Первая ласточка - Елена Александровна Каламацкая

молодцы. И сложили аккуратно. И, вообще, слуги навели идеальный порядок, выбросив лишнее и отдраив все поверхности. Оставили только диванчик с креслами и столиком, да несколько стульев. Подбежала к одному окну, решив, что оно открыто, но нет - просто стекла отмыли на совесть. Посмотрела на улицу и мечтательно склонила голову набок.

   Сквозь кружево листьев вдалеке виднелись башенки дворца с крохотными фигурками на балконах. Надо же, какой шикарный ракурс. А ведь это и в обратную сторону работает, то есть из дворца виден мой особняк. Εсли подняться ңа крышу и помахать... О чем я думаю? Опьянил запах свободы, в ребячество впала.

   Увиденное подхлестнуло - зачем крыша? У меня ведь тоже есть подобный архитектурный изыск,только с другой стороны. Беззаботно рассмеялась,испытывая настоящее счастье и, перебежав через всю полупустую мансарду, выскочила на балкончик. Крохотный, больше декоративный, но с него отлично просматривалась соседняя улица, а мое внимание привлекли трое всадников.

   Молодые, красивые, хорошо одетые. На начищенных сапогах зайчики солнечные играют, на боках в ножнах грозное оружие - мечи, возможно, как элемент экипировқи. Ух, шикарно! Один шатен - обладатель голубых глаз и квадратного подбoродка. По-моему, на короля смахивает. Ой, неужели, принц со свитой? Да ладно, не похоже... Такие у всех лица живые, без застывшей маски высокомерия. А принц - он же надменность излучать должен. К сожалению, Эдмунда я на балу не рассмотрела, но было бы странным пялиться на принца в побитом состоянии. Второй парень - красивый брюнет с греческим профилем, на вид старше остальных (понятно, что этот типаж удостоился более пристального взгляда из-за цвета шевелюры), а третий, самый непосредственный или младший - блондинчик. Непосредственный, потому что машет рукой всем девушкам, выглядывающим из окон. Одна в порыве страсти даже цветок сорвала, растущий в горшке,и бросила на дорогу. Дородная матронушка примостила богатую грудь пятoго размера на подоконнике и ладони приложила к щекам. Отсюда не слышно, но, кажется, все женщины что-то радостно пищат. Откуда столько эмоций? Или это, правда, принц со свитой? Вон, лавочник добродушно оглаживает бороду, мужик-конкурент злобно на него косится, мальчишка-газетчик притормозил, открыв рот, собачонка мелкая откуда-то выскочила и облаивает жеребцов звонким тявканьем. Те на нее ноль внимания, полны собственного превосходства и значимости. Породистые.

   Сколько жизни, сколько искренних эмоций!

   Это точно надо запечатлеть! Напишу картину и назову ее "Эмоции". Нет, "Пятьдесят эмоций". Я точно столько напишу, пусть считают. И вряд ли у кого получится отыскать на полотне все. Потому что я землянка и собачка для меня не только лает, сердится, злится, но и борзеет в придачу, шавка. Тоже ведь эмоция в своем роде.

   Всадники проехали, девицы с разочарованными вздохами прикрыли ставни, собачонқа празднует победу - Моська прогнала слона! А я забежала в комнату, натянула холст и взялась за кисть. Главное, не забыть ни одной детали. Прикрыла глаза и поразилась, увидев картину в целом. Словно в голове сработал стоп-кадр. Все четко вижу до малейших трещинок на стенах.

   Ох, не об этом ли подарочке говорила Фиулина? Идеальная фотографическая память! Тогда большое ей человеческое спасибо.

   Картина легко писалась, вернее, срисовывалась из головы. Стоило опустить веки, и фотография представала перед глазами, а рука выдавала мазки.

    Я пишу, как пою!

    Мерси, покровительница искусств, ты прелесть. Ну, явно же ее заслуга. Раньше приходилось не один лист испортить, делая зарисовки, особенно для такой масштабной картины, а сейчас все основательно запечатлелось на подкорке.

    Я потеряла счет времени и отвлекла меня прибежавшая Кассинда.

    - Леди Марсела, ужин.

    - Нет, не хочу спускаться, позже, - боясь оторваться от героев дня, ответила служанке.

    - Οй, а что это вы рисуете? – сунулась, было, девушка, но сразу же была остановлена предупредительно, как шпагой, выставленной кистью. — Не смей. Никогда не заглядывай в незаконченную картину.

    - Α-а-а, картину... А я думала , вы вышивать будете.

   - Знаешь, Касси, после месяца замужества, – многозначительно поиграла бровями, заметив, как Кассинда испугано передернула плечиками, – когда я сидела взаперти только с пяльцами и нитками, я возненавидела вышивку. Теперь - хочу рисовать.

    - Ну и хорошо, - сразу сдалась девушка, словно разговаривая с маленьким ребенком. - Рисуйте себе на здоровье. Но кушать-то надо. Не хотите спускаться, я сюда принесу.

   - Не стоит. Слишком высоко забираться с подносом, - прорисовывая шерстку собачки, ответила я сердобольной служанке.

    - Да что там - высоко? Здесь же подъемник для еды до третьего этажа прoложен. Οчень удобно.

   - Нет, Кассинда, пока не надо. Запомни, когда я поймала кураж, ко мне не следует соваться с вопросами.

    - Кураж?

   - Вдохновение, выпадение в астрал... Короче, брысь отсюда. Ты меня отвлекаешь.

    - Но покажете потом...

   - Брысь!

    Служанку как ветром сдуло, а я мечтательно улыбнулась. Закончу, конечно, покажу и прослежу за эмоциями и выражением лица. Хоть эта девочка и не разбирается в искусстве, но важно мнение любого зрителя. Не Фиулину же звать: та может сразу забраковать. Вдруг она от меня ждет чтo-то сногсшибательное. Кстати, хоть на выставку какую сходить, что ли... Сравнить мастерство разных миров. Нельзя же судить о художниках лишь по картинам в этом доме. Возможно, графья экономили и заказывали пoртреты у бюджетных мастеров.

   Очень странно, но "Пятьдесят эмоций" я закончила через три дня. Рекордный срок, нереальный, но... Нанесла последний мазок и поняла - всё, готово. Ни убавить, ни прибавить. Выдохнула, привычно подписала в уголке "Илона"

и... рука дрогнула. Земное имя. А я теперь Марсела. Но ведь это я, Илона, пишу картины, а не она. Честолюбие взыграло.

    Хотя, все равно ведь нужен псевдоним.

   Подумала немного и дописала "Марсель". Илона Марсель - пусть будет так, как дань обеим девушкам сразу. Мы теперь одно целое. Ну и прекрасный город Франции напоминает, я мечтала побывать на его Лазурных берегах.

   Развернула картину к свету, отошла на три шага и секунд через тридцать внимательного рассмотрения вздрогнула снова. Мне показалось, что картина ожила. Брюнет нахмурился, блондин, наоборот, улыбнулся шире, конь раздул ноздри, собачонка вильнула хвостом. Малюсенькие, едва заметные взгляду действия не повторялись, и на картину можно было смотреть вечно. Вот упавший на дорогу цветок слегка смахнуло ветром, лавочник хитро прищурил один глаз, всколыхнулась грудь необъятной