Тайна древнего замка - Эрик Вальц

Так мы узнали, что Мальвин из Бирнау вдовец, у него трое маленьких дочерей.

Но если мама надеялась, что столь неприятная для нее тема больше не всплывет в нашей беседе, она просчиталась, потому что викарий сам заговорил об этом. В это мгновение я ощутила глубокое уважение к этому мужчине. Такого как он, сказала я себе, за нос не поводишь.

Я описала ему оружие.

— Мы с дочерью расходимся во мнениях относительно того, где находился кинжал. Элисия полагает, что он хранился в сокровищнице, я же уверена, что видела его в комнате Агапета. Мне кажется, что я видела там кинжал всякий раз, как заходила в покои мужа. В последний раз это было за пару дней до приезда Агапета. Я нисколько не сомневаюсь в том, что эта венгерка взяла кинжал перед тем, как ее отправили в купальню.

Я воспользовалась своим первым козырем:

— Двое стражников случайно видели, как ты прокралась в купальню. Это было незадолго до того, как там появились мы с Бальдуром. Что ты там делала, как не искала оружие убийства?

— Во-первых, я никуда не кралась. Я хозяйка этого замка, и мне не нужно никуда пробираться тайком.

— В том числе и в мою комнату, где тебя недавно видели? Кстати, в то самое время, когда пропал кинжал!

— Я хотела навестить тебя, чтобы поговорить с тобой… Многое случилось, и я думала… А в купальню я пришла, потому что там умер мой муж.

— Если это так, то зачем ты задействовала рычаг, при помощи которого можно спустить воду из бассейна? Или ты будешь отрицать то, что это сделала ты?

— Нет, не буду. В купальне стоял отвратительный запах крови. Это было ужасно.

— Почему же ты сбежала оттуда, чтобы не встретиться со мной и Бальдуром, если тебе нечего скрывать и ты ничего не знала об оружии, лежащем на дне бассейна?

— Сегодня ты в особенности настроена на ссору или это твоя привычная страсть к расспросам говорит в тебе?

— Пожалуйста, ответь на мой вопрос.

— Да, я действительно ушла оттуда. Увидев, что вы привели с собой ту, что убила моего мужа, я предпочла удалиться. Я не вынесла бы встречи с нею.

— Все это отговорки и ложь! — Я вскочила на ноги.

Я так рассвирепела от этой комедии, которую они разыграли перед викарием, что позабыла обо всех правилах приличия. Я подбежала к матери, резко подняла ее на ноги, схватилась обеими руками за ее подол и изо всех сил рванула на себя, разорвав ткань на уровне живота. Громкий вздох изумления пронесся по всему залу, слуги принялись креститься, Эстульф вскочил, викарий чуть не подавился, мать застыла на месте. Когда она поняла, что я сделала, было уже поздно. Камиза под разорванным платьем прикрывала, но не могла скрыть округлившийся живот.

Не буду скрывать, в тот момент я испытывала острое чувство ликования: я сумела воспрепятствовать темным интригам, я лишила мою мать лживой личины!

— Вот! Этому ребенку в утробе не две недели! И не пять месяцев! Она изменяла моему отцу, пока он был на войне! Она спала с любовником, и теперь этот любовник стоит рядом с ней! Это Эстульф, управляющий замком! Мой отец узнал бы об измене, и потому ему была уготована смерть! — Я смотрела матери прямо в глаза. — Ты пыталась скрыть эту тайну, но я видела тебя в твоих покоях, когда ты разделась. Думаю, факты говорят сами за себя. Либо ты убила моего отца, либо ты жена убийцы. Выбирай сама.

После того как викарий поспешно удалился из зала, мы с матерью поскандалили. Это было ужасно. Может быть, я обошлась с ней слишком сурово? Может, это было жестоко? И несправедливо? Прошло несколько часов с того момента, как мы разошлись, и теперь в моей голове звучит тонкий голосок сомнений. Да, этот голос знаком мне. Он звучит всякий раз, когда матери нет рядом. Он говорит мне, что она не самая плохая мать в мире, что у нас с ней есть хорошие воспоминания, что она никогда не была слишком строга ко мне. В такие моменты я всегда обещаю себе больше не дерзить ей. С тем же успехом можно принять решение больше не утолять жажду. Легко думать о таком, если ты только что вдосталь напился. Как только я подхожу к матери, этот голос перекрикивает хор других голосов, я чувствую, как начинаю дрожать, прихожу в ярость и забываю о своем обещании. Мельчайшего жеста, мимолетного взгляда достаточно для того, чтобы я вспомнила о всей той боли, что она причинила мне.

С тех пор как родился мой брат (тогда мне было три года), мне казалось, что я скрыта какой-то вуалью. Мать больше не видела меня, не смотрела в мою сторону, по крайней мере так, как раньше. В первый год после рождения ребенка, сказала мне тогда Бильгильдис, такое бывает. Но в моем случае прошло два года, три года, четыре года, девятнадцать лет — и ничего не изменилось. Может быть, все дело в том, что я была ребенком моего отца, а Орендель — сыном материного любовника? При том, что мне сейчас известно о моей матери, эта мысль не кажется такой уж абсурдной. Эстульфа тогда еще не было в замке, но мамочка могла влюбиться еще в какого-нибудь красавчика.

Она никогда не любила моего отца. Но почему? Он так заботился о ней! Я вспоминаю все украшения, которые он дарил ей, — браслеты, кольца, ожерелья. Он засыпал ее золотом. Все эти драгоценности до сих пор пылятся в сокровищнице. После паломничества в Рим, через пару месяцев после рождения Оренделя отец привез ей тончайшую вуаль. Мать никогда ее ни разу не надела. И я никогда не слышала, чтобы папа кричал на маму, а вот мама всегда относилась к нему холодно. Я этого просто не понимаю. Бальдур — не тот мужчина, которому я стала бы целовать ноги, и я знаю, что иногда ему со мной приходится нелегко, но, несмотря на все его недостатки, я тепло к нему отношусь.

Когда я услышала, что Оренделя вскоре отправят на войну, мне было жаль его, ведь я знала, что мой братик не хочет идти в поход, но вот в отношении матери я испытывала определенное злорадство. А когда я узнала, что Оренделя похитили и, скорее всего, убили, я горевала о моем братишке, утешала мать, как могла, но в то же время ждала, что уж теперь-то она подарит мне свою любовь. Но и после смерти Оренделя мать не удостоила меня своим вниманием. Мне казалось, что в ней не осталось ни капли любви, словно ее выжали досуха. Вернее, любовь в ней была, только уготована она была какому-то незримому для всех созданию. Ангелу.

Через пару месяцев я вышла замуж за Бальдура.

Я писала о том, что малейшего жеста моей матери было достаточно для того, чтобы распалить мою ярость. Совершенно иначе воздействовал на меня отец. Даже сейчас мысли о нем успокаивают меня. Со вчерашнего вечера идет дождь, и перестук капель вызывает чувство радости в моей душе, ведь в нем мне слышатся отзвуки прошлых дней. Я высунулась в окно, выставила ладони под дождь и посмотрела вниз, на пропасть под обрывом, пропасть глубиною в восемьсот шагов. И в этой тьме и пустоте я увидела хохочущую девчушку на жеребенке, которого вел под уздцы темнобородый широкоплечий мужчина с обветренным лицом.

Папа гордится тем, какая у него отважная девочка, не боится дождя, как хорошо она умеет скакать. «Отлично, Элисия, какой ты молодец! Ты станешь моим лучшим солдатом, если и дальше будешь стараться». Он смеется, мне хочется ехать быстрее, и папа бежит передо мной и жеребенком, но вдруг оскальзывается и падает в грязь. Я испуганно спешиваюсь, подаю папе руку, чтобы он поднялся, но папа притягивает меня к себе, и я тоже валюсь в грязь, мы перемазались с головы до ног и хохочем, хохочем… Папа обнимает меня, а с небес льется дождь.

Капли с кончиков моих волос падают на пергамент, стекают по щекам. Я останавливаюсь на время и смотрю на лежанку, где уже спит Бальдур. Внутри у меня пустота. Я всегда думала, что пустота не имеет веса, но она давит мне на грудь, тяжелым камнем ложится на мою жизнь. Я замужем уже семь лет и до сих пор не понесла. Я будто монашка! Да, Бальдур выполняет свой супружеский долг, как и я, но это не приносит плодов. От наших соитий не родились ни дети, ни чувства.

Чувства проснулись в моей душе сегодня. Что-то изменилось. Похоже, смерть моего отца принесла мне не только горе. Благодаря папиной гибели в замке появился он.

Мальвин

Сегодня мне довелось провести удивительнейший вечер. Наверное, он должен был позабавить и порадовать меня. Позабавить — произошедшее напомнило мне грубоватые шутки бродячих комедиантов (подумать только, дочь срывает платье с тела матери, чтобы показать всем дитя под ее сердцем!), а порадовать — за час общения с этой прелестной семьей я получил на серебряном блюде столько показаний, сколько викарий обычно получает за несколько дней кропотливой работы. Но пережитое скорее вселяет в меня тревогу. Нельзя не заметить, что в замке жив дух непримиримой борьбы, а это обычно не заканчивается ничем хорошим.

Самое удивительное то, что те четыре человека, с которыми я сегодня имел удовольствие преломить хлеб, сами по себе кажутся хорошими людьми.