Арифметика подлости - Татьяна Туринская

— Да никого я не хочу в рваном халате! Что ты прицепился к этому халату?!

— Халат — это образ, не принимай буквально. Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты видеть кого-то в рваном халате. Ты сам реши — хочешь ли ты видеть ее в любом виде, пусть даже и в халате. Будет ли она тебя в нем раздражать, или тебе будет наплевать на то, во что она одета — вот наиглавнейший вопрос! Если это 'твое' — тебе будет наплевать на халат, на ночнушку, на что там у них еще есть? Тебя будет волновать только она сама — хорошо ли она себя чувствует, не голодна ли, ничего ли ее не тревожит, хорошее ли у нее настроение. Потому что от ее настроения напрямую будет зависеть твое. От ее здоровья будет зависеть твое. Если у нее болит голова — значит, сегодня ты останешься без секса. И что тогда? Разозлишься, обидишься? Или пожалеешь, посочувствуешь? И хрен с ним, с сексом — главное, чтобы родная твоя не болела. Теперь понял?

— Вот теперь понял. Понял, что как только встречу бабу в рваном халате — сразу женюсь.

— Ни хрена ты не понял. Ну и дурак.

***

Но дураком Кеба только прикидывался. На самом деле откровения друга он воспринял весьма серьезно, и даже частенько над ними размышлял.

Рваный халат, конечно, глупость несусветная — это уж Лёха погорячился. Ясное дело, Бубнов имел в виду не реальный рваный халат, а лишь некий фетиш, раздражающий фактор. Но выбор его оказался неудачным: теперь при мысли о женитьбе в воображении Кебы непременно возникал образ неряшливой бабы в рваном халате, с нечесаной головой и заспанными глазами. При этом чаще всего у нее на руках представлялся сопливый младенец, нудно хнычущий противным гундосым голосом. И минутное желание жениться тут же исчезало, словно его и не было никогда.

И все-таки в последнее время Гена явно ощущал неудовольствие собственной жизнью. Посмотришь со стороны — обзавидуешься: единственный мужик в бабьем царстве. Только свистни — любая дурочка твоя.

Но в том-то и дело, что не тянуло его на дурочек. Наглостью и беспринципностью они лишь раздражали его. Да что там — одно время Ольгу презирал за доступность, пока не понял, что она не такая, как остальные.

А ведь когда-то не был таким щепетильным. В семнадцать все эти бесплатные давалки были для него пределом мечтаний. Но даже самому не верилось, что заоблачные, казалось бы, мечты когда-то станут реальностью. Еще бы: юношеская прыщавость мешала поверить в собственную неотразимость.

'Переболев' взрослением, Гена оставил в прошлом безудержные мечты. Теперь они казались ему глупыми, детскими. Нельзя сказать, что уже в двадцать его не интересовали женщины. Интересовали. Но теперь они стали доступными, о них уже не стоило мечтать — нужно было обходиться с ними вполне по-взрослому. Доступное быстро покидает разряд мечты.

А другой мечты не появилось. Чего нельзя сказать о целях — именно они теперь заменили глупые юношеские грезы. Хотелось самостоятельности, стабильности. Хотелось чего-то добиться в жизни. Но мечта эта, в отличие от мечты о море баб, оказалась практически недостижимой.

Со спортом не заладилось — не вышло из него чемпиона. Это бы ничего — не всем быть чемпионами. Тренерство — вот его цель. Но в городе и без него тренеров хватало, никому-то не был нужен выпускник Института Физкультуры.

Это и подрезало ему крылья. В мечтах тренировал едва ли не сборную страны: не боги горшки обжигают — если может кто-то, почему не может Кеба? Ну ладно, сборную тренеру-новичку не доверят. Но хотя бы обычных пацанов дали — может, чемпионов Гена бы из них не сделал, но воспитал бы в чемпионском духе и с рук на руки передал более опытному тренеру, московскому или питерскому, который непременно возвел бы его мальчишек на пьедестал.

Ан нет. Сначала пришлось покинуть спорт, потом похоронить в себе мечту о тренерстве. Два сильнейших удара если не сломали Кебу, то трещинку оставили глубокую. Стержня не стало. Одной только надеждой и жил — пусть не сейчас, пусть через годик, но возьмут его на тренерскую, и тогда…

А пока пришлось идти в физруки. Думал — временно. Как водится, нет ничего постоянней, чем временное, и Кеба прочно 'завис' в бабьем царстве пединститута.

Успех у студенток ошеломил. Он и думать забыл о своих юношеских мечтах — вот уж когда эта прорва красоток была бы кстати! Теперь ему вполне хватило бы одной.

Но так он думал недолго. Все эти шортики, коротенькие маечки… Мало того — девчонки жадно прижимались к нему, вроде бы случайно, но в то же время откровенно афишируя доступность: Геннадий Алексеич, я вся ваша!

Удивительно было наблюдать за ними. И в то же время весело: еще не так давно он с ума сходил, не смея просунуть хотя бы пальчик девочке под кофточку. Теперь же они сами норовили с непозволительной наглостью влезть к нему в спортивные брюки. Разрывали противоречия: с одной стороны, повышенное внимание девушек радовало, повышало самооценку. С другой, понимал: оценка эта весьма неадекватна, потому что легко быть Гераклом на фоне чахлого историка и коротышки Мининзона.

Кроме того, наглость, с которой к нему в штаны так и норовила скользнуть изящная женская ручка, непостижимым образом ранила самолюбие. Неправильно это, когда баба мужика снимает. Это он, Кеба, должен снимать кого захочет, а не позволять играть с собою той, которая захотела его.

По первости противостоять бесстыдницам не было ни сил, ни желания — легко шел навстречу страждущим. Пусть не до конца, но подыгрывал их ужимкам: где надо улыбнется, где надо подмигнет, а то и за попку особо назойливую студентку ущипнет. До завершения — быстрого секса в каморке при спортзале — дошли лишь три из неисчислимой когорты кокеток. Но не самые настойчивые, а те, от которых Кеба сам не смог отказаться. Свято место пусто не бывает — ушла из Генки мечта, ушло стремление к чему-то большому и светлому. Что-то должно было занять освободившуюся нишу. Ничего путного не подвернулось, только дармовой секс. Им и пришлось довольствоваться, заглушая боль от потери мечты.

Теперь нельзя сказать с уверенностью, но скорее всего сам бы Кеба на трех не остановился — трудно отказаться от того, что само идет в руки. К счастью, гром грянул вовремя, не позволив ему превратиться в автомат по обслуживанию вечно голодных телочек.

Не передать словами, как его ужаснула новость о беременности одной из студенток. Собственно, шокировала не столько беременность, сколько ее требование оформить отношения по закону. Женитьба — дело интимное. Как минимум, к будущей жене нужно испытывать хоть какие-то положительные чувства. А тут заставляют надеть на шею хомут в виде чужой бабы, не вызывающей ни единой позитивной эмоции, кроме некоторого сексуального влечения.