Время тигра - Энтони Бёрджес

– У вас есть шанс, Нэбби, – сказал Гарни. – «Абеляр» пятьдесят второго года. Тысяча восемьсот.

– Для меня это крайний предел, – сказал Риверс. – И так деньги теряю.

– Можете перегнать в Мелавас без эскорта, – с искрой в глазах добавил Гарни. – Сэкономите фирме бензин.

– Я подумаю, – сказал Нэбби Адамс.

И как ни странно, подумал. Темные воды его сознания пошли кругами от выныривавших планов. Гарни вскоре ушел. Пришли два офицера Малайского полка, жизнерадостные до безумия. Одним из них был майор Латиф бен Хаджи Махмуд, другим – капитан Фрэнк Харли. Говорили на шутовской смеси малайского и английского, отчего Нэбби Адамс содрогнулся.

– Селамат вечер.

– Добрый малая.

– Ana нового?

– Что хабар!

Риверс крикнул официанту:

– Съяп мейя.

– Туан?

– Быстро бильярдный стол приготовь. Кита майн снукер.[29]

Играли вчетвером. Бильярдный стол был отгорожен от бара, по стук шаров, мальчишеские вопли и крики терзали Нэбби Адамсу нервы. А чертов дурак Риверс оставил на стойке свой пистолет. «Поделом ему было бы, если б я его взял и шлепнул А Юня». Нэбби Адамс, тайком бросив взгляд на дебетный итог клубной книжки Риверса, с мрачным удовлетворением обнаружил, что Риверс должен Клубу 1347 долларов 55 центов. Огромными желтыми пальцами перелистал страницы книжки Харта. 942 доллара 70 центов. Вот, а он, Нэбби Адамс, задолжал просто пять с чем-то сотен, и этот гад его заложил. Для богатых другой закон. Правильно. Купит он у Риверса эту машину. Верней, Краббе купит. Правильно.

Нэбби Адамс на цыпочках вышел из Клуба по скрипевшему полу. Никто его не заметил. Хорошо. Среди растений в кадках, подвешенных скорлупок кокосовых орехов, полных засыхавших цветов, подышал синей малайской ночью. Пальмы шатались перед зданиями городского совета. Шатавшийся рабочий-тамил семенил из лавки, торгующей тодди. Радио в полицейских казармах громко пело на хинди. Нэбби Адамс пробрался средь мусорных баков и велосипедных покрышек к служебному двору за Клубом, обнаружил Алладад-хана, ерзавшего за огромным грязным столом с пустым стаканом. Кукольные дети с прямыми челочками вертелись вокруг него, молодая бесформенная китаянка в пижаме с каким-то остервенением гладила рубашки.

Нэбби Адамс сказал на чистом, грамматическом урду:

– Где китаец, который Клубом заправляет? Хочу денег у него занять.

– Ушел, сахиб.

– Другой вопрос. Чего ты хотел добиться, громко и постоянно шумя, пока я выпивал? Наверняка понимаешь, что другие присутствовавшие там сахибы проявляли определенное раздражение. Больше того, командующий окружной полицией чуть за тобой не пошел. Это обязательно навлекло бы на нас обоих беду, но особенно на тебя.

– Меня замучила жажда, сахиб.

– Ну, в другой раз, когда тебя жажда замучает, лично расплачивайся, черт побери, – с силой по-английски сказал Нэбби Адамс. – Думаешь, я сам сделан из распроклятого пива?

– Сахиб?

– Слушай. – Нэбби Адамс вернулся к урду. – Нам надо испортить машину. А потом ее купим. А потом продадим. Надо купить дешево, а продать дорого, как делают коммерсанты.

– У меня на машину нет денег. По-моему, у вас тоже.

– Это не важно. Сперва надо отсюда ее увести. Она перед Клубом стоит. «Абеляр». Потом сделаем все, что надо.

Нэбби Адамс с Алладад-ханом тихо прошествовали в темноте к клубной стоянке. Отполированный «абеляр» призрачно поблескивал видением из будущего в слабом свете уличного фонаря. Из Клуба слышался стук шаров и счастливые крики. Алладад-хан не проявлял особого энтузиазма по поводу плана Нэбби.

– Надо просто, чтоб мотор как бы с трудом запускался, да стукнуть как следует. Жди тут.

Нэбби Адамс снова вошел в Клуб. На столе оставалось лишь несколько цветных шаров.

– Цалам в лузу.

– В лобанг.

Аккуратный майор-малаец с кошачьей грацией, обаятельно улыбавшийся вечной зубастой улыбкой, загнал синий шар.

Нэбби Адамс обратился к Риверсу:

– Можно мне просто машину попробовать?

– Купить собираетесь?

– Думаю, смогу денег набрать.

Риверс покопался в кармане, нашел ключ от зажигания, бросил. Ключ был надет на кольцо с крошечной бульдожьей фигуркой. Нэбби Адамс поймал огромными, словно поле, ладонями.

– Поосторожнее с ней. Не задерживайтесь.

Выйдя из Клуба, Нэбби Адамс велел Алладад-хану:

– Поезжай сначала в кабаре «Парадиз».

– Зачем?

– Продать машину мистеру Краббе.

– Вы меня мем-сахиб обещали представить.

– Не все сразу. Что за нетерпение.

– Как мы можем машину продать, если еще не купили?

– За эту сторону дела я буду отвечать.

Они медленно ехали по Джалан-Мансор. В кофейнях пылала музыка и свет. Велорикши виляли, робко пробирались со своим человеческим грузом. Юные малайские отпрыски в большом количестве ехали рядом, не обращая внимания на гудки Алладад-хана.

– Хороший гудок, – сказал он.

Хрупкие изысканные девушки-китаянки семенили в студенческий женский клуб в чонгсамах с прорехой на тонких лодыжках. Полуголый тамил тащил дохлую рыбу. Четьяры в дхоти размахивали любящими деньги руками, возбужденно беседовали с открытыми улыбками. Морщинистые патриархи китайцы прочищали горло от остатков мокроты. Сикх, предсказатель судьбы, бормотал над ладонью клиента. Продавцы сате – кусков рубца и печенки на вертеле – дышали дымом своих жаровен. Продавцы сладких напитков скучали над голубыми, зелеными и желтыми бутылками. Многочисленные клиенты лежали на спинах в цирюльнях, как мертвые в саванах. Над всем царил зловонный возбуждающий запах дуриана, ибо был сезон дуриана. Нэбби Адамс однажды был на обеде, где подавали дуриан. Все равно, вспоминал он, что есть сладкое клубничное бланманже в уборной. Алладад-хан ехал медленно.

– Хорошие тормоза, – сказал он, спокойно глядя, как непострадавший ребенок ползет назад играть в муссонной дренажной канаве. Проехали Королевский кинотеатр с огромным рекламным щитом тамильского фильма – загогулины и кружки высотой в три фута, толстое женское искаженное страхом лицо. Проехали – с сожалением – пивной сад Конг-Хуа. Скоро подъехали к кабаре «Парадиз» – слабые огни, хриплая пластинка, управляющий в вечернем костюме – шорты и майка, – стоял с сигарой, слабо виднеясь в дверях с занавеской.

– Ачча, – сказал Нэбби Адамс. – Туда пойдем.

– У нас денег нету.

– Ачча. Краббе заплатит.

Краббе заплатит. Краббе сидел в тени за столиком с Рахимой. Пили они на двоих бутылку теплого пива «Якорь». Прелестное личико Рахимы пряталось в тени, прелестное тельце Рахимы пряталось сегодня в свободной шелковой пижаме, сама Рахима застыла, замкнулась, однако еще не смирилась. Краббе медленно говорил по-малайски сквозь пластинку, резкими благочинными потами излагавшую в ритме самбы религиозные принципы – «Рукун Ислам».

Если ты не избегнешь сетей обольщенья,Днем и ночью Аллаху не будешь молиться,Поздно будет тебе ждать прощенья,Придется в Аду поселиться.

Пластинка сменилась. Краббе слабо продолжал па одной ноте:

– Маалум-ла, возникли проблемы. Люди болтают. Меня могут с работы уволить.

– Можно уехать отсюда, жить вместе. Можно в Пинанг поехать. Вы умеете на пианино играть, я там могу танцевать. Вместе можем зарабатывать три сотни долларов в месяц.

– Но дело в моей жене.

– Можете ислам принять. Разрешено четыре жены. Только и двух хватит.

– Но так не пойдет. Я не могу потерять нынешнюю работу. Тогда мне конец.

– Вы от меня хотите избавиться, как мой муж Рахман.

– Но проблемы очень серьезные. И я тебе больше денег давать не могу. Становлюсь бедняком.

Она ничего не сказала. Краббе мрачно выпил пива. Пластинка «Семь месяцев одиночества» заедала и верещала, как попугай: «семь ме семь ме семь ме». Рахима пошла ее сменить. Вернулась, обхватила его большие белые руки своими маленькими коричневыми.

– Деньги – это не важно. Не бросайте меня. Если люди болтают, их дело. Тида'ana.

Краббе услышал тяжелые шаги, поднял голову, с каким-то облегчением увидел приближавшегося огромного мужчину, за которым следовал усатый индус в белой рубашке и в черных штанах. Они подошли к столику.

– Надеюсь, я не помешал, мистер Краббе. – Голос низкий, склонный к сильному утреннему кашлю. В свете лампы вырисовались черты огромного желто-коричневого лица.

– Добрый вечер, мем-сахиб. – Алладад-хан поклонился, гордясь своим английским.

– Не валяй дурака, черт возьми, – грубо одернул его Нэбби Адамс. – Прошу прощения, мистер Краббе. Ему моча в голову ударила, вот в чем беда. Ничего не видит. Не возражаете, если я к вам на минуточку присоединюсь? – Сел на крошечный стул, словно отец за кукольный, накрытый к чаю стол. Алладад-хан тоже сел, с изумлением видя, что с мистером Краббе, прячась в тени, сидит не жена, а какая-то женщина. И рассердился на Краббе, способного на подобный обман, па такую измену, когда у него есть золотоволосая голубоглазая женщина-богиня, ждет дома, верит, любит.