Галльская война Цезаря - Оливия Кулидж

Но пока Ариовист продолжал тянуть время. Он направил к нам еще нескольких посланцев и через них передал, что хочет возобновить прерванные переговоры. Если Цезарь не может прийти на них лично, пусть пришлет кого-нибудь из своего штаба.

Цезарь задумался. Всегда и во всем он старался поступать так, чтобы быть правым. Он и без слов Ариовиста помнил, что у германца есть друзья в Риме. Но подвергать себя новым унижениям означало терять свое достоинство. Помимо того, это было крайне опасно. Дикарю нельзя доверять. Однако Цезарь не хотел подвергнуть опасности и кого-нибудь из своего штаба.

– Не хочешь сделать это вместо меня? – наконец предложил он Проциллу. – Король говорит по-галльски, да и у него сейчас ссора не с галлами, а с римлянами. Положение твоего отца в провинции поднимает твой престиж, и я пошлю с тобой торговца Меттия, который связан с королем узами гостеприимства.

Процилл с большой охотой взялся за это дело. После безансонской паники он все время чувствовал себя виноватым, и, хотя Цезарь ни слова не сказал о его болтливости, Процилл понимал, что Цезарь, вероятно, знает о ней. Поэтому он, стараясь выполнить это поручение как можно лучше, даже надел для этого случая галльскую одежду, которую носил очень редко, и отправился в лагерь германцев.

Перед этим несколько дней подряд мы и они обменивались посланиями и сообщениями разного рода, поэтому Цезарь и Процилл считали, что король хочет лишь одного – выиграть время. Но лишь теперь стало понятно, что он готовил ловушку для Цезаря или человека из его штаба. Обнаружив, что посол – всего лишь молодой галл, король пришел в бешенство и закричал, что Процилл – римский лазутчик. Когда молодой человек попытался защищаться, Ариовист велел своим людям побоями заставить его замолчать, а потом увести прочь. Затем они посадили Процилла на цепь, как пса: не только сковали его руки и ноги, но и прикрепили цепью его шею к дереву. Германцы хвалились тем, что не спят под крышей уже четырнадцать лет – со времени своего входа в Галлию. Они имели в виду, что живут в повозках или кожаных палатках, которые быстро разбивают всюду, где становятся лагерем. В одной из таких палаток, где было очень темно и отвратительно пахло, Процилл и находился в заточении под охраной двух стражников, не знавших галльского языка. О Марке Меттии он ничего не смог узнать от своих угрюмых соседей по палатке.

Цезарь был ошеломлен подобным поворотом событий. Он любил молодого Процилла и очень уважал его отца, на чье влияние в провинции полагался во многих делах. Цезарь понимал, что не должен впадать в отчаяние из-за того, что нельзя изменить, и поспешно бросаться в бой по личным причинам. Только успех мог укрепить верность его легионов. И все же он действительно страдал из-за отсутствия новостей о Процилле. К сожалению, после самых первых сведений его галльские лазутчики не смогли узнать ничего.

Вслед за этим для Процилла последовали дни изнурительного похода. Часть этого времени он провел в той же зловонной палатке, а другую часть, когда германцы были в дороге, – в повозке. На четвертый день его, все так же скованного, покрытого ссадинами, грязного, полумертвого от голода, привели к королю Ариовисту.

Король был варваром огромного роста, со светлыми волосами и бородой, цвет которых был между пепельным и соломенным, но ближе к пепельному, и светло-голубыми, почти бесцветными глазами. Одну руку он держал на своем огромном мече, другую – на плече своего сына от старшей жены. Он следил за тем, как его прорицательница рассыпает щепки по маленькому костру из березовых дров, и, казалось, не видел пленника, которого тащили к нему. Однако Проциллу показалось, что король, несмотря на все свое внешнее безразличие, его увидел и втайне злорадствует. В том состоянии, в котором находился тогда Процилл, невозможно было выглядеть достойно, но, когда стражники перестали дергать в разные стороны цепь, прикрепленную к его шее, он попытался стоять прямо.

Прорицательница была очень высокой, могучего телосложения женщиной в грязной просторной одежде белого цвета и с ожерельем из зубов зубра на шее. Ее волосы, наполовину русые, наполовину седые, падали ей на спину спутанной массой. На поясе у нее был маленький каменный нож. Она протянула руки над огнем и стала взмахами заставлять дым подняться вверх, выкрикивая при этом в небо свои заклинания. Король следил за ней взглядом.

Из леса лениво вылетела ворона, обогнула лагерь, чтобы не пролететь над ним, и исчезла за холмом. Не сводя с нее глаз, прорицательница повернулась к королю и что-то заговорила быстро и громко. Король кивнул.

Она выхватила из-за пояса свой маленький каменный нож и зашагала к Проциллу по траве с таким неистовством в движениях, что он решил: пришел его последний час. Но, как оказалось, она хотела получить лишь прядь его волос. На беду, они были коротко острижены, и она наполовину срезала их, наполовину вырвала, пока два стражника держали Процилла. Внезапно она полоснула ножом по его руке и, когда из раны полилась кровь, смочила в этой крови свои пальцы и срезанные волосы. Потом варвары снова оставили Процилла в покое, а прорицательница ушла.

Она вернулась к своему костру и стала разжигать его щепками и еще чем-то, от чего огонь стал синим. Но теперь светлые глаза Ариовиста не следили за ней. Они остановились на Процилле, и король медленно сказал ему по-галльски:

– Она гадает, что лучше: сжечь тебя на костре как жертву нашим богам сегодня или подождать до завтра.

Процилл побледнел. Он был мужественным человеком с сильным характером, но умереть в огне сегодня же – это было до ужаса быстро. В паническом страхе, осознавая, что шатается, словно вот-вот упадет в обморок, он увидел, как жрица разжала окровавленную ладонь и его волосы упали в костер. Краем глаза он заметил: король улыбнулся, увидев его ужас. И снова чувство, что над ним злорадно насмехаются, придало ему силу: вернуло щекам нормальный цвет и заставило ответить:

– Еще никто не покупал благосклонность богов тем, что убил посла.

– Сейчас она гадает, – негромко и мягко повторил король. – Через минуту она узнает, когда это будет.

Но Процилл стиснул зубы и больше ни разу не доставил королю радость видеть действие его жестокости.

Минута, пока продолжалось гадание, была самой длинной в жизни Процилла. Он молча следил глазами за жрицей и пытался понять, что она делает. Король улыбался. Вскоре она, похоже, приняла решение и заговорила по-германски. Казалось, ее словам не будет конца. Наконец король снял ладонь с меча и быстрым движением руки подал знак стражникам. Они схватили Процилла. Час настал! Но они утащили его обратно в палатку, и ни словами, ни знаками он не смог добиться от них ни малейшего намека на то, сколько дней ему осталось жить.

Тем временем конные отряды враждующих сторон вступали в стычки каждый день. Цезарь давал противнику возможность начать бой всеми собранными силами, но Ариовист оставался в своем лагере. От пленных Цезарь узнал: прорицательница предсказала королю, что тот проиграет сражение, если оно произойдет до новолуния.

Цезарь не видел никаких причин откладывать схватку и решил, что германцы, если заставить их начать бой против их желания, будут сражаться не так храбро. Поэтому он снова выстроил войска в три линии и повел их вперед. Если противники не выйдут ему навстречу, он отыщет их в лагере.

Когда германцы поняли намерение Цезаря, они покинули лагерь и начали выстраиваться в боевой порядок. Вообще все снялись с места: женщины и дети в повозках или на телегах выехали из лагеря, чтобы наблюдать за ходом боя и воодушевлять криками своих мужчин. Ободренные этим германцы построились фалангой, сомкнув щиты, и пошли на римлян. В отличие от позиции гельветов у горы Армесий они сражались в удобной для себя местности – на пологом склоне без деревьев. Из-за этого преимущества их скорость была огромной, и они врезались в римские ряды раньше, чем те успевали метнуть дротики. Но легионы были вне себя от желания доказать Цезарю, что он может доверять им. Многие солдаты первого ряда вспрыгивали на стену из щитов и начинали колоть врагов своими короткими мечами поверх ее. Остальные подались назад, но римский строй очень гибок благодаря тому, что у каждого солдата довольно много свободного места. Мчавшаяся вперед фаланга замедлила ход, стала топтаться на месте и почти остановилась, когда в бой с ней вступила вторая линия римлян. Над всем полем взревели голоса тысяч схватившихся друг с другом людей.

Цезарь сражался на правом фланге и расставил своих офицеров вдоль всей линии: теперь для них настало время заслужить преданность солдат их легиона. Поэтому в решающий момент боя опытный человек мог заметить, что в одном месте наши ряды очень легко могли быть смяты, а в другом римляне гнали противника назад. За конницу на этом фланге отвечал Публий Красс. Этот человек, от рождения имевший дар вести за собой людей, теперь показал, что ему по плечу трудности войны. Промчавшись на коне вдоль третьей линии, он направил резервы всех легионов туда, где они были всего нужнее, и спас нас от поражения.