Тайна Ребекки - Салли Боумен

Я ничего не имел против того, чтобы женщины пользовались косметикой. Но девочка с накрашенными губами? Я тут же сообразил, что ее, наверное, нарядили для какого-то любительского спектакля или костюмированного бала. Рассмотрев фотографию в лупу, я заметил за спиной девочки два прозрачных крыла, украшенных блестками.

Фея? Ангел? Трудно определить, кого именно изображала эта девочка, но выражение ее лица было далеко не ангельским. Когда сделали эту фотографию? Судя по заднику (холст с нарисованной пышной листвой и вазой – такие пользовались популярностью в фотостудиях по крайней мере сорок лет назад), маленькая фея надела свои крылышки году в 1910-м или 1912-м, перед Первой мировой войной.

Я не узнал ее. И обязан снова написать об этом. Я не узнал ее. Трудно понять, почему я не сразу заметил сходство, тем более что за эти двадцать пять лет не прошло и дня, чтобы я не думал о ней. Тем более что эти глаза и волосы не похожи ни на чьи другие.

Но осознал я это только в тот момент, когда мой взгляд упал на выведенный детской рукой заголовок на пустой странице с росчерком и завитками – «История Ребекки».

Я даже вздрогнул. Кому пришло в голову мучить меня сейчас и почему? Стыдно признаться, но сначала я подумал, что это сама Ребекка прислала мне пакет, что это послание из могилы. И на какое-то мгновение застыл, как статуя. Я смотрел на заголовок в тетради и на лист бумаги, на котором вывел те же самые слова своей собственной рукой.

Когда мне удалось успокоиться и удары сердце стали чуть ровнее, я снова принялся рассматривать открытку. Она была приклеена на последней странице. Но клей высох, и открытка выпала из тетради. Я повидал немало открыток с видами Мэндерли, но такая мне попалась впервые. Непонятно только, почему она оказалась в этой тетрадке. Ребекка никогда не бывала здесь в детстве, с какой же стати она приклеила ее к своим запискам?

Адрес на конверте был написан другой – не ее рукой, это я отметил после того, как прошел первый шок. Марка и конверт самые обычные. Такие можно приобрести в любом почтовом отделении, в любом сельском магазине, точно такие же лежали и на моем письменном столе. Я снова взялся за лупу. Одна из букв на почтовой марке могла читаться и как Е и как К.

Вдруг меня осенила догадка, и я тотчас позвонил Теренсу Грею. Мне никак не удавалось определить, какие чувства я испытываю по отношению к этому «настойчивому следопыту», как иной раз, придя в дурное расположение духа, я называл его. Не он ли отправил конверт? Если да, то почему?

– Что-нибудь случилось, полковник Джулиан? – спросил Грей после того, как мы обменялись традиционными замечаниями о погоде. – Надеюсь, ничего дурного? Вы чем-то взволнованы?

Оставив его вопрос без ответа, я предложил ему прогуляться после обеда. Я не обмолвился ни словом о конверте, который прислал мне аноним, ничего не поведал ни о крылатой девочке, ни о своих снах. Грей, как я и предполагал, охотно принял мое предложение.

– Я буду у вас сразу после ленча, – сказал он. – Я думал, что вы уже в курсе. Элли мне позвонила утром. Так что увидимся в двенадцать тридцать. Жду встречи с нетерпением, полковник Джулиан. Мне надо рассказать вам кое-что очень важное. Сегодня мне из Лондона позвонил Джек Фейвел. Наконец-то он дал согласие встретиться. А еще я повидался вчера с Фрицем, съездил к нему в дом престарелых, о котором вы упоминали…

– Куда вы съездили? – переспросил я.

– К Фрицу. Он очень слаб, но вы ошибались насчет его памяти. Он не впал в маразм. Тот, кто рассказывал вам это, ошибался. Фриц все помнит очень отчетливо. Мы проговорили с ним около двух часов, и я узнал кое-что очень важное…

Нет, пережить еще один шок за столь короткое время – это уж слишком. Только сегодня утром я вычеркнул Фрица из списка свидетелей – человек, которому исполнился девяносто один год, никогда не любил Ребекку. Он оставался слишком консервативным, и ее новшества были ему не по нутру. И если он еще не выжил из ума, то его наветы, намеки и обвинения нельзя принимать на веру.

Какое право имел Грей встречаться с Фрицем без меня?

То, что он решился на такой шаг, внушало мне беспокойство. Грей и без того уже побывал в Лондоне, чтобы найти дом Ребекки, и я до сих пор не знал, зачем это ему понадобилось. А теперь он договорился с этим лжецом Фейвелом. Мало ему одного Фрица! Фриц очень многое знал обо мне, как и о семействе де Уинтер. Проговорить с ним два часа? Можно представить, сколько вздора тот успел намолоть.

Меня не раз охватывали сомнения: не хитрит ли со мной Грей. Конечно, Элли я старался не сообщать о своих подозрениях. Она полагает, что я читаю слишком много детективных историй, и находит меня чересчур мнительным. К тому же ее так радуют визиты Грея. Не потому, что он такой привлекательный молодой человек, не потому, что он все еще холост, а, как она уверяет, потому, что он очень хорошо ко мне относится.

– Он принимает тебя таким, какой ты есть, – как-то сказала Элли, – и это очень кстати. У тебя появилась возможность поговорить с кем-нибудь о прошлом Мэндерли. Тем более что и его самого это интересует. Он поможет тебе встряхнуться – ты сам так говорил мне.

Утром она снова повторила эти же самые слова… А еще я заметил, что Элли успела переодеться. Ради Терри она преобразилась, стала вдруг на десять лет моложе и выглядела в десять раз привлекательней, чем вчера. Но каким образом она так быстро преобразилась? Каким образом с женщинами случаются такого рода превращения? Во-первых, она сняла брюки, которые обычно носит, и надела короткую юбку и легкую блузку, достала жемчужные бусы моей жены. Чистая свежая кожа, прямой, открытый взгляд производили впечатление невинности и легкого озорства. Она вся так и светилась.

Мне так хотелось видеть свою дочь счастливой. И я очень боялся, что ее что-нибудь ранит.

Элли, моя милая Элли – единственное, что у меня осталось в жизни. Элизабет умерла во время войны после долгой болезни. Самолет моего сына Джонатана упал во время сражения, за две недели до прекращения военных действий, и его тело не было найдено. Старшая дочь Лили, которая начала самостоятельную жизнь, умерла в Австралии во время родов. И ее сын пережил мать всего на две недели.

Потери обрушивались на меня одна за другой. У меня хватило душевных и физических сил пережить их и смириться с ними. Но теперь я очень боялся за Элли. Как бы чего не случилось и с ней. Я очень много передумал о моей Элли этим утром, когда ждал появления к ленчу Теренса Грея.

Остаток времени я провел довольно бестолково: то пытался писать у себя в кабинете, то шел в сад, то путался на кухне у Элли под ногами. Мне никак не удавалось ни на чем сосредоточиться. Беспокоило будущее Элли. Девочка на фотографии заставила меня еще острее ощутить свой возраст, почувствовать бремя лет. Прав ли я, задумав написать записки? Быть может, мне стоит больше думать не о прошлом, а о нынешнем, о настоящем?