Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская

по стенам.

Дверца захлопнулась. Жужжа, книжная полка встала на место. Фонарик, щёлкнув, погас.

Темная фигура выскользнула в дверь. Собака зевнула, поднялась и, вздыхая, вернулась на кухню. Паркет чуть слышно скрипнул под ее лапами и затих.

Снова стало темно и тихо.

Целый день я ходил по редакциям, предлагая свои новые рассказы о жизни моряков с рыболовецкого траулера «Находка». Но предложение не рождало спрос. Значительно актуальнее оказалась повесть о трудной жизни наркоманов, принесенная каким-то прыщавым юнцом с сальными волосами. Утомленный борьбой с существованием, без рук, без ног я добрался до кровати.

Зазвонил телефон. Это был Коля Ломакин. Голос у него звучал как-то испуганно и неправдоподобно громко.

– Ты уже знаешь? – спросил он.

– Скорее всего, нет, – спокойно ответил я, но по голосу Ломакина стало ясно – что-то случилось.

– Сашка умер.

– Что за ерунда? – отмахнулся я от сказанного, как от назойливой мухи. – Какой Сашка? Абалкин? Я только вчера вечером с ним говорил, он был в полном здравии.

– Да, а потом умер. Прямо в ванной…

Мы несколько секунд молчали.

– Сердечный приступ? – спросил я и тут же осекся. Какой сердечный приступ? Сашка – спортсмен, пудовые гири кидал как яблоки – и сердечный приступ. Ерунда!

– Поражение электрическим током.

– Что?!

– Лежал в джакузи, мотор закоротило на корпус. Несчастный случай, похоже… Но менты зашевелились, наверное, думают, заказное убийство, окопались у Сашки дома. И добиться от них чего-либо совершенно невозможно, молчат в интересах следствия.

– Думаешь, действительно случайность?

– Ничего я не думаю, – сердито ответил Ломакин. – Опасно много думать.

– И что теперь? – Сказать, что я был ошарашен, это значит ничего не сказать.

– Теперь похороны. И конечно же вызовы в милицию. Думаю, тебя тоже потревожат, будь готов.

– Всегда готов, – машинально пошутил я. В голове вертелась единственная назойливая мыслишка, и я ее высказал вслух: – Колька, если это… Ну, ты понимаешь… То кто это может быть?

– Не знаю. – Голос Ломакина звучал глухо. – Может, по своим делам его убрали…

– По каким делам?

– Серый, это не телефонный разговор – во-первых, а во-вторых, я сам знаю не больше тебя. Я в его дела никогда не лез. Мое дело – сторона. Если что, пусть близнецы с ним сами разбираются. Я свою башку под пулю не хочу подставлять… Поминки после похорон будут в моем ресторане. Если надо будет помочь, на тебя можно рассчитывать?

– Конечно, – машинально согласился я.

– Ну тогда пока.

– Пока…

Естественно, меня тоже вызвали для беседы. Кажется, за последнюю неделю я в милиции стал бывать чаще, чем в бане. Если дела пойдут таким образом, придется там навеки поселиться… Впрочем, я пытался использовать свои визиты не для того, чтобы дать информацию следователю, а чтобы ее самому от него получить. Может быть, смерть Сашки как-то связана с гибелью Инги?

Кажется, следак почувствовал мое любопытство, выходящее за рамки приличия, насторожился, но виду не показал. Наверное, планировал сам поймать меня на чем-нибудь. Ну и черт с ним! Ко мне он не подкопается, даже если будет рыть со всех сторон. Я ничего не могу ему сообщить, потому что сам ничего не знаю. Я даже не знаю, где Абалкин жил в последнее время. И тем более не мог ничего предпринять против него, даже если бы и хотел. Но все дело в том, что я против Сашки ничего не имел. Впрочем, у меня были свои соображения насчет того, кто хотел с ним расквитаться, однако я предпочитал помалкивать. Хотя какие соображения – так, смутные догадки…

Следователь копал в основном в направлении личной жизни Абалкина. Ну ясно, если я чуть не сгорел в постели его бывшей жены, то у меня, если смотреть формально, были веские причины недолюбливать Сашку. Тем более я мог бы думать, что именно Абалкин поджег дом, хотя бы из ревности. Что ж, я действительно одно время так и считал. Одна неприятность – у меня не было алиби на позавчерашний вечер. Кто, кроме меня самого, мог подтвердить, что я ночью разговаривал с Абалкиным, а потом мирно лег спать и не покидал собственной постели до утра? Только сам Сашка. Но этот участник диалога никак не мог засвидетельствовать истинность моих слов, потому что был банально мертв. Значит, мое алиби было под большим вопросом.

Следователь как бы между прочим поинтересовался, считаю ли я, что Абалкин был способен на месть из чувства ревности. Но тут я никак не мог ему помочь. Все мои практические познания из этой области чувств конспективно выражались в трагедии Шекспира «Отелло» – и не более того. Мои же личные соображения были гораздо менее выразительны. Меня утешало только то, что Абалкин, если, конечно, дом поджег именно он, совершенно не хотел меня убивать. И даже обрадовался, что мне удалось спастись из огня. И конечно, не стал бы на меня покушаться вновь.

Не знаю, что у него там не клеилось с близнецами, не буду фантазировать, но, наверное, нашлось бы еще немало людей, которые не пожалели бы сил, чтобы отправить банкира на тот свет. По моим понятиям, профессия финансиста в том и заключается, чтобы отнимать деньги у одних и отдавать их другим, а это, естественно, не всем по вкусу. Впрочем, я не слишком разбираюсь в банкирах… Но странно, убийство Абалкина (а следак, кажется, уже не сомневается в том, что это было тщательно запланированное убийство) совершенно не похоже на обычную схему таких преступлений, известную до мелочей, – снайперская винтовка, расстрел из параллельно движущегося автомобиля, засада на узкой дороге или, на худой конец, компромат, переданный в официальные органы. Нет, это было какое-то странное, нетипичное убийство, на убийство совсем непохожее…

В том, что меня заинтересовала катавасия с поджогами и поражением током, не было ничего удивительного, – еще бы мне не заинтересоваться, если я едва не отбросил коньки по чьей-то злой прихоти. Начистить бы этому типу морду за такие дела! Чтоб неповадно было…

Я узнал адрес Абалкина и по нахалке проник в квартиру, прикидываясь лохом. Охранникам дома наврал, что из милиции, а ментам, которые возились в квартире, перерывая все вверх дном, – что меня послал следователь Костенко для ознакомления с местом происшествия. Они, конечно, обалдели от такой наглости, но, пока звонили, пока отыскивали Костенко, пока выясняли, посылал ли он меня к ним, пока возмущались моей наглостью, я уже рассмотрел все, что меня интересовало, и даже успел перекинуться парой фраз с понятыми. Ничего особенного я там не увидел.

В комнате стоял распахнутый сейф, замаскированный под книжную полку. Сейф