Научная фантастика. Возрождение - Грег Иган

Долго печалился Калава, пока не надумал себе мечту. А поняв, чего хочет, взялся за приготовления, да причем втайне. Сделав же кое-что (но пока мог еще остановиться, если будет нужно), отправился он искать совета у Ильян-ди, Мыслящей-о-Небе.

Она жила на Горах Совета. Туда каждый год сходились все вилкуи, чтобы провести обряды и переговорить между собой. Но когда они вновь покидали Горы и возвращались в мир выполнять каждый свой долг – а были они толкователями снов, писцами, целителями, примиряли ссорящихся, хранили древнюю мудрость, учили молодых, – Ильянди оставалась там, ибо на высоком месте, священном для всех улонаи, ей удобнее всего было смотреть на небеса и искать смысл того, что она там видела.

Вверх по Дороге Духов покатила колесница Калавы. Обрамляли путь сливовые деревья с золотыми листьями; близ вершины они стояли поодаль друг от друга, чтобы не заслонять вид. Каменистые склоны поросли кустарником – там припорошенная пылью зелень вази, тут мохнатый кудрелист, поодаль пурпурный огнецвет. Острый запах паленника разносил над Заливом тягучий жаркий ветер. А вода блестела сталью до самого дальнего запада и только там, где нависали над морем лохмотья темных облаков, подернулась серебром. При горизонте стоял дождь, и мрак прорезали порой вспышки молний.

По берегу же, насколько хватало глаз, раскинулись желтые зерновые поля да бурые посевы бумаженника, зеленые пастбища, лиловые сады златеники, высились леса корабельных сосен. Фермы и хутора привольно разбросал человек по равнине. Сушь подступила, вот и клубилась пыль над проселками, как проедет повозка или пройдут чередой носильщики. Но не иссякла могучая спокойная Лонна, все так же несла свои воды от истоков в Дико-земелье, где восходит солнце, щедро делясь и с севером, и с югом.

На правом берегу ее главного русла поднимались зубчатые стены Сирсу – крохотными показались они Калаве издалека. Но знающим оком мог он различить знаменитые творения мастеров – и Великий Фонтан на Новом Королевском рынке, и галереи вдоль Храма Пламени, и триумфальную колонну на площади Победы. Ведал он, где мастерские ремесленников, где лавки купцов, где в таверне ждет моряка кружка эля и покладистая девка. Кирпичи, песчаник, гранит, мрамор – все там было вперемешку. Суда и лодки кишели на воде, а иные стояли в доках под стенами. На другом берегу расположились среди пышных парков особняки пригорода Хельки, с крышами, не уступающими красотой россыпи алмазов.

Оттуда Калава и ехал.

Под огромной аркой его встретили двое служек в голубых рясах, преградили ему путь, скрестив посохи, и воскликнули:

– Именем Тайны, остановись, поклонись с почтением и назови себя!

Голоса их звенели ясно, и не дрогнули они перед тем, кто привык внушать трепет сильным воинам. Ибо был Калава мужем высоким, широкоплечим и мускулистым. От ветра и солнца кожа его стала темной как уголь, а волосы – почти что белыми; ниспадали они длинными косами до середины спины. Черны были его глаза и сверкали из-под крутого лба. Лицо же покрывали кривые шрамы. Выкрашенные красным усы свисали ниже подбородка.

В мирное время, путешествуя, носил Калава лишь зеленую, по колено рубаху с оторочкой из шкурок кивви да сандалии на высокой подошве, однако на запястьях у него были золотые браслеты, а у бедра висел меч. Также в колеснице крепилось стоймя копье с развевающимся флажком, о борт ее бился щит, а топор находился под рукой, так чтобы его в любой миг легко было схватить и метнуть.

Запряжена была колесница четверкой отборных рабов из породы, выведенной специально на тягло: могучих, длинноногих и горячих нравом, хотя после оскопления на самцов можно было положиться. Пот блестел на их небольших обритых головах, помеченных клеймом Калавы, и струился по обнаженным телам. Но дышали они ненатужно, а пахли довольно приятно.

– Стоять! – прорычал их хозяин.

На миг все замерло и смолкло, лишь дул ветер. Потом Калава коснулся лба чуть ниже повязки и произнес слова Исповедания:

– «Мало ведомо человеку и еще меньше понятно, оттого да склонится он до земли пред мудростью».

Сам он больше верил в кровавые жертвоприношения, а паче того – в свою силу, но от предков унаследовал уважение к вилкуи.

– Ищу я совета у Ильянди, Мыслящей-о-Небе, – сказал он.

В этих словах едва ли была нужда, поскольку больше никто из посвященных не находился в ту пору на Горах.

– Искать может всякий, кто не запятнан злыми деяниями, – ответил старший из мальчиков с не меньшей торжественностью.

– Медведь Рувио свидетель, что всякий, судившийся со мной, получил свое удовлетворение.

Громовержец для большинства моряков был любимым богом.

– Тогда входи, и мы донесем твою просьбу до своей госпожи.

Младший мальчик повел Калаву через внешний двор. Колеса стучали по булыжникам. В домике для гостей рабам отвели стойла, дали поесть и напиться, а потом Кала-ве показали комнату, где могли бы ночевать сорок человек. Были в доме и баня, и трапезная – на столах лежало сушеное мясо, фрукты, лепешки, а запивать их предлагалось златеничным вином. Еще Калава нашел книгу и, перекусив, сел с нею на скамью, чтобы скоротать время ожидания.

Книга его разочаровала. У Калавы не часто бывали возможность или желание почитать, так что он в этом не слишком преуспел, а переписчик тома работал в старом, вышедшем из употребления стиле. Но хуже всего было то, что книга оказалась летописью зхирских императоров. Читать ее Калаве было не только горестно – о Энейо, его сын, последний его сын! – но и бесполезно. Да, вилкуи учили, что цивилизация пришла к улонаи из Зхира. Но что с того? Сколько веков прошло с тех пор, как пустыня заявила свои права на древнее государство? Кем стали потомки его жителей, как не голодными кочевниками и больными бандитами?

Да, подумал Калава, полезно было бы предостеречь людей и напомнить им, что пустыня продолжает наступать на север. Но не довольно ли им того, что они видят? Не слишком далеко к югу он бывал в городах, что во времена его дедов процветали, а ныне запустели, и развалившиеся дома наполовину утонули в пыли, а окна без стекол напоминали глазницы иссохшего черепа.

Губы его сжались. Он был не из тех, кто станет безвольно ждать решения судьбы.

День близился к вечеру, когда пришел служитель Ильянди сказать, что госпожа примет Калаву. Шагая следом за проводником, Калава видел, как восток затягивает пурпурная дымка. На западе кончился шторм, и небо на время расчистилось. Солнце было едва различимо, но туман на закате обратился в красно-оранжевую пирамиду. От горизонта через Залив тянулся огненный мост, а облака словно озарили отблески горящей серы. Мимо Калавы тенью пронесся свистокрыл. В остывающем воздухе его перья чуть слышно звенели. Ничто больше не нарушало священную тишину, лежавшую на склонах Гор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});