Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На кого захочу, на того и вскочит, — с достоинством ответил Лысый. — Я каждый год конкурс тёлок устраиваю. Ты на кого наехал, самчура?!
— До конкурса ещё надо дожить. А если я тебя раньше замочу?
— Ты?!
— Я.
— Головка от смычка! Только попробуй!
— Что ты все время обзываешься, Лысый? Заколебал уже.
— А ничего! Не хер было на мою бабу забираться!
— Я с тобой интеллигентно, красиво, а тебя словно понос пробрал. Завянуть можно…
— Ты мне не указ, — перебил Лысый. — Как хочу, так и обзываюсь. Ясно?!
— Ясно, ясно.
— Знаешь, сколько у меня денег, интеллигент недроченный?
— Да мне по фиг. Я не сую нос в чужие кошельки.
— А ты суй, суй, говно ты такое!!! — взорвался Лысый; похоже, его задели за живое. — Он не сует! Нос воротит! Гордый, да?! Все суют — не впадлу, а он, значит, не сует! Ворованным бабам палку суешь?!
— Сую, — согласился Серафим.
— Вот и в кошелек шнобель засунь, засранец, быстро узнаешь, что такое бабки и каково их иметь.
— Убедил, Лысый, убедил, падла, — сдался Серафим. — Что доказать-то хотел?
— А то, что у меня денег столько, стукач поганый, сколько надо.
— О'кей.
— И ни один ебарь мне не указ. Ясно?!
— Я же сказал: ясно. Ясно, Лысый. Не пыли.
— Вот так, — успокоился Лысый. — Поэтому буду пылить и материться столько, сколько надо.
— Согласен. А как насчет трех «мерседесов»?
— За Машку?
— Да.
— Хрен тебе узлом, — ответил Лысый, — а не три «мерседеса».
— Как хочешь…
— Два «мерседеса», — вдруг заявил Лысый. — И ни покрышкой больше.
— Два «мерзавца» за Машу Типовашееву? Да у тебя крыша поехала. — Серафим взглянул на любовницу.
Маша лежала в приятной постэротической истоме, мутно смотрела в потолок и еле заметно шевелила конечностями. Право, более обворожительную телку трудно было вообразить. Три «мерседеса», не меньше.
— Два «мерзавца» и два запасных колеса, — повелся Лысый.
— Два «мерзавца», двигатель, шасси и корпус третьего «мерседеса», — уступил Серафим.
— Два «мерзавца», двигатель, шасси и три покрышки нулёвые… — Лысый умолк. — Слышь, засеря, — опомнился он, — а чего это ты вообще надумал сбагрить Машу Типовашееву?
Серафима заклинило. Он понял, что Лысый что-то просёк. Он знал: стоит авторитету унюхать, что Маша больше ему не катит, как он моментально заподозрит кидалово и не выкатит за мисс края дырявой покрышки — сделка накроется. Но… Пока оба приценивались, Серафим внезапно ощутил приближение нового коитуса, у него словно открылось второе дыхание. С утроенным аппетитом он залез на Машу Типовашееву. Рыночная стоимость мисс края резко подскочила, впрочем, как и твердый, будто рычаг переключения скоростей, шершавый шомпол Серафима.
— Лысый… Лысый… — томно шептал растаявший в женских объятиях убийца.
Телефон выпал из его руки и загремел на пол.
— А? — настрожился Лысый.
Но Серафим его больше не слышал. Зато Лысый на несколько напряженных минут весь обратился в слух.
— Четыре «мерса»… — стонал Серафим. — Пять… Шесть!.. Семь!!.
— А!! — отвечала Маша.
— Восемь!!! — продолжал пихать Серафим.
— А!!! — закричала Маша.
— Девять!!!!
— Десять!!!!
— А!!!!!
…Всё кончилось на цифре тридцать семь.
Маша потеряла память. Серафим подобрал с пола мобильник и сообщил бывшему шефу, что девушка больше не продается.
— Что… Что ты со мной делаешь? — задыхаясь, пропел Лысый.
— Ты плачешь, что ли?
— Да, — ответил авторитет. — Ну почему ты со мной так жестоко поступаешь, гаденыш? Что я тебе сделал? В чем моя вина? — В трубке густо засопели.
Затем в трубке раздался оглушительный взрыв.
— Лысый! — позвал Серафим.
Ответа не было.
— Лысый! Застрелился, что ли?
— Нет, — ответил авторитет. — Высморкался.
— Я чё, должен слушать, как ты сморкаешься?!
— Прости.
— Да пошёл ты!
— Погоди! — в отчаянии воскликнул авторитет. — Не вешай трубку! Еще пару минут!
Тщетно. Серафим оборвал связь, потому как прибалдевшая Маша, облизывая всё и вся на своём пути, заползла к нему на грудь. Убийце было не до извращенцев.
— С кем ты разговаривал? — спросила девушка.
— С одним хряком, — отмахнулся Серафим. — Ничего сексуального, деловой базар.
— Твой хряк голубой?
— Хуже. Мой хряк Лысый.
— Как! — Маша замерла и в упор уставилась на собственную коленку. — Вот так?!
— Хуже. — Серафим поцеловал её в колено. — Как крутое яйцо.
— Серафим, мне так страшно, так страшно…
— Успокойся. Пока ты со мной, тебе ничего не угрожает.
— Правда? — Маша все еще не могла оторвать завороженного взгляда от собственной коленки. — Неужели на твоем Лысом не растет ничего хорошего?
— Растёт, почему нет? Только все хорошее сразу же сбривается.
— Мне так глючно, так глючно… А зачем?
— Ну это сейчас модно: поверх крыши ни фига хорошего, всё хорошее — ниже пояса.
— Я пытаюсь тебя понять. Но у меня ничего не получается.
— А ты не пытайся.
— Ладно.
— Когда ты была его любовницей…
— Я была его любовницей?
— А как же?
— Какой сюр! Боже, какой сюр… Может, я шлюха?
— Да нет, какая из тебя шлюха? Ты просто подарок, а не шлюха. Давай-ка спать. Что-то я подустал. Слышь, чё базарю? Ляг, не висни на моей шее. Утром договорим…
И любовники, усталые, но удовлетворенные ударили по массе.
ЗАСАДА
Если для «Каннибала» Эммануэль купила здание киноцентра «Слава» в центре города и полностью перекроила его под кабак, то для досуга и отдыха она приобрела небольшой дворец в тихом, спокойном месте далеко за пределами городской суеты, кровавых разборок и бесконечных свар. Здесь она дышала чистым воздухом, а когда наступала темная-темная ночь, незаметно выходила в парк, садилась возле своего пруда с книжкой в руках и пыталась читать. Но по ночам не больно-то почитаешь. Поэтому Эммануэль лишь тупо листала страницы, выкуривала пару косяков и, одурев от марихуаны, возвращалась во дворец ни слова нечитавши, дабы потешить похотливую плоть юным любовником Антуаном или решить кое-какие темные проблемы (в иные дни ей доводилось подписывать столько бумаг, сколько не подписывает ни один министр).
Дворец сей, внешне сдержанный и холодный, мало чем выделялся на фоне русских дворцов середины восемнадцатого века: его декоративное убранство соответствовало духу и букве классицизма. Ему была равно чужда необузданная расточительность форм, свойственная архитектуре барокко и роскошная безвкусица новых русских, коей бравировали дома и особняки Лысого, Ху-валова, Большого Патрона, Ядреного…
Желтый фасад, портик, приподнятый, как на пьедестале, высоким цоколем, треугольный фронтон с литерами «Эммануэль», белые каменные колонны — словом, дворец как дворец, ничего особенного. Гости, зная причуды Эммануэль, съезжались к ней по ночам. В приемные часы по наклонному пандусу под портик въезжали шикарные тачки, всюду сновали лакеи, кипела деловая жизнь, рождались сделки, решались вопросы: кого бросить на раскаленную плиту, кого усадить в мягкое кресло, а кого законсервировать на долгие года… Однако когда эскорт «линкольнов» увозил из стен дворца его хозяйку, жизнь в нем мгновенно замирала, и этот памятник архитектуры временно превращался в напыщенный скелет, напоминающий стандартный краеведческий музей.
Приглашаем вас на небольшую экскурсию, чтобы было понятно, в какую засаду угодила Эммануэль.
Вестибюль — первое помещение дворца — как бы открывает героическую тему противостояния Эммануэль законам и властям всего мира: величественный ритм розовых пилястр, членящих серо-зеленые стены, сразу же бросается в глаза и создает торжественное настроение. Не менее торжественно, в плоских, нишах выглядят огромные алебастровые вазы: сосуды, предназначенные для пиршеств и праздничных возлияний. Двери, ведущие в парадную анфиладу, походят на триумфальную арку, полукружие которой изобилует изображениями трофеев Эммануэль. В верхних частях стен живописные порнопанно имитируют барельефы оргий всех времен и народов: от античности до наших дней, а также знаменитых разборок и легендарных схваток: от Геракла до Серафима.
Вестибюль словно закован в броню мраморных стен, — переступая порог, попадаешь в подобие райского сада — в прихожую-гостиную, — первое помещение парадной анфилады: здесь все выглядит так, будто грехопадения не было в помине: оно вот-вот должно произойти на наших глазах. На шести драгоценных фламандских шпалерах, выдержанных в изысканной серебристо-зеленой гамме, вытканы откровенные сцены великих совокуплений: Адам и Ева, Самсон и Далила, Орфей и Эвридика, Дидона и Эней, Тристан и Изольда, Ленин и Надежда Константиновна Крупская… Сцены беспрецедентного разврата происходят на фоне узловатых деревьев востока и высоких кипарисов запада, южных пальм и карликовых берез севера. И тут же портрет обнаженной Эммануэль, затмевающий непристойностью фламандские откровения (хотя блестяще выдерживающий соседство с шедеврами): арабский мастер по эскизу венецианского художника выткал мать беззакония на фоне заледеневшего Северного-Ледовитого океана, умело подчеркнув снегами её безнадежную черноту.
- Пентхаус - Александр Егоров - Триллер
- Поэзия зла - Лайза Рени Джонс - Триллер
- Изумрудный триллер. Серия «Проза – 2016» - Наталья Патрацкая - Триллер
- Немаленькие трагедии - Варя Вылегжанина - Триллер / Ужасы и Мистика
- Акула шоу-бизнеса - Владимир Ераносян - Триллер
- Когда страсть сильна - Блейк Пирс - Триллер
- Вавилонские ночи - Дэниел Депп - Триллер
- Тайна меча самураев - Борис Бабкин - Триллер
- Плоть и кровь - Джонатан Келлерман - Триллер
- Безымянные - Игорь Дмитриевич Озёрский - Триллер / Ужасы и Мистика