Почтальон (СИ) - Никонов Андрей

— Да не курит он почти. А что, это всё, только еда и отдых?

— Нет, — врач сделал вид, что задумался. — Могу ему селезёнку вырезать, это сейчас модно. Называется — спленэктомия. Или мышьяком покормить, знаешь, которым крыс травят, тоже вполне действенное лечение, как некоторые мои коллеги считают.

— Нет, лучше бульон.

— Ну вот и хорошо, говорю же тебе, молодой, крепкий, на ноги быстро встанет, моргнуть не успеешь, как снова будет бандитов ловить. И ещё, медсестёр у нас некомплект, мы за ним поухаживаем, не беспокойся, но если сама посидеть сможешь, хуже не будет.

— Конечно, у меня сегодня день свободный.

— Ну и отлично. Иди к фельдшерице своей знакомой, которая тебя сюда пропустила, пусть оформит как временный уход. Да, у нас тут санитар есть, Мухин, его все Фомичом зовут, я, как человек с медицинским образованием такие методы не одобряю, но он людей на ноги травками ставит и вправлением костей. Попробуй, хуже не будет.

— Я знаю Фомича, — Надя улыбнулась. — У нас человек лежал с ранением, его знакомый, так Фомич к нему приходил, правда не делал ничего, сказал, что сам выкарабкается. А ещё, когда я училась уколы ставить, мы в ваш морг ходили, там на покойниках тренировались, и он нам помогал. А ещё…

— Ну вот и хорошо, — прервал её врач. — Если найдёшь его, спроси. Хуже не будет.

Надя больничную еду недолюбливала, кормили пациентов что во второй больнице, что в окружной, обильно, но однообразно, поэтому решила купить всё готовое. И поэтому же узнала от своего школьного товарища Игнатьева, что ей интересовался очень большой и на вид опасный тип, по описанию точь-в-точь Травин, и назвал её девушкой неземной красоты. Такой же, как Аэлита, которую сыграла известная артистка Юлия Солнцева — на этот фильм Надя ходила четыре раза.

Сергей о происшествиях в семье Матюшиных ничего не знал, уйдя от Черницкой, он дошёл до почтамта, позвонил оттуда в окрбольницу, выяснил, что Надежда Матюшина выйдет на работу только вечером, а заодно показал купленный аппарат телеграфисту Игнатьеву.

— Савушкин? — тот в момент разобрал приёмник и чуть ли не зарылся в начинке, — конечно знаю, позывной РП1С — Россия, Псков, первый Савушкин. Вздорный тип, неприятный. Повезло ему, что здание у них высокое, живёт на последнем этаже и антенну поставил на крыше, вот и грудь выпячивает, а так ничего особенного. Но как он это сделал? Погодите, Сергей Олегович, сейчас. Нет, так ведь нельзя, этот контакт должен в обход лампы идти, а зачем он его сюда прилепил? Давайте я вам правильную схему сделаю, а не этот шухер-мухер, будет работать ещё лучше.

— В другой раз, — Травин отобрал приёмник. — Лучшее — враг хорошего, знаешь такую поговорку? Нет? Теперь знаешь. Лампы пока отсоедини, я запрос в окрсвязь пошлю, и опечатай, а как разрешение придёт, я тебе обратно его принесу. Квитанцию я сам себе выпишу, сколько сейчас, полтинник?

— Три рубля.

— Три рубля будет, когда лампы включим. У тебя самого радиостанция есть?

— Собираю потихоньку.

— Вот и молодец, занятие полезное. Сходи к этому Савушкину, погляди, что и как, он журнал выписывает, отнесёшь в следующий раз, заодно поближе познакомитесь. Может у него дерьмо какое на стену прилеплено, а может — нет, пока сам не понюхаешь, не узнаешь.

— Чего его нюхать, дерьмо и есть дерьмо, — насупился Коля.

— Ну дело твоё.

Возле почтамта крутился пацанёнок, Травин его ещё вчера заприметил. Выглядел он как настоящий беспризорный, деньги у прохожих клянчил, вёл себя развязано и в то же время осторожно. Было в этом пацане что-то странное, вроде на вид лет двенадцать-тринадцать, роста невысокого, а движения как у взрослого, скупые и отточенные, и глаза совсем не детские, хотя это как раз в образ беспризорника вписывалось — взрослели они рано, жизнь заставляла.

Пашка за то время, что ждал агента угро, собрал семьдесят две копейки. Люди подавали неохотно, в основном семейные женщины, эти узнавались по усталому виду и натруженным рукам, а ещё тяжёлым сумкам — многие шли с рынка из Запсковья. Место возле почтамта было проходное, воскресный люд вылез на улицы, и всё бы ничего, но пока он, Пашка, стоял, к нему два раза подходили пионеры и пытались увести в распределитель для беспризорников. Первый раз он пригрозил дать в нос, второй — сказал, что ждёт первых пионеров, которые пошли за старшим, и даже постучал в барабан. Гораздо серьёзнее были другие гости, к Пашке подошёл настоящий беспризорник, парнишка лет десяти, за которым присматривали трое крепких молодых людей. Этот отобрал всё, что он насобирал, и велел больше возле их места не показываться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Наконец легавый вышел, и направился к Баториевым воротам, тут бы за ним побежать, но посмотрел на него этот здоровяк нехорошо, пристально, словно что-то подозревая, так что Пашка рисковать не стал, отстал прилично, и из виду его потерял.

Всё это Пашка выложил Митричу, когда прибежал домой.

— Дурак, — Митрич ел варёную в мундире картошку, окуная её в плошку с солью и заедая квашеной капустой. — У мясника этого глаз намётанный, срисовал тебя, больше к нему пока не лезь, недельку обожди, и уже потом лови, наверняка где-нибудь возле вокзала живёт. Чего ты мне тут написал?

Он кинул на стол клочок газеты с жирными пятнами и каракулями на полях.

— Фома с Фимой приходили, сказали, сегодня заявятся как стемнеет.

— Это плохо, — Митрич помрачнел, — может, почуяличто их хозяин, стукнул кто? Вот ведь, вчера еле хвост стряхнул, вдвоём вцепились, аспиды, я уж кружил, кружил, а потом не помню как сюда добрался. Оба меня ждали?

— Как есть.

— Что им от меня надобно, не сказали?

— Нет, я не спрашивал.

— Это ты правильно, не хватало ещё, чтобы они чего подумали. Ты не лыбься, Фима-то дурачок, а вот свойственник его шибко вумный, собака, если догадается, глазом не моргнёт, пришьёт. Подготовиться надо, ты, Пашка, тоже дома будь, только как они придут, на чердаке ховайся, вдруг услышишь, что мы кричим друг на друга, не вылезай, бить меня начнут — тоже, ну а если порешить задумают, тут на тебя надежда.

Митрич вышел из избы, открыл дверь погреба, спустился по ветхой скрипящей лестнице. На деревянных полках лежали ящики с картошкой и луком, к потолку были подвешены окорок, с которого уже срезали половину, и гирлянды репчатого лука, тоже поредевшие. Продукты Митрич доставать не стал, отодвинул кучу тряпья, лежащего в углу, на полу валялась железная пластина. Её он воткнул в щель между кирпичами, пошатал. Один из кирпичей поддался, за ним в нише лежал тяжёлый свёрток, звякнувший, когда Сомов его доставал.

— Вот, держи, — он вернулся, протянул парню револьвер с очень коротким стволом, — машинка американская, называется кольт. Знай себе наведи на врага да на курок жми шесть раз.

— А может чего серьёзнее есть, дядя Митяй?

— Кулемёт. Иди вон у красноармейцев забери, скажи, поиграться хочешь. Дурачок ты, Пашка, голова два уха, эта машинка мне от Краплёного досталась, где он их взял, не знаю, только хорошая штука, кучно кладёт. Маруху он свою прежнюю из такого застрочил, когда с фраером её застукал, все шесть пуль в тютельку, так что нос не вороти. И запомни, сидел чтобы аки мышь, и ушки на макушке.

Незваные гости пришли ближе к полуночи, Фима уселся на кровать, достал ножичек, и начал его подкидывать, стараясь поймать. Нож ловился через раз, а то и реже, большей частью втыкаясь в половицы.

Фома на развлечения подельника внимания не обращал.

— Мальчонка твой где?

— Шляется где-то, от рук отбился.

— Смотри, избалуешь ты его, — Фома пошарил во внутреннем кармане пиджака, достал карту города.

— Смотри, — он потыкал толстым пальцем в отметки на карте, — сюда нам надо пробраться, давай-ка с тобой покумекаем, как лучше быть, и как тебе свой хвост сбросить, чтобы там с рассветом быть. Да не трясись ты, не один на дело пойдешь, а со мной, риска там никакого нет. Вскрывать будешь шнифы, предположительно германские, ты как, ловкость не растерял?