Убей страх: Марафонец - Сергей Абрамов

Та показалась приятно холодной — как мокрая тряпица во время жара. Жара Чернов не ощущал, а жара уже пришла в город, солнце, хоть и невысокое пока, шпарило вовсю.

— Получилось? — Казалось, Кармель спрашивает самого себя. Так оно и было, наверно, потому что неуверенность вопроса немедленно сменилась ликующей уверенностью утверждения: — Получилось! Слава Сущему, получилось! Я знал! Я верил!.. — И уже спокойно, как уменьшил громкость: — Берел, беги по улице и всем сообщи: Бегун взял Силу.

И мальчишка, оказавшийся Берелом, выпустил руку Чернова и посвистел по улице, крича во всю глотку:

— Бегун взял Силу! Слышите, Бегун взял Силу!..

— Что произошло? — спросил у Кармеля Чернов, хотя, пожалуй, вопрос был праздным, всё сегодня Чернов понимал — в отличие от себя вчерашнего.

Но Кармель счёл нужным ответить:

— Ты — Бегун, в этом не может быть сомнений. Всё произошло так, как говорит Книга. Ты снова прошёл сквозь Вефиль и собрал Силу, которой хватит, чтобы встать на Путь. Так было, так повторилось. В Книге сказано: «И собрав Силу, Бегун вновь, как в другие свои хождения, начал искать Путь. Сила, переполнившая его, стремилась выйти, и выходила сначала не к тем Путям, что искал Бегун. Ему говорили люди: «Вот же Путь, встанем на него». Но он продолжал искать, и все Пути, которые видели идущие за ним люди, оказывались чужими и вели в Никуда. И так продолжалось сорок восходов и сорок закатов. И когда сороковой закат подарил миру ночь, Бегун сказал: «Вот Путь. Встанем на него». И все возрадовались и встали на Путь. Но Бегун сказал: «Знайте: этот Путь труден и долог, и будет на нём много страшного и странного. Вы не боитесь идти?» И люди ответили: «Ты же с нами, Бегун, ты ведаешь начало и конец Пути. А мы должны спасти Книгу». Но Бегун сказал: «Только маленький мальчик скажет: вот конец Пути, а я не смогу понять и не смогу остановиться, потому что, встав на Путь, я иду дальше его конца и дальше концов других путей. Мои Пути — не только ваш Путь». В городе Вефиль было много маленьких мальчиков, но Бегун не знал, какой из них укажет людям конец Пути, чтоб люди остановились и ждали, когда Бегун вернётся. Но все бесстрашно пошли, потому что Книгу надо было спасти, и Бегун повёл их…» — Кармель замолчал. Сказал, извиняясь: — Там много сказано, долго…

— И уж так темно… — задумчиво сказал Чернов. Помолчал. Добавил: — Значит, у меня много Путей и я постоянно должен куда-то идти? — Сам не понял: то ли спросил, то ли утвердил.

— Ты же Бегун, — сказал Хранитель. И Чернов опять не понял: хорошо это для него или отвратительно. Но то, что он — Бегун, всем ясно.

— Как ты определил, что я взял Силу?

— Она горит в тебе.

— Верно, горит… То-то мне пить хочется. — Чернов намеренно опустил ситуацию.

И не потому опустил, что ему стало вновь, как вчера, страшновато ощущать себя чужим героем в чужой истории, но лишь потому, что ему надоел высокий штиль, любимый Хранителем и его распрекрасной Книгой, и действительно хотелось пить. Возможно, если б у него имелся обыкновенный термометр, он бы легко получил физическое подтверждение слов Кармеля — про то, что в нём чего-то горит. Но сам он чувствовал в себе нормальные тридцать шесть и шесть по родному Цельсию, а возникшая Сила… Да нет, если честно — что-то в нём и вправду возникло, что-то мощное, подспудно, откуда-то из глубины — как «сладкие взрывы»? — заставляющее действовать, а не праздно сидеть, лежать, смотреть в окно за неимением телевизора, действовать — значит искать Путь, если верить Кармелю.

А что ещё оставалось Чернову? Разве что не верить, но это в его положении архинепродуктивно…

Впрочем, если то состояние, что испытывал Чернов с момента сегодняшнего пробуждения, назвать «взрывом», то уж точно не «сладким». Скорее — с привкусом кислинки, который возникает во рту в момент внезапной опасности. Как у других, Чернов не ведал, а у него всегда было так.

— Хорошо, я стану искать Путь, раз Сила для этого у меня уже есть… — И опять не удержался от стёба: — Сила есть — ума не надо… — Спохватился: а вдруг обидел Хранителя? — Не бери в голову, Кармель, я иду искать. Кто ещё не спрятался, я не виноват… — И даже утишая возможную обиду собеседника, оставался самим собой: этаким записным шутничком, рубахой-парнем, массовиком-затейником по несчастью.

Но кто знает досконально человеческую психику? Кто объяснит, почему один — такой, а другой — наоборот? Уж наверняка — не психологи, доктора-профессора-академики, эти — всего лишь шаманы, потому что знание о человеке им не дано и никому не дано. Лишь Бог или Сущий по-местному может знать, поскольку — Создатель, если по Библии, по Книге Книг, но даже местные, «иные люди», утверждают: он, Сущий — вне. Или — внутри. В последнем случае всё, что делает и будет делать Чернов — да не только он, а любой смертный! — в какой-то степени санкционировано Богом или Сущим. Его святой — или сугубо научный! — промысел.

Вот славная гипотеза! Очень она подходила нынешнему состоянию Чернова, круто замешенному на сказочном «поди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что»! Тем более что ему сие и предстояло — в ближайшие сорок восходов и сорок закатов — пойти и найти. Путь.

Господи, Сущий, коли есть ты вне и внутри, обучи неразумного, как быть и как действовать, ибо по одной из Твоих святых книг он, Бегун, всё забыл и никогда не вспомнит. Он — на все времена, но во все времена каждый раз он должен начинать Путь с нуля, даже не догадываясь, с какой ноги это делать. Его многовременной опыт, сын ошибок трудных, остаётся в Книге Пути или в любой другой книге — если опыт взят из другого, а не данного, времени, другого, а не данного, пространства, — но даже Книга (или книги) не для него писаны. Нельзя, сказал Кармель! Что делать? Вмазать Хранителю по башке камнем, взломать каменный сундук в Храме и жадно прочитать про себя: как он искал Путь, как нашёл, почему отверг другие Пути, назвав их чужими?.. Чернов зуб давал, что в Книге Пути что-то написано, что намекнёт мудрому и знающему на верный шаг, но, во-первых, Чернов здесь — не мудрый и уж точно ни хрена не знающий, а во-вторых, тексты Книги столь темны и неконкретны, что даже супермудрый запутается и сдастся.

Наверняка там что-то вроде: «И увидел Бегун знамение, и понял — вот Путь истинный». Писали-то Книгу люди, которые сами ни черта не понимали в происходившем. Они бы и рады спросить Бегуна, да только он ушёл дальше — по другим Путям, а о прошедшем сразу забыл, выкинул из головы. Чудесное, к слову, свойство памяти: с глаз долой, из сердца вон. В. И. Даль со своим томом пословиц и поговорок уместен в любой точке пространства-времени…

Закончил философствование, как непродуктивное занятие. Спросил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});