Колокола весны - Анатолий Никифорович Санжаровский

Но проглотил лишь язык.

— Да что ж Вы, Валер Вы наш дорогой цветочек Павлович, навстоюшки? — всплёскивает руками. — Садитесь! Пожалейте по́лы. Нехай не висят. Нехай трошки отдохнут! Покуда полы отдохнут, и Вы ж, Валер Вы наш цветочек Павлович, подзавтрикайте чем Господь послал. А то што ж на пустой желудок об дело язык колотить?

Я, шпендик, отнекиваюсь.

А колёса сами несут к столу.

А цапалки сами хватают пирожок.

А бункер сам уже раскрывается!

Смотрела, смотрела жалобно тетёха, как я не жевавши заглатываю пирожки, подпёрла пухнявой ладошкой розовую щёку. Пожалела по-матерински:

— Худы, худы-то што! Впряме ходячая смертонька!

За работу хоть меня и не хвалили, так зато не корили за еду.

Отпустил я ремень на три дырочки.

Напёрся, как поп на Пасху!

Какую тут работенцию спрашивать?! Поклонился поясно да на разбольшом спасибе и выкатился.

Расписал я Гордею первую свою бригадирскую неделю.

Гордей и насыпься на меня:

— Когда ж ты станешь мужиком?

— А кто я по-твоему?

— Му-жик? Ты му-жик? Думаешь, раз таскаешь два яйца, так и мужик? Яйца и у козла есть! Зла не хватает… Хорош гусик! Хор-ро-ош! Вот только не летаешь!.. Или у тебя болты посрывало? Как же ты, Шляпкин, такое зевнул!? От этой глупости надо уходить так… Не с того ж конца погнал ты, дураха, свою практику. Не с того… Какую кашу сваришь, ту и будешь хлебать!.. Надо было, тайга, начинать с председателюги. И тогда все твои бугровские страдания сами собой рассосались бы, как нечаянная девичья беременность… Чего было с предом цацкаться? Он что, тебе родич? Как же… Твоему забору девятый плетень! Хо-оп этого председателька за жаберки, бумажулю в зубы. Хоть яловая — телись! Давай, контра, по госцене мясцо, картошку, млеко… Набрал и пускай хозяйка знай готовит. Тогда б ты чужие куски не сшибал! Был бы круголя независимый. Сам бы кусал!

— Не могу я… Люди же! Как-то неудобно…

— Ойя! Или ты, Недоскрёбкин, стукнутый? Как говорил один, «да тебя даже послать некуда. Всюдушку ты уже был!». Или у тебя кисель в коробке? Ну брякнешь, на кулак не натянешь! Видите, благородство его закушало! Святоша! Не про тебя ли сама Цветаева всплакнула: «Не стыдись, страна Россия! Ангелы всегда босые»? Боженька ни у кого не отымал права на глупость. Но зачем ты злоупотребляешь? Думаешь, они тебя пощадят? Подключай голову! Соображай! Действуй! Стучи!.. Разве дверь, в которую не стучишь, сама тебе откроется?

— Да-а…

— Вот именно! Шевели своей понималкой! А то придумал — неудобно! Неудобно на потолке спать, одеяло сползает, да и то гвоздями можно прибиться! А тут… Ты что же, хочешь прожить, как сурок в норке? Чтоб-с никто мимо не прошёл? Чтоб-с никто не спугнул? Чтоб никто, наконец, не пёрднул тебе в норку?.. Ты бригадир! Шишкарь! А быть давилой[45] и не кусать нельзя. Тогда тебя слопают! Вот что… Хочешь королевствовать в агрономах, дуй в рейхстаг.[46] Прямиком к первому. К самому партайгеноссе Сяглову! Распиши, что за безобразия в тех Буграх. Эта твоя неделя — экзамен на зрелость, на доброчестность! Экзамен на право быть настоящим человеком, если хочешь. Всякое дело начинай чисто!

— Я что, тормозной? Ты чему учишь маленьких? Выносить сор из избы?

— Выноси, милок. Чище изба будет.

Я рванул в райком. Прямой наводкой к нашему бобру Сяглову.

Но пока бежал я проклятые полкилометра, никакого запала во мне не осталось. Вместо молний и грома, на что поджёг меня Гордей, я развесил нюни, расплакался самым препасквильным образом.

— Заберите меня из Бугров… Я там помру с голода… Не могу я там… Не хочу… Виктор Семёныч… Миленький…

Меня отозвали.

Однако Бугры не отпустили меня с миром.

За неделю моего бригадирства у меня в бригаде скоммуниздили сто сорок мешков семенного зерна. Пролетел я с мешками, как фанера над Парижем… Так лёпнуться родным кокосом в грязь!.. За зерно я не отвечал, я отвечал за мешки. Один мешок стоил рублёвик. Мешки пустили как бывшие в употреблении по полцены и при расчёте с меня вычистили семьдесят рэ. Рупий таких я не успел заработать. Пришлось родительскими откупаться.

В институте лежала моя справка, что я бригадирствую в колхозе. Мне аккуратно подбрасывали вызовы на сессии. Я аккуратно сдавал. Но Гордею я признался, что агрономом, наверное, не буду.

— А зачем учишься?

— Чтоб-с умнее быть, пожалуй… Ёшкин кот! Докажу тебе, что не такой уж я пустолобик.

— Ну-у, братец, глупее не придумать. На что мне твои жертвы? Вон я… Почувствовал, что выпал из меня садовод, я честно и брось институт. Чего зря тянуть с государства? А ты, плужок… Ну кто ты сейчас? Маляришка? Маляр тоже нужен. Но нужен ли стране маляр с двумя высшими образованиями? Хапанул ты у родной державушки сверх полной меры. А кто за тебя будет отдавать?

11

Этот разговор долго не отпускал меня.

Как-то подспудно я чувствовал, что в ту бригадирскую неделю разминулся я, пробежал мимо чего-то очень большого и важного в самом себе, в своей жизни, но именно мимо чего — я не мог и себе сказать. Не знал. И это незнание тревожило, дёргало меня не во всякий ли день.

Задолго до диплома, не за полгода ли, засуетился я панически, завертелся.

Примчался в районное управление, открытым текстом прошусь к ним на службу.

— А опыт у вас какой-нибудь есть?

— Ну зачем же какой-нибудь? У меня хор-ро-оший есть! Я в Буграх бригадирил. Мно-огому научился! Мне б подале от материальной ответственности… Обжёгся на этих мешках… Как смерти боюсь этой матьответственности… Возьмите на самый бедненький окладушко… Ну что вам? Лишь бы только в управление. Лишь бы ни за что не отвечать.

А мне почему-то весело отстёгивают:

— Нет у нас такой должности, чтоб ни за что не отвечать.

Ладно.

Уже с дипломом беру я этажком ниже:

— Помогите устроиться агрономом хоть куда. В любой колхоз иду!

В управлении мне сулятся помочь. Твердят, нужен я. Заявляюсь на место — не нужен.

И что поразительно, на местах везде поют одинаково.

— Нам нужен на бригадира, на управляющего агроном со средним образованием. А у тебя высшая подготовка. Тебе подай главного агронома. А главный у нас есть. Так что ты нам не подходишь.

Мне тогда и подумалось, а не круговой ли заговор тут? Может, покуда доберусь я от районного кабинета до колхозного, из районного десять раз позвонят и накажут, чтоб не брали, расподробно раззвонив им про мой препасквильный