Жанна дАрк из рода Валуа. Книга первая - Марина Алиева

Под балдахином послышалось какое-то шевеление – это мадам Иоланда приподнялась на локте, чтобы лучше видеть собеседницу.

– Неужели Филипп Бургундский не мог заплатить выкуп самостоятельно? – удивленно спросила она.

– Естественно, мог! – воскликнула Мари, радуясь, что смогла заинтересовать родственницу. – При желании он мог бы, наверное, и один заплатить за всех дворян, которым Баязет назначил выкуп. Но наши пленники возвращались на родину слишком долго и слишком расточительно. Останавливались в каждом городе, в каждом порту, наделали долгов, пользуясь своей славой и высоким положением. А потом и вовсе застряли – уж не помню где – в обществе каких-то красоток, на которых спустили все деньги, присланные для уплаты долгов… Понадобилась целая экспедиция, чтобы их выцарапать. И она тоже обошлась недёшево. Говорят, это сильно подорвало здоровье герцога Филиппа, а Карл Лотарингский страшно кричал на Жана, когда тот вернулся и обозвал его… Впрочем, этого я при вас повторить не могу, но их отношения тогда сильно испортились. И вот теперь, когда у Карла большие неприятности с герцогом Орлеанским, все ждут, что предпримет Жан. Лично мне кажется, он ничего не сделает. И даже упустит шикарную возможность щёлкнуть по носу своего давнего соперника, лишь бы заставить Карла Лотарингского попросить у него помощи. А вы, как полагаете?

Мадам Мари умолкла, ожидая услышать ответ. Но герцогиня Анжуйская снова откинулась на подушки и из тёмного алькова довольно долго ничего не было слышно. Только трещали дрова в камине, да какая-то птичка за окном выстукивала в деревянных ставнях что-то, видимое только ей одной.

– Я думаю, Карл Лотарингский никогда не попросит о помощи того, кто чем-то ему обязан, – донеслось, наконец, из-под балдахина.

– И правильно сделает! – тут же подхватила Мари де Блуа. – Я бы тоже с коротышкой связываться не стала. Он страшный – вечно ходит злой, смотрит исподлобья, и ноги у него кривые. Герцогу Карлу лучше было бы смириться с Луи Орлеанским и принять его сторону. Не хочу, чтобы нами, в конце концов начал править Жан! Луи, хоть и не блещет умом, зато такой красавец…

– Да, он раздражающе красив, – согласилась мадам Иоланда.

– И будет очень жаль, если понимая столь явное превосходство над собой, герцог Жан решит как-нибудь втихаря прирезать его бедняжку.

– Помилуй Бог, с чего вы взяли?! Поднять руку на брата короля! Кто может о таком даже помыслить? – снова подскочила на постели мадам Иоланда.

– Уродливый кузен, кто же ещё, – засмеялась мадам Мари…

Дамы ещё немного поболтали, пока герцогиня де Блуа не решила, что слишком засиделась и утомила хозяйку дома.

– Уж не начинается ли у вас жар, дорогая? – встревожилась она, целуя подругу на прощание. – Я совсем вас заболтала. Не послать ли за врачом?

– Не надо – это наверняка от духоты, – слабо улыбнулась мадам Иоланда.

– Тогда, вот вам ваш веер, и велите служанке обмахивать вас, а сами поспите.

– Вы так добры ко мне, мадам, – послушно приняла веер совершенно обессилевшая больная.

Но едва Мари де Блуа покинула спальню, от томности герцогини не осталось и следа.

Откинув одеяло, она почти спрыгнула с постели и приказала вбежавшей по хлопку служанке:

– Немедленно подай мне платье, да позови отца Мигеля! Оденусь я сама.

«Вот и повод подружиться с вами, мессир Карл, – думал мадам Иоланда, просовывая руки в меховые рукава домашнего платья. – Я так долго его ждала, что теперь не имею права ничего испортить. Жан Бургундский мне хорошо известен – он безумно высокомерен, Карл Лотарингский – горд, а Луи Орлеанский – глуп. Все это замечательно. Но нельзя допустить ни единой случайности, способной нарушить это равновесие и, хоть в чём-то их изменить!».

Герцогиня выдернула из-под ворота свои длинные, неубранные волосы, едва успела надеть на голову не слишком обременительный домашний убор, как в спальню, с низким поклоном вошёл отец Мигель.

Проскользнувшая следом служанка мгновенно задернула полог на раскиданной постели и тут же выскочила, прекрасно зная, как не любит мадам Иоланда присутствия посторонних во время её бесед с духовником.

– Пришла пора действовать, Мигель! – еле сдерживая возбуждение сообщила герцогиня, как только они остались одни. Сейчас ты внимательно послушаешь мой план, и вместе мы решим, как его обезопасить…

Карл Лотарингский

(1408 г.)

Замок в Нанси был уже довольно стар, и новостройки вокруг него, образовавшие целый город и значительно превосходящие по высоте прежние низкорослые домишки, совсем почти скрыли изгиб дороги, ведущей к подъемному мосту. Да и деревья помогли – разрослись, не в пример прежним годам, так что скоро скроют от глаз всю округу. А не за горами весна. И кружевные тополиные верхушки снова залепят вороньи гнезда с птенцами, от карканья которых в покоях, где сейчас тихо, опять не станет никакого спасения.

Карл Лотарингский по прозвищу Смелый, граф Эльзасский и Мецский, сеньор де Бов и сеньор де Рюмини, сын Иоганна Первого, герцога Лотарингского и Софии, дочери Эгерхарда Третьего, графа фон Вюртемберга, стоял у бойницы западной башни и, ёжась от холодного февральского ветра, в тысячный раз перебирал в уме все возможные причины, по которым герцогине Анжуйской могло взбрести в голову начать с ним переговоры о будущем воспитании её сыновей.

Причин, разумеется, хватало. Да и сам герцог Карл воспитывался когда-то при дворе Филиппа Бургундского, обучаясь военному делу. Но, какую бы из причин ни начинал герцог рассматривать более пристально, всё ему казалось притянутым «за уши», поскольку существовало ещё больше причин против любого союза между Лотарингским и Анжуйским домами. Взять хоть треклятый Пизанский собор и греческого выскочку Филаргоса, которого герцог Анжуйский поддерживал всеми правдами и неправдами. Или всё того же дурня Луи Орлеанского, который, при каждом удобном случае похвалялся тем, что уж кто-кто, а король Сицилийский помощь ему всегда окажет… Да мало ли разногласий существует между сторонниками разных партий! И тут это письмо, а точнее, предложение, изложенное в нем…

«Герцог Луи Анжуйский, конечно, уделяет слишком много времени своей итальянской войне, – размышлял Карл, – но разве нет в его родне или в его окружении рыцарей достаточно именитых, чтобы доверить им воспитание наследников? И, кстати, сама мадам Иоланда, по слухам, более чем умна и расчётлива, и я очень склонен этому верить. За короткий срок цена её покровительства выросла во Франции настолько, что герцогиня, пожалуй, не хуже любого именитого рыцаря, справится с воспитанием кого угодно, хоть королевских детей. Образована она так, что позавидуешь, и если мне не изменяет память, сам герцог Филипп спрашивал когда-то её совета по поводу одной затянувшейся тяжбы, а Бодиньи – его придворный хроникёр – вообще заявил, что мадам Иоланда «ПО ОБЩЕМУ УБЕЖДЕНИЮ прекраснейшая и мудрейшая изо всех принцесс христианского мира»! Впрочем, она ему тогда кажется что-то подарила…

Нет!.. Нет. Совершенно ясно, что мадам нужен предлог для встречи и, второпях, она просто не придумала ничего интересней… Но зачем ей это? Союз? Для чего? Или… против кого? Или все-таки…»

От внезапно пришедшей на ум мысли показалось, что холодный ветер усилился, и герцог Лотарингский отошёл от бойницы. Раньше ему здесь хорошо думалось, но сегодня.., то ли слишком холодно, то ли тревожно… Чёрт побери, в какие тяжкие времена приходится жить! Пожалуй, стоит вернуться в замок, хоть немного, отогреться и понять, понять, наконец, чего хочет эта герцогиня!

Карл пошёл к лестнице. И башенный часовой, мгновенно приосанившись, стукнул концом алебарды об пол.

– Следи за сигнальными вышками, – бросил ему Карл.

Потом спустился в галерею, ведущую к замку, и пошёл по ней в глубокой задумчивости, сутуло, заложив руки за спину…

Четыре года назад Карл Лотарингский ездил в Бургундию, не столько повидаться, сколько попрощаться с герцогом Филиппом. Старик был уже очень и очень болен, и всё сокрушался из-за того, что оставляет слишком много власти своему сыну Жану.

– Ах, если бы тебе.., – почти шептал Филипп, стискивая слабеющими руками ладонь своего воспитанника. – Жан не будет вести себя так же умно, как мог бы ты… Он очень изменился после плена, никого не слушает, и забыл.., совсем забыл мои уроки…

Измученное телесной болью лицо совсем скривилось, и старый герцог устрашающе бессильно заплакал.

Карлу тяжело было смотреть на эту слабость.

С раннего детства воспитываясь в доме Филиппа Бургундского он привык видеть только силу, которой не переставал восхищаться. И постоянно учился и учился тому, что это восхищение вызывало… Да, он был бы старому герцогу лучшим сыном, чем самодовольный и безрассудно заносчивый коротышка Жан. Беда заключалась в том, что, сколько бы Филипп ни говорил: «лучше бы ты…», сына своего он все равно продолжал любить…