свой тронный город. Лучшие архитекторы Италии и других стран возводили там шедевры, воплощая мечту в гранит и мрамор. Короли собирали великолепные коллекции. Одна из них, Армерия, была богатейшей в мире коллекцией старинного оружия. В гулких залах дворцов навечно заняли места шпаги Сида Кампеадора и Христофора Колумба, кольчуга Альфонса Арагонского и латы Хуана Австрийского, стальная чалма Боабдила и необыкновенной чеканки и красоты оружие герцогов Альба.

Богаты дворцы Мадрида бесценными творениями рыцарей кисти, добывших себе мировую славу полотнами, — Тициана, Рубенса, Веронезе, Тинторетто и многих других. Величественны галереи портретов королей. Со стен пустынных залов смотрят друг на друга гордые короли со свитками в руках, одеты в черного цвета нарядные костюмы, печальные принцы и инфанты, суровые и величественные королевы — без тени приветливости на лицах.

Слушая своего тестя, Веласкес словно совершал путешествие в страну, скованную холодом приличия и этикета. Художники двора писали почти всегда так, как этого требовал все тот же придворный этикет, где выражение каких–либо непосредственных чувств считалось недостойным актом, громкий смех — невоспитанностью. На всех портретах лежала печать этих требований, будь их автором иностранец Антонис Мор, писавший королеву Марию и Филиппа II, или испанец Алонсо Санчес Коэльо, создавший портреты детей Филиппа, или художник двора Хуан Пантоха де ла Крус, работавший при Филиппе III.

Холодело сердце от таких рассказов, хотя дон Пачеко был блестящим оратором и не скупился на похвалы королям, на восхваление их щедрот. Молодой маэстро думал о том, что, попав во дворец, он, как и многие до него, лишится главного — свободы и самостоятельности. На ум приходили слова отца Саласара о свободе. «Достойным ее может быть только сильный», — утверждал старик. А сможет ли он, Веласкес, быть там, в Мадриде, сильным? Дон Пачеко старался отвлечь зятя от подобных дум. Ведь у него необыкновенный талант! Таланту не страшны никакие преграды, перед ним склоняются даже короли.

— Ты должен сам повидать короля, — настаивал дон Пачеко, — для этого нужно ехать в Мадрид.

В апреле 1622 года дон Диего вместе со слугой и учеником мулатом Хуаном Парехой покинул родную Севилью. Провожаемый добрыми напутствиями семьи, снабженный рекомендательными письмами ко многим сановным особам в столице, маэстро спешил в Мадрид. Два тайных желания вынашивал он в сердце — написать портрет короля и попасть в легендарный Эскориал, громадный загородный дворец королей.

Карета, запряженная великолепной четверкой, быстро неслась мимо пастбищ вдоль Гвадалквивира. Потом дорога перескочила на противоположный берег, где возвышался склон Сан — Хуан Аснальфараге, увенчанный развалинами старинного замка. Еще несколько минут — и Севилья исчезла из виду, в последний раз блеснув красотою своей Хиральды. Веласкес старался сосредоточиться и не мог. Кучер весело напевал бесконечную песнь, птицей летевшую по широкой Андалузской равнине. Порою дорогой попадались небольшие одинокие венты с уютными патио, крышей которым служила густая листва винограда. Крохотные апельсиновые сады звали к себе ароматом зреющих плодов. Чем дальше уходил путь на север, тем чаще вдоль дорог стали попадаться алоэ грандиозных размеров, местами торчали кактусы. Кое–где на горизонте одиноко подымались над морем злаков изящные кроны пальм.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});