Соблазнить верную (СИ) - Золотаренко Татьяна

На последних словах Оля с сочувствием обняла подругу.

– Так, все! – Аня посмотрела в зеркало и принялась вытирать размазанные стрелки. – Привожу себя в порядок и ухожу. Одно могу сказать точно: после премьеры, когда закончится срок действия моего ангажемента, буду искать другую сцену. Или альтернативу. Оставаться здесь будет глупо. Только себя доведу да семью разобью.

– Не торопись с выводами. Может, кобель этот прийдет в себя и оставит тебя в покое.

– Ань, а почему ты говоришь, что на ребенке все отражается? С малой было что-то?

– Слава Богу, серьезных последствий у Карины не было. Но у нас проблема наследственная. Моя мать всю жизнь отцу изменяла, прожила безрассудно. Уже умерла. Вова все мне ее в пример ставил – дескать, посмотри и делай выводы. Да и сама знаю. Но ведь не просто так это. Если бы кто-то знал, каково душе, терзающейся в своих грехах.

– Не понимаю. Ты говоришь, борешься. А в чем состоит эта борьба? Мы все плохо поступаем, жалеем о поступках. Может, не стоит зацикливаться?

Ольга казалась далекой от всех этих духовных рассуждений. И хотя в ее окружении было немало подруг, увлекающихся различными практиками с уклоном в психологию, сама она никогда не вникала в их разговоры, кажущиеся ей скучными и бесполезными.

– Тот, кто был на самом дне, знает, что грех, даже кажущийся незначительным, – это начало падения, если совсем не гибели, – в голосе Ани звучал подлинный трагизм. – А когда ты знаешь о последствиях, (а они могут быть ужасающими, потому что один проступок влечёт за собой другой) – то стараешься этого избежать. Ты изучаешь свои слабые стороны, судорожно ищешь их причины, дабы улучшить себя и, вместе с тем, свою жизнь. Но, как назло, мысли сами лезут в голову. Только тебе кажется, что ты очистился от прежней грязи, как появляются поводы для желания поступить ещё хуже. И, словно по чьему-то велению, тебе встречаются люди и создаются ситуации, провоцирующие на то, чтоб ты сдался.

– Это ты о физическом влечении?

– Да хоть что – похоть, алкоголь, сигареты, то, что мы именуем плохими привычками, на самом деле есть зависимость от желания согрешить, самообман. И есть еще кое-что. Запретный плод, который не только тянет отведать, но и дать попробовать другому. Мы всегда друг друга искушаем грехами. А я – Ева, как и все женщины…

– Слушай, не действует байда твоя, – Вадим смотрел на Петю и понимал, что его сковывает страх.

Не от жуткого образа, в котором сегодня предстал фотограф, или кто он там… И хотя этот образ сочетал в себе драматизм и мистицизм, страшновато Вадиму было не от этого. Хуже всего, что он не понимал причины своей боязни, порой перерастающей в приступы паники. Заходил в это ателье, перепуганно щурясь, часто казалось, что за ним следят. И еще хуже – он истерически боялся быть уличенным ею. Ибо он знал, что Аня возненавидит его за такие нестандартные и насильственные методы соблазнения, и, что страшнее всего, – ее ненависть будет вполне оправданной.

– Какие претензии? – прервал его утомительные размышления волшебник. – Что по факту происходит? По моим видениям, все получается, но без должной эффективности, которую я, честно говоря, ожидал уже сейчас.

– Да… – Вадим нервно налил в стакан воду из графина, стоящего тут же на столе, и жадно отпил. Разум почему-то после этих глотков начал пьянеть. Медленно, но точно. – Вроде как начала сдаваться, потом – на попятную. Зато я сегодня всю ночь не спал – ересь снилась, бабы какие-то… да такой разврат… на голову не натянешь.

Вадим сощурился от света прожектора, бьющего ему в глаза. Хотелось заорать: «Да выключи ты эту лампу!» Но не это сейчас имело первоначальную важность – надо было решить другую проблему. Тяжело не видеть лица человека, с которым общаешься, ибо оно растворялось в этих лучах софита. Но вот образ – его Вадим видел очень хорошо и старался не вглядываться, ибо тело начинало незыблемо дрожать.

– Сны ему плохие снятся… Так а что ты думал? – монотонно отвечал Петр, медленно тасуя какие-то карты. – Он-то от нее к тебе вернулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Кто?

– Тот, кого я отправлял по ее душу.

– Не понял!

– Ты сделал заказ? Вот я духа и отправил к ней, чтоб заставил ее выполнить твое желание. Но она – крепкий орешек, молится, туда-сюда. Хотя это временно. Все равно ослабнет. Почаще бить по ней, силы потеряет, бдительность, духовную подпитку… А там все будет нормально. Правда, здоровье может чуток пострадать, но это мелочи!

– Слушай, не.., – вдруг замотылял головой Вадим, продолжая избегать соприкасания с магом взглядами. – Так мне не надо! Давай… отменяй это всё.

– Что значит отменяй?

– Заказ отменяй!

– Слушай, это тебе что, служба доставки пиццы? – вдруг обозленно ухмыльнулся маг. – Как я тебе отменю? Я духа привлек, ты ему теперь должен. Или нужно продолжать действовать… или, прости, парень, но отдуваться придётся тебе. А они в покое не оставят…

– Что-о-о? Что значит "отдуваться", "в покое не оставят"? А они есть вообще, духи твои? К кому я вообще обратился? Ты шизофреник? – ярость захлестнула сущность Ковалева, и его лицо заметно побагровело.

– Побереги лучше свои эмоции, Вадим Яковлевич…

Но угрожающий тон собеседника остановить гостя уже не мог.

– Да какие духи, что ты городишь?

С психом Вадим направился к выходу из помещения, будто его кто-то гнал в шею, бурча себе под нос:

– Еретики возродились! Бред какой-то…

– Иди-иди, – затянув табачный дым, зловеще произнес в спину Петр, – сам вернешься, на коленях просить будешь… и заплатишь обязательно… все отдашь… я-то шизофреник, а ты-то атеист. Вот за это и возьмем!

Глава 6. «Особенный ты. Верно, избранный»

Отправив ребенка в воскресную школу, Анечка села в автомобиль и разложила перед собой бумаги. Нужно срочно доработать три сцены – Яковлевич требовал их исполнения еще позавчера, и ей все никак не хватало вдохновения, чтобы продумать их в своей голове.

Будто нарочно он давал ей немыслимые задания. И в последний раз Ковалев велел Камушкиной дописать несколько завершающих реплик для своей героини, чтобы проверить, как актриса прочувствовала ее сердцем. И хотя очень хотелось воспротивиться с окликами: "Да я не сценарист!" – Анна все же соглашалась и безропотно выполняла волю своего режиссера.

Пока Карина в школе, можно немного собраться с мыслями. После храма это удавалось очень легко… Хотя, наверное, не совсем правильно сразу включаться в работу.

Внезапно пассажирская дверь открылась, и она уже готовилась спросить у дочери: «Почему так скоро?», как увидела перед собой… Ковалева. «Господи, только причастилась! Помоги мне!» – мысленно взмолилась женщина.

Решившись посмотреть ему в глаза, Анна обернулась и вдруг осознала, что впервые за это время сделала это с необычайной легкостью. Его взгляд сиял победными искорками, которые тут же угасли, когда их обладатель отметил про себя перемены в своем объекте вожделения.

Никакой растерянности и прежнего страха в ее глазах. Нет эмоций, презрения, злости… умиротворённая смиренность… Неужто сдалась? Эта мысль заставила его воспрянуть духом и вновь воспламенить «фейерверки».

– Думаю, куда наша Анечка каждую неделю отпрашивается… Что за необходимость? Оказывается, она на лбу шишки набивает… поклонами…

К его удивлению, она не раскраснелась от смущения, как это бывало прежде. Не разозлилась. Да вообще не поменялась в лице, продолжая смотреть на него с прежней легкостью и добротой в глазах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Набиваю, – вдруг тихо засмеялась она, – есть по чём набивать. Вас настолько это заинтересовало, что вы решили меня выследить?

Такая прямолинейность… И такая легкость в общении. И странно – искренность.

– Скажи мне, пожалуйста, только честно, Анют: ты болеешь?

– Да! Чё греха таить? Болею душой!

– Что за болезнь? – заволновался поначалу тот.