Новый Мир ( № 5 2004) - Новый Мир Новый Мир

Нодельма перестала видеть лица людей, шла по городу, не различая дороги, делала все автоматически, и судьба хранила ее, не давая сделать ошибку или неловкое движение. Со стороны казалось, что она — обычный человек, каких много, ну, например, в метро. Однако если бы вы заглянули в тот момент внутрь, то не увидели бы ничего, кроме зеленой воды, мутной болотной жижи, плавно качающейся влево и вправо, влево и вправо...

 

III

Спасла ее Фоска, вытащив из пустоты и запустения, отмыв от русалочьей грязи, вывела в люди (к наркофашистам и в подвал клуба на Брестской), заболтала ее боль, заговорила, замусолила пустяками и избыточными подробностями; между прочим, и спать к себе в постель затащила, пользуясь безволием и открытостью подруги к любовной игре, потому что, когда ты влюблен, тебе легче влюбиться (открыться) еще раз, еще для кого-то.

— У меня вчера был странный психоделический опыт с одновременным употреблением двух пластинок, — вела она светскую беседу столь активно, что нельзя было и слово вставить (Нодельма и не пыталась). Они сидели в клубном подвале, Фоска заказала два коктейля “Маргарита”. — В стереосистему я вставила “Кид А ” “Radiohead”, а в лептоповский плеер — “Сто окон” “Massive Attack”. На одинаковую громкость. Кто кого поборет, кит или слон? — спрашивала Фоска сама у себя и сама же себе отвечала: — Победит дружба.

Нодельма продолжала молчать. Фоска более чем бодрым тоном (главное — не замечать ступора) провозгласила тост:

— Ну, тогда, подруга, давай выпьем за дружбу.

Нодельма (все это время она смотрит в сторону) механически подняла бокал к губам, пригубила. На мгновение вернувшись на землю, она посмотрела на Фоску глазами, полными слез, и сказала слабым голосом (вот она, вежливость!), обозначая свое присутствие:

— А мне вчера, когда я по улице шла, вручили листовку: Олег Митяев выступает в кинотеатре “Улан-Батор”...

 

IV

Фоска продолжала развлекать Нодельму, накачиваясь “Маргаритой”:

— Как далеко пошел прогресс! Вот, скажем, сотовый телефон... Он же доступен, в том числе и глухонемым, — он же вибрирует, когда кто-то звонит или присылает sms’ки. Представляешь себе такого глухонемого человека, который хочет выглядеть как самый обычный клерк — идет по улице, вертит в руках трубку, набивает сообщение...

Нодельма промолчала, самоуглубившись еще сильнее: тема сотовых телефонов была опасна пограничностью, могла напомнить (напоминала) о Маге, требовала дополнительных степеней защиты. Фоска, однако, этого не понимала и продолжала щебетать на, как ей казалось, успешно (потому что нейтральная) выбранную тему. Отчего Нодельме становилось все хуже и хуже, приходилось все ниже и ниже спускаться по уровням своего персонального ада к самому дну.

— Часто, очень часто я ощущала, что телефон вибрирует и попискивает от входного звонка, и тогда я начинала искать его, хлопая себя по карманам или отчего-то в области сердца, но потом вспоминала, что телефон лежит в сумке или на столе. Представляешь?

Нодельма уже с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, кончиками пальцев она вцепилась в край стола, словно боялась упасть, пальцы побелели от напряжения, а она все смотрела и смотрела в сторону, не в силах оторвать взгляд от невидимой миру точки покоя.

 

V

Фоска, она же умная и тонкая (Нодельма очень ей нравится, отчего тонкость и чувствительность возрастают многократно), чувствует неладное и переходит к активным действиям. Она уводит Нодельму из полупустого, депрессивного подвала, выкрашенного в стильный серый цвет, к себе домой на “Сокол” (ул. им. Ол. Хахалина, д. 16, корп. 3, кв. 81), рассказывая по дороге о том, как попала на день рождения к знакомым наркофашистам.

— Интеллигентные такие фашисты, — говорит, — дома у них на стене, поверх фашистских граффити, плакат с концерта Вима Мартенса, в каком-то фашистском журнале (на журнальном столике валяется целая пачка арийского глянца) нашла я статью Игоря Чубайса, который, конечно, брат и который, конечно, тоже рыжий, но нам, то есть им, на многое глаза открывший, тут главный секрет — препараты с водкой не мешать, а еще, by the way, now самое время кислоту жрать, потому что луна прибавляется, значит, от кислоты один позитив будет, вот попробовала бы ты кислоту жрать, когда луна на убыль идет, сразу бы поняла, почем фунт фарша на ложной-то эстрадке...

Фоска — воплощение чувственности и широты души, длинные волосы и глубокие (бездонные) глаза, в которых, видимо, и зарождается избыток всего — воли, ума, экзальтации и изысканной гешальт-неврастении, толкающей ее на сомнительные эксперименты, расширяющие сознание и сексуальные возможности. Она, как и Нодельма (правда, по другой причине), уже забыла, кем является и кто она есть на самом деле, что для женщины кажется губительным, хотя и встречается в современных условиях сплошь и рядом.

 

VI

Мантисса, подруга Фоски, любительница салата фризе и босоножек Baldinini (летом у нее всегда болит горло), привезла из Америки (об Америке ни слова, пароль — тыква) новую моду на разрезание языка, так и пошутила, мол, языческий обряд — тебе разделяют язык на две части (выглядит как жало у змеи), каждая из которых живет собственной незаурядной жизнью, представляешь? Мантисса говорит, что это суперское и странное ощущение, когда у тебя во рту словно бы два языка. Умы в тумане, мода эта приняла в Америке (пароль — тыква) размах эпидемии, уже требуют ввести ограничение на разрезание языка для военных, потому что вроде как для военных это несолидно. Мантисса раздвоила себе язык, устроилась в желтую газету, очередной раз сошлась с Бомой (голова налысо, пирсинг в клиторе), а главное — подсела на пивное мороженое, в Москве оно есть только в одном месте, жутко дорогое, но есть, поэтому ей теперь можно и не возвращаться в Манхэттен, сама знаешь, какие там настали времена, стиль “честная бедность” больше не в моде, самые продвинутые заведения предлагают свежевыжатую коку...

Пароль — тыква, а нетерпенье — роскошь, Нодельма слышит про Нью-Йорк, но снова не сдается, Фоска не должна понять, отчего она так бледна и почему ее пошатывает при ходьбе, ведь вести себя нужно так, словно ничего не случилось, умерла и подглядывает . Но никаких сил не осталось сопротивляться — погоде, городу, народу, Фоскиной болтовне, молчанию матери, всему тому, что происходит по инерции, хотя (по логике вещей) происходить ну никак не должно.

Потому что так нельзя, потому что, в конце концов, это все не-пе-ре-но-си-мо! Нодельма чувствует, что готова взорваться, еще чуть-чуть — и ее понесет.

 

VII

Но тут заботливая Фоска растворяет ей в зеленом чае с жасмином марку ЛСД, а чтобы приход не заставил себя ждать, дает пару раз затянуться травкой. Нодельма чувствует, что руки и ноги начинают жить отдельной жизнью, голова, увеличившаяся в размерах, превращается в хрустальный шар, излучающий болотисто-земельное сияние, а на зубах (с тыльной стороны) вырастают волосы.

Нодельма глубже и глубже погружается в непроницаемую мглу, на черном экране которой смотрит кино своей жизни. На изнанке век расцветают узелки узоров, вспыхивают и прогорают звезды, один глаз уподобляется крылатой видеокамере, погружаясь вглубь ее тела. Нодельма видит, как работает ее сердце, как мозг отделяется от черепа тонкой прозрачной пленкой, как в крови плывут на нерест рыбки-лейкоциты. В животе (или ниже) она замечает Магу, скорчившегося в позе зародыша. Пуповина делает его похожим на космонавта. Тело Нодельмы прозрачно и проницаемо, поэтому Мага выходит из ее живота наружу, он в воздушном шаре или круге, начинает подниматься вверх, к потолку, к звездам, и Нодельма провожает его глазами.

В это время у нее в животе образуется, вызревает еще один Мага — золотой или, точнее, позолоченный, растет, разбухает, потом тоже, как и его предшественник, выходит наружу в розовом шаре, взлетает, разрывая пуповину сильными мужскими руками (часы “De Grisogono” c черным бриллиантом на заводной коронке, масонский перстень на мизинце, густые черные волосы на запястьях и выше).

 

VIII

Фоска тоже времени не теряет: укладывая покорную Нодельму, она раздевает ее и начинает ласкать сверху донизу, словно пломбир, — языком и пальцами, кончиками пальцев, ее изнеженные пальцы чувствительны, как язык; она прижимается к Нодельме и жмется к ней, как котенок, изгибает спину так, что шерсть встает дыбом. Нодельма покорна, но не бесчувственна, любое касание вызывает в ней сладкие ванильные волны, которые расходятся по всему телу, затухают внутри, порождая новые волны и новые фантазмы, одним глазом Нодельма смотрит свое кино, другим следит за Фоской.