Наперегонки со смертью - Андрей Воронин

Бурсак теперь тоже молчал, ежась под взглядами ребят и поминутно меняя позу, как будто не в силах устроиться поудобнее.

И первым не выдержал молчания именно он:

— Ну что вы на меня все смотрите?! Ну да, не полез я под пули! Я дембель! Мне домой завтра! Не хочу я больше, ясно? Надоело мне! Я жить хочу!

Он кричал надрывно, страшно, стоя на коленях и повернувшись к своему взводу, и лицо его исказила ужасная гримаса.

А ребята все так же молчали, отводя глаза от труса, теперь уже как будто вообще не замечая его присутствия.

— Мужики, ну в самом деле! — сменил вдруг тон Бурсак, уже не огрызаясь, а будто уговаривая их. — Я же с вами служил столько месяцев… Я же не был трусом никогда, вы же знаете… Просто не понимаю, что на меня вдруг нашло…

Но видя, что ребята не реагируют на его слезливые увещевания, он снова сорвался на крик:

— Ну расстреляйте меня! Пусть сегодня в нашей роте еще одним трупом больше станет!

Банда заметил, как вдруг разом потемнели и без того черные глаза Анушидзе. Яростно сверкнув белками, грузин вскочил и гортанно, с сильнейшим акцентом, который всегда выдавал в его голосе ужасное волнение, с жуткой ненавистью оборвал излияния труса:

— Слышь, заткнись, а? Еще слово скажешь — убью! Панимаешь, а? Засунь свой паганый язык в жопа, понял, а?

Бурсак осекся на полуслове, а потом упал лицом в землю, громко и горько расплакавшись…

…А Востряков нашел Банду, прислав из госпиталя письмо. Одно, второе, третье… Они часто переписывались, пока Сашка еще служил в армии.

Олега списали, отправили в отставку. Для строевой службы после ранения он не годился уже надолго, да и сам Востряков особого желания служить уже не испытывал.

Он уехал к себе домой, к матери, в маленький районный городок Сарны, где в доме на зеленой тенистой улочке начал новую мирную жизнь.

Олег часто и настойчиво звал Сашку к себе. Он знал, что Банда сирота, и готов был помочь всем, чем только сможет, чтобы его ротный вписался в цивильную жизнь.

Сашка и сам часто подумывал уехать к Вострякову, но жизнь закрутила его, завертела так, как не мог и представить в Афгане никто из них…

* * *

Здесь непонятно,Где лицо, а где— рыло.И непонятно,Где пряник, где— плеть.Здесь в сено не втыкаются вилы,А рыба проходит сквозь сеть…

Все получилось так, как Банда и предполагал…

В половине четвертого Сашка уже подъезжал к Дехканабаду.

Город начинался постепенно, с традиционных дувалов и глинобитных хижин без окон — как будто несколько кишлаков вдруг срослись, сплелись в одно целое. И только в центре этого сгустка типичных узбекских деревень вдруг появилась откуда ни возьмись стандартная площадь городка районного масштаба, на которой сгрудились и памятник Ленину, и здание райкома, и универмаг с почтой и пародией на Дом быта, и странный здесь, на Востоке, Дом культуры, своими огромными окнами и фасадом с колоннами нагло и тупо смотрящий прямо на мечеть.

Сашка знал этот маленький забытый Богом городок очень хорошо, а потому без труда отыскал на окраине подходящую тихую улочку и, остановив машину и выключив двигатель, заблокировал все двери изнутри.

Он извлек из-под сиденья бутылку джина, предусмотрительно захваченную еще в лагере, кусок хлеба, консервы и как следует то ли поужинал, то ли позавтракал, приняв, как лекарство от усталости, сто граммов крепкого напитка.

Затем парень опустил спинку сиденья и, закрыв глаза, тут же уснул, чтобы проснуться через пару часов…

После шести утра город оживал. Мычал и блеял домашний скот. Женщины брели за водой. Кто-то волок на базар тележку с фруктами. Из дворов доносились крики, и стелился по улицам сладкий дым из печей, в которых уже пеклись пресные, но удивительно вкусные, пока горячие, лепешки.

Весь этот утренний шум-гам разбудил Банду.

Но, взглянув на часы, парень резонно решил, что в чайхану отправляться еще очень рано, а потому, снова откинувшись на спинку сиденья, выкурил сигарету и закрыл глаза, пытаясь если не поспать, то хоть слегка подремать.

В половине девятого он окончательно отогнал от себя сон, вынул из бардачка документы на машину — техпаспорт и права Ахмета — и, отсчитав десять стодолларовых бумажек, положил их отдельно от остальных денег в карман брюк. Затем проверил. как закреплен на плече под курткой «узи», положил в карман пистолет Макарова, еще раз убедился, что весь его остальной арсенал старательно упрятан под сиденьями, и вышел из машины, тщательно закрыв все окна и двери. Он понимал, что «мицубиси» в этой дикой стране была его единственным шансом на спасение и ее нужно было беречь, что называется, как зеницу ока.

Он отправился в чайхану пешком, не желая лишний раз засвечиваться в центре города на такой приметной машине, как «мицубиси-паджеро».

В начале десятого Банда, пригнувшись у низкой притолоки, перешагнул порог почти пустого в эти утренние часы заведения. Он взглянул за стойку и сразу почувствовал, как радостно вздрогнуло и забилось его сердце — хозяином здесь так же, как и тогда, несколько лет назад, был Турсунов, все такой же толстый, лоснящийся, довольный и удивительно хитрый.

— Салам алейкум! — не удержавшись, крикнул Сашка с порога, радостно направляясь к чайханщику.

— Алейкум ассалам… — озадаченно пробормотал толстяк, не узнавая этого пыльного и грязного исхудавшего русского, который вел себя так странно, будто они знакомы, по крайней мере, не один год.

— Что, Турсунов, аль не признаешь?

— Нет, уважаемый, что-то не припоминаю…

— А старшего лейтенанта Банду не помнишь? А «море водки, пива таз» забыл? А сколько девочек хороших в моих объятиях ты, изверг, погубил? — Банду понесло — он даже вдруг заговорил чуть ли не стихами.

— Ай-ай-ай! Банда!.. — расцвел наконец-то в улыбке Турсунов, а его и без того узкие глаза совсем сжались в еле заметные щелочки, почти исчезнув на толстом откормленном лице. — Заходи-заходи, гость дорогой! Давно мы с тобой не виделись, уважаемый Банда!

— И то правда — давненько!

Они обменялись рукопожатием, на восточный манер пожимая обе руки сразу, и ласково потрепали друг друга за плечи как старые хорошие друзья.

— Каким ветром в наших краях, старлей Банда?

Что, девушки наши сильно понравились? Может, невесту ищешь? Так за неверного никто замуж не пойдет, ты такого калыма век не соберешь! — весело ржал Турсунов, усаживая Банду за низенький столик у стены — на самом почетном месте.

— Нет-нет, старый хитрец, мне твои девушки не нужны… Ты мне нужен.

— Так-так!..

Турсунов вмиг посерьезнел, и маленькие глазки его стали еще меньше, опасливо забегав по сторонам — верный признак того, что рыбка клюнула, что он явно заинтересовался, какая проблема могла привести к нему Банду.

— Важное дело, старик, — веско сказал Сашка, глядя чайханщику прямо в глаза.

— Хорошо, дорогой! Но про дело — потом, сначала — кушать. Плов горячий будешь?

— Спасибо, не откажусь!..

Когда тарелка жирного, с огромными кусками баранины, плова опустела, и Сашка устало откинулся на подушки, Турсунов загадочно поманил его пальцем:

— Пошли, уважаемый, в те комнаты. Там хорошо про дела говорить, — позвал его старый хитрец куда-то в глубину помещения, за стойку.

Они прошли через кухню и оказались в небольшом, со всех сторон огороженном дворике, располагавшемся позади чайханы и совершенно невидном с улицы. Турсунов провел его в маленькую тенистую беседку, где столик был уже накрыт сладостями и стоял заварочный чайник с готовым ароматным зеленым чаем. Разлив напиток по пиалам и как следует устроившись, Турсунов наконец-то показал, что он — весь внимание.

— Мне сильно нужна твоя помощь, — начал Банда. — Дело, конечно, не простое, я понимаю. Но плачу сразу.

— Долларами? — Турсунов был, как всегда, конкретен и деловит, и это понравилось Сашке.

— Ну, дорогой, а чем же еще?!

— Говори, какое дело?

— Мне надо оформить доверенность на право управления и распоряжения машиной — так называемую генеральную доверенность. Вот права хозяина, вот техпаспорт, — он протянул Турсунову документы.

— О-о! «Мицубиси-паджеро»! Хорошая машина, очень хорошая, красивая, сильная, — Турсунов аж причмокнул языком от удовольствия.

— Это можно сделать?

— А почему хозяин не пришел? — хитрый глаз старика быстро скосился в сторону Банды, и парень понял, что такими намеками узбек попытается вывести его из равновесия и запросит как можно больше денег.

— Послушай, хозяин заболел… А вообще ты меня давно знаешь и знаешь, что я не подведу… — Бондарович не спеша отхлебнул из пиалы. — Короче, мне нужна доверенность на мое имя, оформленная чин-чинарем, а также сто пятьдесят литров бензина. Хорошего бензина, сам понимаешь.