Русская рулетка - Ксения Ершова-Кривошеина

- Я уверена, что вы Троянов. Как я могу к вам обращаться? - спросила я.

- Да просто по имени, Тихон, а с моей женой Мариной и мальчиками я вас познакомлю позднее. Я зашел на десять минут с вами познакомиться, к сожалению, должен уходить, дела. Я скоро позвоню, и мы что-нибудь организуем интересное, например, поедем в Берн или вдоль озера, пообедаем в ресторане. До свидания, - и моя рука утонула в его мягком пожатии.

Тихон Троянов был из тех интереснейших личностей, которые через разговоры, вопросы, мне задаваемые, рассказы (малые) о другой эмиграции приоткрыли мне настоящую жизнь России в изгнании. Тихон был ласков и внимателен ко мне и сам не подозревал, какую работу в моей голове проделали его осторожные беседы, сколько вопросов я себе задавала после каждой нашей встречи. Он был владельцем большой адвокатской конторы в Женеве, сейчас ее филиал Тихон открыл в Москве. В то время никто, а он тем более, не мог и мечтать о подобном. Кажется, он же вел дела по защите авторских прав только что выдворенного из СССР Александра Солженицына. Тихон Троянов был сыном священника, русский поток эмиграции через Югославию привел его в Швейцарию, где он женился на гречанке.

Тихон познакомил меня с недавно открытым православным приходом в Шамбези. Службы велись по-французски, а сама церковь помещалась в крипте большого греческого храма. Состав прихожан был довольно разнообразный, в основном швейцарцы, французы, перешедшие в православие, и русские. Вся атмосфера этой почти домашней церкви была необычна, она напоминала семейный очаг. Часто после воскресных служб все оставались и пили чай, гуляли, вместе устраивали интересные литературные встречи, на которые приглашались богословы и литераторы. Основателем этого прихода был сам Тихон Троянов.

Благодаря обширному охвату, если не разбросу, знакомств Ирина меня свела с Наташей Тенц и Таней Дерюгиной. Наташа в те годы была в активных хлопотах о помощи диссидентам. В ее большом доме подолгу жили Виктор Некрасов и Вадим Делоне. Она их по-матерински выхаживала и абсолютно безропотно сносила не всегда простые ситуации. Таня, которая совсем недавно потеряла мужа (Владимира Варшавского), находилась в тяжелом душевном состоянии. Меня, я помню, поразил глубокий траур ее души, не говоря об одежде, она долгие годы не снимала черного платья. Таня стала "подкармливать" меня книгами, о существовании которых я не подозревала, и тут раскрылся для меня новый мир. Я окунулась в чтение, дневное и ночное. За Солженицыным были Авторханов, Варшавский, Зиновьев, Войнович, журналы "Посев", "Грани" и многое другое, написанное в эмиграции с 1920-х по 1960-е годы. Это чтение взапой подтвердило во мне осознание лжи, которой нас питают в СССР.

Будто нахождение и соединение недостающих квадратиков в "головоломке" выстроило полную картину того, что скрывалось от нас и запрещалось, за что сажали и высылали инакомыслящих из страны. Я, конечно, о многом знала, но об очень многом не подозревала! Это была настоящая История России с кровью и трагедией, а чем больше я читала, говорила с Тихоном, Наташей и Таней, тем странней и непонятней выходили персонажи "ооновских" просоветских дам и господ, с удовольствием ездивших в страну утопической "бессобытийности" и обмана.

* * *

Каждый день был насыщен впечатлениями.

Примерно через неделю после приезда я предложила Ирине пойти со мной к тете Нине. Помню, что я очень волновалась, знала, что она только что пережила инсульт. Ей было девяносто девять лет, и, по рассказам отца, она внешне похожа на мою покойную бабушку. Удастся ли мне с ней поговорить, дойдет ли до ее сознания, что я ее внучка, - все эти опасения приводили меня почти в панику.

Ирина стала лучше передвигаться со своим костылем и гипсом, поэтому мы пошли к Ниночке пешком. Спустились вниз под горку, в старую часть города, и помню, как подошли к стенам старинного здания, увитого кроваво-красным плющом. Здесь находилась Армия Спасения - убежище для людских душ, где можно было встретить и молоденькую наркоманку, которой помогали вылечиться, и одинокого пожилого человека. После смерти мужа (а потеряла она его рано) тетя Нина окончила богословские курсы и стала помогать людям своими проповедями, советами. Она была здесь всеми любима и уважаема, вела широкую переписку с самыми разными людьми, даже за пределами Швейцарии, к ней приезжали посетители.

В доме царил швейцарский порядок. Нас поднял пенальный деревянный лифт на пятый этаж, и девушка, одетая во все черное, провела до двери. Маленькая, почти крошечная старушка утопала в огромном, с прямой спинкой, расшитом гобеленовым рисунком кресле. Под ногами у нее стояла скамеечка с довольно высокой подушкой, пышные белые волосы были аккуратно уложены, нос с "армянской" горбинкой, черные глаза смотрели на нас с нескрываемым удивлением. Передо мной была копия моей покойной бабушки! Отличия я заметила позже, а они были в выражении лица, мягкости движений, ласковости повадки и почти детской веселости.

Строгостью и скромностью убранство комнаты походило на келью. Ничего лишнего, белые стены, полка с книгами, Библия, свеча.

- А где же Игорь? - первое, что услышала я, подойдя к ней. Я решилась ее обнять, но мне показалось, что до нее невозможно дотронуться, такая хрупкость, невесомость и прозрачность была в ее теле. - Он обещал мне, что вернется, а сам уехал... туда... далеко на Север. - И она очень осторожно кивнула головой в сторону окна.

- Это ваша внучка, Ниночка, ее зовут Ксения! Вам Игорь о ней рассказывал! - Голос Ирины напугал ее, она как-то взметнулась взглядом на меня, потом на Ирину. "Зачем я беспокою ее", - подумала я, видно, почувствовав, что жила она в потустороннем мире и ей было не до нас.

- Я думаю, нужно говорить тише, пусть она сама начнет спрашивать, сказала я Ирине. Меня поразил русский язык тети Нины, без малейшего акцента. Она смотрела на меня и не понимала, кто я.

- Они там, наверху, мне очень многое обещали, я с ними всегда спорила, но у них дурной характер...

Я взяла ее детскую ручку в свою, у меня навернулись слезы. Не могла я найти слов, чтобы навести ее на разговор. Как жаль, что она живет уже другим, нам пока неведомым. Отец мог с нею говорить, он часами сидел рядом, рисовал ее, у них было общение. Руки своей Ниночка не отдергивала, а, как больной ребенок, доверчиво сжимала в кулачок и разжимала пальцы. В этот момент ей принесли обед, и я сказала девушке, что покормлю Ниночку. Самой ей было уже трудно справляться с ложкой и держать чашку в руках. "А ты сама попробуй, это очень вкусно", - угощала она меня. Кормление из ложки, маленькими глотками, потом передышка перед чем-то протерто-мясным и компот. "Нет, компот, пожалуйста, ты съешь, они это замечательно готовят..." Я все улыбалась в ответ и вытирала салфеткой ее губы.

- А... Вы, значит, дочь Игоря? Вы Ксения? - неожиданно спросила она.

- Да, я Ксения.

- Вы не уедете, как Игорь? Вы останетесь? Мы с вами будем разговаривать...

- Нет, я уеду обратно, у меня там сын. - У меня от волнения был комок в горле.

- Почему все остались там, почему все уезжают на Север? Но мне там... наверху... - и она подняла свой маленький пальчик, - мне сказали, что вы будете здесь. И я вас вижу здесь, на моем месте, - каким-то загадочным полушепотом произнесла Ниночка. - Вы что же, несчастны в семейной жизни? Такого я услышать не ожидала от нее.

- Знаете, у меня есть мама, сын, и это уже много, - ответила я, понимая, что отца нужно оставить для нее, не нужно ее обделять.

- А у меня теперь есть Игорь! - И она засияла глазами, лукавой улыбкой девочки, которая хотела сохранить секрет.

- Ниночка, вы должны понять, что Игорь отец Ксении! - настаивала Ирина уже в третий раз. Но было чувство, что она как бы не слышит и не видит Ирины.

- Вы внучка Сони, и моя тоже, вам здесь будет хорошо... И я постараюсь с ними наверху поговорить. Когда я с ними спорила об Игоре, они не согласились, но теперь я уверена, что смогу их убедить, и вы останетесь на моем месте.

У меня разрывалось сердце от нашего разговора, и вдруг, обратившись к Ирине, она сказала:

- Ах, вы та самая дама, которая была у меня вместе с Игорем!

- Да, и я делаю вот эти красивые украшения, - как-то особенно вызывающе сказала Ирина, позвякивая золотой цепью перед глазами старушки. Потом она стала снимать с себя брошку, браслеты, кольца и примерять все это на Ниночке, которая совершенно растерялась под этим золотым дождем.

- Это очень красиво... - безразлично сказала она.

- Пойдем, пожалуйста, Ирина, пора уходить... - тянула я Ирину за руки, которые не переставали украшать мою тетю Нину. - Мы сейчас уйдем, Ниночка, но я скоро вернусь одна и буду у вас часто бывать! - Я обняла ее кукольные плечики и поцеловала.

- Я буду вас ждать, очень ждать...

Помню, что я прыгала через две ступеньки вниз по лестнице, обливаясь слезами. Деревянного лифта я ждать не могла, а Ирина, не понимая, что со мной происходит, обиженно поджала губы. Встреча с Ниночкой была для меня шоком эмоциональным. Перевоплощение бабушки через столько лет, ее загадки в словах, полубред, полутайны, невесомость и почти отстраненность, призрачность. Желание и невозможность поговорить, вернуть пожилого и больного человека в мир реальный поднимает в нас много чувств - смесь раздражения, нетерпения, а бывает, и гнева. Связано это, скорее всего, с тем, что мы не можем простить старения нашим близким и любимым людям. Ведь мы помним их ясный ум, память, а мир, в котором они теперь пребывают, страшит нас и напоминает, что и мы там будем. Как знать, а может быть, старик видит и знает гораздо больше, чем мы, и то, что нам кажется бредом потерявшего рассудок, на самом деле есть тайна подсознания.