Судьба по имени Ариэль - Валерий Ярушин

При всем дружелюбии, все-таки делаем вывод, что мы — оккупанты. Это доказывали несколько откровенных разговоров с переводчиками. Но как бы ни хороша была заграница, домой тянуло «по-черному!»

Приехав, ничего не подозревая, ждем очередных вызовов. Но человек, который внимательно наблюдал за нашими препираниями, сделал отчет в Госконцерте и очень точно описал наши отношения за кордоном! Это был Пал Михалыч — руководитель нашей делегации. После этого целых 4 года кандидатуру уральцев вежливо отклоняли…

Наша популярность набирала обороты. Практически во всех хит-парадах «Ариэль» стоял на второй строчке, после «Песняров». Петь двойной унисон, тройной, аккордами — все это естественно, пошло от «Битлз».

«Ариэль» не отставал от моды. Так наш дуэт Гуров-Ярушин кочевал из песни в песню, что считалось особым шармом. Мы волей-неволей «косили» под Джона и Пола. Ни один фестивальный стадион не обходился без нашего участия.

Вспоминаю «Крымские зори», стадион в Симферополе. Народу — битком! И вот конферансье долго говорит о Людмиле Зыкиной, а та стоит в буфете со стаканом водочки за занавесочкой и, быстро выпив, и закусив огурчиком, на словах ведущего: «Народная артистка…» проплывает около трибун под собственный комментарий: «Ох уж, прямо и народная!…» Мы выступали последними. Как правило, действовала финальная связка — Хазанов-«Ариэль». Так мы заканчивали много гала-концертов. Вспоминаю: Гена постоянно просил нас не шуметь, не настраивать гитары на его выступлении, что мы деликатно и делали…

После одного такого концерта произошел забавный случай. Отработав, я в своей гримерке обнаружил девушку с магнитофоном. Нисколько не удивился, интервью я уже давал почти автоматически. Попросил ее подождать, пока переоденусь, и вот мы уже беседуем… Микрофон работает, я говорю, начиная издалека, что-то в этот вечер на меня напало красноречие! Говорю о проблемах, о любимых стилях, о кумирах, словом, лекция в гуманитарном вузе!….

Но у меня закралась маленькая тревога — что-то девушка ничего не спрашивает, рассматривая свои ногти… Минут двадцать я упражнялся в собственном «конферансе». Увидев, что я закончил, девушка поблагодарила меня, сложила магнитофон, достала блокнот и говорит: «А теперь скажите, как ваш ансамбль называется…» В этот момент мой взгляд издавал такую тоску, что милое создание, чувствуя, что у меня столбняк, пояснила: «Я — из «последних известий». Мне дали задание у кого-нибудь из артистов записать пару слов…»

В то время в выборе площадок мы были «всеядны», а, точнее — нам было все равно, где выступать: на стадионе или в красном уголке, ставка то была одна… Нас тарифицировали по камерным ставкам. В течение года она буквально «возбухла» до 12 рублей 50 копеек! Это были сумасшедшие деньги! Как нам все завидовали… Кто-то внес ценную поправку: если мы собираем аншлаги на стадионах или дворцах спорта, вместимостью не меньше 4000 человек — ставка удваивалась. Но недолго мы радовались. Чиновники министерства культуры посчитали, «прослезились» (видимо, от зависти), и со словами: «неча повожать» — через полгода все вернули назад…

Концерты в «красных уголках», как и на стадионах проходили так же успешно, я даже бы сказал, веселее… Вот один из таких в Катав-Ивановске.

Пожалуй, ни разу я не видел такой маленькой оркестровой ямы в местном ДК. У сцены, с «кулачок», где мы толкались локтями, в этой яме могло поместиться аж, два баяниста… И вот, открылся занавес, зазвучала музыка. Вдруг Лева мне показывает взглядом вниз, я заулыбался. Там, где, видимо, должен был сидеть оркестр, расположились двое подростков, один из них на коленях держал какой-то древний магнитофон. Они не просто слушали, а записывали концерт.

Первый был, как бы, оператор — он крутил ручки, а второй, как бы, корреспондент — тот держал микрофон на фуражке (видимо, берег от сотрясения…) Теперь, представьте картину: наши вокальные колонки были у них за ушами…, поэтому, в лучшем случае, что они могли записать — шорохи наших «сапог!»… При этом, у паренька, державшего микрофон, все время был открыт рот, и, от удовольствия, капала слюна… И вот запел Лева. Он стоял справа от меня. «Оператор», не выпуская магнитофона из рук, толкнул локтем партнера и взглядом показал: тот поет! Пацан быстро переставил микрофон к левиным ногам. Потом запел я и — фуражка метнулась в мою сторону! И тут у нас у всех началась истерика смеха! Сначала «захрюкал» Лева. Он просто не мог петь «Извозчика»! Второй куплет попытался петь я, уставившись в потолок, но скоро и я не выдержал… Песню допевал Стас, так как Боря уже «зашелся» слезами… Публика ничего не понимала — она же не видела этих «звукорежиссеров»! После этого концерта пронесся слух, что все мы выступали пьяными…

Перед гастролями в Западной Украине нас предупреждали: публика там сложная, с уклоном национализма. Но у нас было «противоядие» в виде песни «Марыся». Черновцы весьма тепло приняли нас, хотя вначале и настороженно. Здесь мы мы познакомились с очень знаменитым, даже легендарным патриархом-администратором Фаликом, который, в свою очередь представил нам Софочку Ротару — очаровательное создание. Боря от нее не отходил ни на шаг… Что-то, правда у нее было с лёгкими, и позже мы с Сашей Фришем специально приезжали к ней в больницу проведать. Уезжая, возле филармонии Фриш разлил шампанское в чью-то туфлю, и так мы прощались с Софой.

1976 год, «Русские картинки»

Делая Каплуну отсрочку, я понимал, что рано или поздно мы его потеряем на целый год. Несмотря на хлопоты многих «высоких» людей, это случилось весной. Дело усложнялось тем, что Боря пел очень важные вокальные партии, играл на скрипке, поэтому замену найти ему было крайне сложно. И тут возникает кандидатура Вячеслава Барташова, ресторанного музыканта. Он не пел, не владел скрипкой, но барабанщиком слыл неслабым! Срочно «перелопачиваю» весь вокал. Верхние партии достаются нам с Геппом, поющим фальцетами. Борю определяют в химвойска в Чебаркуль. Местные заметили: после знаменитого хоккеиста Валерия Харламова, еще одна звезда залетела… Конечно, его сразу определили в духовой оркестр. Но служба, по его словам, показалась санаторно-курортным пребыванием в местах очень даже не удаленных от дома… Полгода из этой годовщины он провалялся в госпитале, куда я частенько завозил для него и его друзей по 4, по 5 бутылочек, за раз, народного «лекарства», «Агдама», портвешка, ласково прозванного массами «шмурдяком»…

Новый барабанщик Слава, хоть и быстро вписался в программу, был непростым человеком. По инерции я с ним сдружился, и, на какое-то время, он мне заменял Каплуна. Пил он не меньше меня, и не больше Гурова, но патологическое влечение к противоположному полу, часто превращал в скандалы. Каюсь, иногда срывался, и мы с ним устраивали пьяные оргии, которые нам сходили с рук. Особенно конфликтовали с нашим администратором и ведущим Владимиром Колтуновым, эдаким грозным, пожившим одесским евреем, похожим на цыгана. Барташову жутко не нравились его мещанские «понтяры» с перстнями и золотыми кольцами, но с женами музыкантов Колтунов быстро нашел язык… Потом я узнавал от своих рабочих его сплетни: мол, пацан у нас — руководитель, надо делать «ежовые рукавицы», Славу быстрее убирать — все стадо портит… Но несмотря на интриги, авторитет у меня к тому времени был незыблимым, и все вежливо помалкивали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});