То ли свет, то ли тьма - Рустем Юнусов

По глазам студентов, которые молча, исподлобья смотрят на меня, я вижу, что они мало чего знают об этом заболевании, и говорю о том, что в основе системного васкулита лежит аутоиммунное поражение, в данном случае сосудов сердца и легочной артерии, что васкулит, а не атеросклероз, привел у больного к сужению коронарных сосудов, а операция привела к обострению заболевания.

– Если бы больной был простой мужик, его бы четыре месяца в стационаре не держали, сразу бы направили в РКБ, – подал голос Петров. Лица студентов оживились.

– В продолжение вашей мысли скажу, – глядя на Петрова, говорю я, – В ежегодном послании Президент нашей Республики сказал, что наибольшее количество жалоб от населения в прошлом году в аппарат Президента поступило не на милицию, не на гаишников, а на наше здравоохранение. Причем жалобы поступают в большинстве своем не потому, что имеет место сложность или запутанность клинических случаев, в которых доктора не смогли разобраться, хотя и это имеет место, а вследствие невнимательности докторов к больным, халатности и взяточничества.

Студенты, молча, угрюмо, но с пониманием, о чем я говорю, продолжают смотреть на меня.

– Поставить диагноз больному, тем более своевременно, с диссеминированным процессом в легких вы не сможете. Знаний у вас нет, опыта нет, ума – «палата номер шесть», – при этом по губам студентов не пробегает улыбка, не потому, что у них отсутствует чувство юмора, а потому, что никто из них не читал А. Чехова. – Поэтому ваша задача перво-наперво исключить у больного пневмонию, назначив антибиотики. Если в течение двух-трех недель нет положительной динамики, направляйте больного в РКБ. Если же вы считаете, что у больного возможен онкологический процесс, то направляйте больного в онкологический диспансер. Там больного обследуют и, при отсутствии онкопатологии, опять же направят в РКБ. Если вы заподозрили туберкулез, направляйте в Республиканский тубдиспансер. Главное, поступить верно тактически, а не смотреть, ничего не предпринимая, бездумно на больного. При очень тяжелом состоянии пациента вызывайте, если вы работаете в районе, консультанта из РКБ на себя по линии санавиации.

Студенты со мной соглашаются, а студент Петров, не моргнув глазом, говорит:

– Это мы сейчас плохо соображаем, а проработаем лет пять, будем щелкать диагнозы как орешки.

– «Рожденный ползать, летать не может!» – говорю я, глядя на подпухшее лицо студента.

Петров угрюмо смотрит на меня. У двоечников и троечников в фаворе другие преподаватели.

23

В последний день занятий у нас зачет. Если я буду задавать вопросы по всей пульмонологии, то некоторые студенты из этой группы будут ходить ко мне весь год. Поэтому я спрашиваю только те темы, которые мы проходили на занятии. У студентов темы законспектированы в тетрадках. Казалось бы, прочитай свои записи, материал по предыдущим курсам знакомый, практически значимый, и ответь. Ан нет! Все упирается в способности. Известно, что слабоумие бывает не только врожденное, но и приобретенное. Оно развивается от бездеятельности и лени, и это видно на наших студентах. У многих из них детренирован мозг, но есть и такие, у которых слабоумие врожденное.

А между тем у нас в больницах нередко среди медсестер можно встретить расторопных, умных, работающих за мизерную зарплату, на одном энтузиазме, девушек.

Я знал медсестру, которая поставила перед собою цель стать врачом и раз за разом поступала в мединститут шесть лет подряд, наконец, поступила.

Помимо способностей к наукам у нее был талант человечности. Антон Павлович Чехов писал о том, что, не имея таланта человеческого, а в основе его – доброе, откликающееся на чужую беду сердце, нельзя быть, будь ты семи пядей во лбу, хорошим врачом. Как хороший актер отражает в себе чужие движения и голос, так и доктор должен отражать в своей душе чужую боль. К сожалению, этот талант совершенно не учитывается при поступлении абитуриентов в медуниверситет. Тогда как во многих медицинских университетах Европы студент ежегодно подписывает хартию, где прописаны деонтологические основы поведения врача.

Знал я также еще одну медсестру. Это была редкой красоты девушка. В ее умных выразительных глазах так и светилась чистая душа. Она мне говорила: «Из нашего школьного выпуска к вам в институт поступили двое ребят. Оба учились с грехом пополам на тройки, а у меня в аттестате всего одна четверка. Я три года уже поступаю и все не могу набрать нужного балла».

Но затем она купила билет в Москву и попала на прием к министру здравоохранения. Было это в начале восьмидесятых. Зашла она к министру в кабинет, стала рассказывать и разрыдалась. И он, убеленный сединой академик, растерялся, стал ее по-отечески отпаивать чаем, успокаивать. Она ему прямо сказала: «Проэкзаменуйте честно меня». Министр задал ей только один вопрос: «Кто у вас родители?» – «Папа инвалид войны, а мама работает медсестрой в больнице».

Министр вызвал секретаря и распорядился издать приказ о зачислении ее студенткой мединститута на первый курс.

Когда она показала приказ декану, то он ничего вначале не мог понять, побежал к ректору. Приказ они оспаривать не стали.

Закончила она, как и следовало ожидать, институт с красным дипломом и стала прекрасным врачом.

24

Я не случайно говорю студентам:

– Заходите ко мне в кабинет сдавать зачет по двое или же по трое – это для того, чтобы каждый мне отвечал не с глазу на глаз, а на виду у товарищей, и не было кривотолков.

В течение получаса никто не заходит. Студенты сидят в учебной комнате и, уткнувшись в свои записи, зубрят, словно у них до этого не было ни минутки свободного времени.

Наконец в дверь робкий, тихий стук. Она медленно открывается. Обычно первыми идут сдавать зачет отличники. Они держатся уверенно, раскованно. Я с ними на равных люблю поговорить не только о пульмонологии, но и о том, какую они выбрали в медицине специальность, где будут по окончании университета проходить интернатуру, где работать. Но в этой группе нет таких студентов.

В кабинет робко входят, словно напуганные, со столбняком в лицах, две невысокого роста, нескладные, некрасивые девицы. Про таких студентов Салават Зарифович говорит: «Пристукнуты несильно за углом мешком!»

– Проходите смелее, присаживайтесь.

Они кладут передо мною на стол истории болезни, написанные от руки.

Я бегло просматриваю исписанные листки. Почерк, как курица лапой, но диагнозы написаны верно. Это потому, что они зашли в ординаторскую, взяли истории болезни и с титульного листа диагнозы списали. Лечение тоже таким же образом верно написали. Если девушек по историям болезней поглубже спросить, что к чему, то они запутаются и не смогут ответить, но я не придираюсь, истории им, беря грех на душу, зачитываю, хотя знаю, какие из них получатся врачи. В большинстве своем об интеллекте студента можно судить по выражению его лица, внешнему виду, а уж как откроет он рот и начнет говорить, можно ставить оценку.

– Вот вам простейший вопрос, – обращаюсь я к ним, – каков спектр действия на патогенную флору пенициллина?

Обе, словно глухонемые, смотрят перед собой.

– Вопрос понятен?

– Понятен.

– Я вас слушаю.

Молчание затягивается.

– На грамположительную или грамотрицательную флору действует пенициллин? – задаю я наводящий вопрос.

– На грамотрицательную, – отвечает одна из студенток.

– Вон даже как!

– На грамположительную, – отвечает другая студентка.

– Ну, хорошо, – не без иронии говорю я и задаю им вопрос на засыпку: – Скажите, пожалуйста, какие бактерии относятся к грамположительной и какие к грамотрицательной флоре?

Обе молчат, и для меня все с этими студентками ясно, но я еще их не выпроваживаю из кабинета, ибо в этом случае они будут говорить, что я их толком не спрашивал и завалил, а они учили и пульмонологию знают.

– Мы не думали, что вы нас так будете про антибиотики спрашивать, спросите нас лучше про бронхиальную астму. Честное слово, мы вчера не как другие – и учебник, и записи свои в тетрадке читали, – говорит одна из студенток.

– Зубрежка – хорошо, но нужно и понятие.

На вопросы по тромбоэмболии, по бронхиальной астме девочки мне с грехом пополам совместно отвечают. Темы эти я им зачитываю, но не за знания, а за удовлетворительное прилежание. На занятиях они сидели тихо, как мышки, что я ни говорил, записывали и истории болезни большие по объему написали. К тому же из группы я должен кому-то зачесть, иначе меня просто не поймут, будут говорить, что я придираюсь, спрашиваю тенденциозно.

– Антибиотики остаются за вами, – говорю я девочкам на прощание и делаю в учебном журнале пометки.

Уходят они от меня, кажется, довольные.

С четверть часа никто в кабинет на зачет не заходит. Но вот дверь открывается и появляется нечесаная голова студента.